Дети — дар Божий, или Опыт православного усыновления

Вместо предисловия

В этой статье ничего не выдумано.
Изменены только имена

А какая, спросите вы, разница? Православное усыновление, неправославное — главное, чтобы ребенок попал в хорошую семью, разве не так? Конечно же, так, только...

...Те, кто не сталкивался с проблемой, не представляют себе ее масштабов. Дети «окамененного нечувствия», никому не нужные, брошенные дети, сколько же их! Когда от решившегося на усыновление слышишь, что трудно отыскать «хорошего» ребенка, которого злобные работники детских домов прячут (обязательно с целью продать за границу!), хочется спросить: «А зачем тебе ребенок, человек? Тебе собачку надо, или морскую свинку... зоомагазин на соседней улице — удачной покупки!». Это закон такой — если усыновитель в океане неизбывной детской беды ищет себе «хорошего», значит он ищет исключительно СЕБЕ. Выберет по цвету глаз, проконсультируется с врачами, изучит (насколько возможно!) генетические линии — и, через некоторое время, разочаровавшись, выбросит. Винить в неудаче будет, естественно, биологических родителей и все тех же злобных работников детских домов, которые скрыли страшные и неизлечимые заболевания ребенка; и простенькая, но беспощадная мысль даже не придет в голову: а если бы кровный ребенок родился больным? Куда его сдавать?! Одна актриса (без имен!) усыновила годовалого мальчика, а в девять лет сдала его в психиатрическую больницу с клеймом «социально опасного». Эту историю она сама подробно расписала в прессе, так что деликатность и такт можно оставить. Первое, что бросается в глаза любому читателю этой «исповеди» — главный лейтмотив: «Ах, как же она, бедная, страдала!». Мальчик — всего лишь повод для трагического заламывания рук и благородного гнева: «Я бы своими руками убила эту наркоманку, его биологическую мать!». Между тем достаточно непредвзятого педагогического анализа ситуации, чтобы понять: несчастная (скорее всего, давно уже мертвая) «био» (простите, внутренний жаргон усыновителей) совершенно не причем. Актриса из года в год предавала ребенка, сначала сделав из него «диковинку» для театра, а затем (в четыре года!) потащив его к психиатрам лечить от клептомании и повышенной агрессивности. Из больницы мальчик возвращался каждый раз все более и более неуправляемым; ну, и в девять лет — все... человечек сдан в госучреждение на предмет изготовления из него овоща. А теперь представьте себе, как не хотел мальчик в больницу, как цеплялся за мать, что думал о ней, не защитившей его от извергов, лежа на холодной больничной койке? Возвращаясь домой после «лечения» он и мстил матери, и старался привлечь к себе ее внимание, и упрашивал показать, как она его любит — напрасно! Сдала, а после этого, по ее собственному выражению, «ушла в работу» и забылась. Зададим себе вопрос: а что важнее — ребенок, или кривляния (допустим, почему бы и нет, что очень талантливые!) на сцене? Ответ, который мы получим, как раз и покажет разницу между православным и неправославным усыновлением. Для человека воцерковленного выбора никакого нет — ребенок, конечно; а карьера и так называемое «творчество» не то, чтобы вторично, нет — просто несопоставимо. Любой грамотный психиатр (их у нас ничтожно мало, единицы) знает, что сумеречные состояния у ребенка не лечатся, они купируются, причем только ситуативно — любовью и заботой. Любой верующий человек знает, что для Бога нет ничего невозможного, неизлечимого; надо только верить. Хорошо также чуть-чуть (совсем немного, поверьте!) постараться стать достойным Чуда — все остальное сделает Господь. Для православного христианина способ, каким ребенок пришел в семью, не имеет никакого значения — Бог дал, и все. Больной, неуравновешенный, даже слабоумный — таким мог родиться и кровный, и что же? Кого винить? Только себя, всегда себя — и это еще одно отличие православного усыновителя. Его чувства к биологической матери приемыша имеют оттенок благодарности с некоторой примесью жалости: выносила, родила, не убила — а ведь могла! А наследственность... что же, она есть, никуда от нее не денешься, но только этика по наследству не передается. Не существует генов злобы, подлости, предательства. Все это — наше и от нас; нам и отвечать.

Из написанного может возникнуть ощущение, что православные усыновители — люди все понимающие, благостные, крылышки приделать — и полетят ангелочками. Ничего подобного — люди, как люди. Встречаются и глупые, тупо-упрямые, раздражительные, эгоистичные, тщеславные, причем ничуть не меньше, чем далекие от Церкви. Отличает их только одно — вера, и рожденное верой стремление измениться к лучшему...

... Жена священника решила взять в семью девочку. Бедный батюшка повздыхал, поворчал — и согласился. Надо сказать, что характер этой попадьи был (и остается поныне!) на редкость вздорным. Она тиранила и доводила до слез подруг, изощренно пилила мужа, доводя его до неконтролируемых вспышек гнева, а когда случалась семейная неприятность, ядовито шипела: «У нас все батюшка решает, мы должны его слушаться!». Батюшка ложился на диван лицом к стене и закрывал голову подушкой... короче говоря, матушка являла собой образ классической, рафинированной мегеры. Как она выбирала ребенка? А никак. Случайно увидела фотографию страшноватой девочки с одутловатым лицом, и решила брать. Поехала в детский дом и повергла в шок весь персонал — там привыкли, что детей долго выбирают, ждут, когда «сердце екнет», а тут: «Марш-марш, справа по трое заезжай, сабли наголо!!!». Ну, не совсем так, конечно, только решение взять ребенка, причем в ближайшее время, матушка объявила сразу, с порога. Главный врач учреждения решила, что перед ней, мягко говоря, не совсем адекватный человек, и принялась всячески отговаривать. Показала медицинскую карту, доказывала, что у девочки впереди практически неизбежная олигофрения — все бесполезно! Девочка была взята с боя, и теперь это настоящая красавица, любимица семьи, веселая хулиганка и умница. Личико ее, как это всегда бывает при усыновлениях «по любви», с каждым днем все больше становится похожим на трех братиков и маму с папой...

... Прошло время. Матушка «случайно» узнала о брошенном в роддоме мальчике, и решительно заявила мужу, что: «Все будет так, как он скажет, и она из его воли не выйдет!». Батюшка слегка побледнел, но решил (еще бы!) правильно, «как учили». А потом взглянул на фотографию, и позволил себе небольшую истерику. Никакого профиля, глазки-щелочки, черные волосики: мальчик был чистейший, без малейших примесей киргиз.

(Для тех, кто решился на усыновление: Москва завалена брошенными детьми из Средней Азии, вполне здоровыми, красивыми! Берите! Повесите такому «Чингисхану» крестик на шейку, и будет он русский, и будет православный... и будет он ваш! А каких внуков он вам принесет... дети от смешанных браков рождаются — загляденье!)

Истерика прошла, а мальчик теперь крещен, живет в семье, толстый, красивый, очень сильный... понимаете? Нас больше стало!

Очень хотелось бы написать, что матушка стала мягче нравом, приветливей с мужем — только это была бы неправда. Что же изменилось? Многое. Прибавилось количество любви, повысился уровень счастья — впрочем, это все у них и так было. Вера. Вера, живущая в этих людях, позволила им услышать Приказ, и дала несказанное счастье его выполнить. Как он звучит, Приказ этот? По-разному... иногда это просто мимолетная мысль: «А почему бы и не...?», иногда — конкретный ребенок, который появился на пути, вместе с осознанием своей ответственности за него перед Богом. И, как только мелькнула мысль, как только услышан Приказ, знайте: отступать нельзя, тоска задушит. Трудно «идти против рожна»...

1. Как это происходит

Все родственники и знакомые в один голос говорили, что мы с женой «спятили», и ответить на это было нечего. Конечно, «спятили», причем одновременно и неизлечимо. Вырастали двое своих, кровных детей, и забот в связи с этим не убавлялось — кого учить, кого лечить, а достаток был далеко не избыточным; при таких обстоятельствах брать в семью чужих — безумие...

...За несколько лет до начала этих событий с нашей семьей произошло Чудо Воцерковления — через детей. Мы и раньше считали себя верующими: иногда ходили в храм, иногда причащались; забегали поставить свечку, расталкивая молящихся, как и прочие другие «огнепоклонники», а потом пришел страх за детей. Мерзость и ужас современного бытия, детский алкоголизм и наркомания, массированная атака на неокрепшие умы со стороны политкорректных «общечеловеков» с лицом нетрадиционной ориентации — как защитить ребенка? Церковь, естественно. Место, где «овечек» от «волков» защищает непреодолимая ограда — так мы считали тогда. Воскресная школа, паломнические поездки, участие в жизни прихода привели к тому, что внутри ограды оказались не только дети, но и мы сами, и совершилась великая Встреча... ощущение было такое, будто с горла удавку сняли, появилась возможность дышать. И тогда... тогда и пришло понимание семьи, как «малой Церкви», наша любовь друг к другу наполнилась истинным смыслом. Открылось и главное свойство живой Любви — непрерывно возрастать, стремясь в своей экспансии охватить наибольшее количество людей...

... Жене позвонила родственница и рассказала жуткую историю погибающей девочки. Семья, где отец и мать непрерывно пьют, азартно избивая маленькую дочку; гнусные подробности жизни интерната, куда ребенка время от времени сдают — страшные картины нарастали, как снежный ком, и вызывали здоровое желание немедленно поехать и оторвать всем негодяям головы. Тот факт, что эта девочка приходилась нам, пусть и очень дальней, но все же родственницей, лишь распалял праведный гнев. Все. Мы были отравлены. Несколько дней в семье шло обсуждение, в котором самое живое участие принимали дети, и решение было единогласным — всем врагам по рогам, а девочку берем себе. Это был замечательный, счастливый вечер! Все дружно выбирали место в доме, где она (так и говорили — «она», не называя имени) будет спать; мечтали, как повезем «ее» на дачу — парным молоком отпаивать и в реке купать. Даже устроили по этому поводу семейный праздник... а потом позвонили той женщине, от которой узнали о девочке. Женщина пришла в ярость, она кричала, ругалась; она первой сообщила новость, которую нам не раз потом подтвердят независимые источники — мы «спятили». Разговор стал «контрпродуктивным», и мы с женой его немедленно прекратили, решив обойти первоисточник окольными путями, тем более, что это было совсем не трудно...

...Разведка показала, что никакой реальной девочки нет. Пожилая женщина просто придумала, от скуки, маленький эпизод в стиле своих любимых бразильских сериалов, а место в душе, уже занятое незнакомой дочкой, заболело пустотой. После второго ребенка жена потеряла способность рожать, а детей всегда хотелось много, и она заскучала. Наша старшая умница-дочка думала-думала, и первой произнесла заветное:

— А почему бы нам...?

«А действительно, почему бы нам и не...?», — подумали мы с женой, и отправились к своему духовнику — брать благословение.

2. Первые шаги

Самый первый шаг — это органы опеки и попечительства, для простоты в дальнейшем именуемые просто «опекой». Забегая вперед скажу — опеки бывают разные! Нам с женой довелось познакомиться с прекрасными, замечательными работниками, которым требуется только один вид помощи — не мешать начальственными глупостями. Потом будут и другие, совсем другие, но наша самая первая опека оказалась одной из лучших. Без лишних слов нас поставили на первую ступеньку, именуемую «сбор документов». О, справки величиной с простыню, сверху донизу залепленные печатями! О, чиновничья тупость и равнодушие! Как проклинали мы вас, не понимая простой истины — настоящие роды и должны быть трудными. Самое худшее, что может случиться с усыновителем (я не буду рассматривать редчайших случаев изуверства: они, по большей части, плод заказного и хорошо оплаченного воображения работников СМИ, готовящих продвижение ювенальной юстиции) — это возврат ребенка; поэтому, чем больше препятствий, тем лучше проверяется серьезность намерений. Вернуть взятого ребенка — это хуже, чем простое предательство, это приближение к Иудиному греху, и мне страшно представить себе душу человека, совершившего такое. Собрать детские вещички в пакет, в последний раз одеть своего малыша, как на прогулку, и отвести — навсегда! Как после этого можно жить?! Если эти строки читает человек, решившийся на усыновление, пусть лишний раз подумает: брать он будет ребенка, которого однажды уже предали, и этот гнусный факт навсегда отпечатался в душе маленького человека; сколько бы любви вы не отдали ребенку, вы сможете лишь загладить причиненное ему зло, исцелить его может только Бог... Подумайте, какую боль несет в себе малыш, которого предали дважды. И все равно они ждут, ждут свою «единственную маму на свете»! При посещении детских домов надо быть предельно осторожным: глаза ВСЕХ воспитанников глядят на вас, как на возможных папу или маму, и как бы ни хотелось погладить детскую головку, не делайте этого, удержитесь! Простой и естественный жест может привести к тому, что ребенок проплачет всю ночь, а потом будет неделю поглядывать в сторону входа... Детский дом может быть самым лучшим, идеальным — реакция всегда одна. «И лучшая из змей есть, все таки, змея!»...

В опеке нам объяснили, что после сбора документов нас направят в некий «банк данных», где мы будем выбирать себе дочку или сына; когда остановимся на подходящем «варианте», получим смотровой ордер (!) и отправимся знакомиться. Мы немного поразмыслили над такой перспективой, и пришли в тихий ужас. Поразмыслили много, и пришли в полнейший ужас, граничащий с паникой. Как можно выбирать, как?! Ночью мне приснился кошмар: магазин с длинными рядами стеллажей, где в ячейках сидели дети, от года до пяти лет. Я бродил вдоль этих рядов, и выбирал, нюхая кудрявые головки; тележка передо мной была уже почти заполнена...

Мы с женой решили молиться об избавлении нас от выбора. Так получилось (случайно; только жизнь христианина всегда полна такими «случайностями»), что жизнь нашей семьи сопровождается особым почитанием блаженной Матроны Анемнясевской. Вначале она была прославлена только в Рязани, а теперь и по всей России, почти одновременно с Матроной Московской; отмечены случаи, когда их путают. Матрона Анемнясевская (местные жители называют ее «Матрешенька») была ненавидима своей семьей и жестоко искалечена в детстве родной матерью. Она потеряла зрение, способность двигаться, перестала расти; вместо утраченного здоровья Господь наградил ее такой духовной мощью, которая непреложно проявляется и сейчас... достаточно, в лихую минуту, позвать от всего сердца: «Матрешенька, помоги!» — и помощь немедленно подается! Матрешеньке особо молятся о даровании чад...

...21 сентября, на Рождество Богородицы, жене позвонила подруга из небольшого городка на Оке. Я слышал только одну сторону, но содержание разговора было понятным, и сердце заколотилось о ребра...

3. Сеня, или Первое соприкосновение с параллельным миром

... В Москве зелень можно купить круглый год, и цена, практически, от сезона не зависит. А вы задумывались когда-нибудь, как она изменится, если укропчик возить не с далекого Юга, а из-под Серпухова? Разница получится огромная, прибыль настолько баснословная, что сделать состояние можно очень быстро. Надо только поработать над сокращением себестоимости выращивания, подумать, изобрести что-то нетривиальное... Изворотливый интеллект современных предпринимателей изобрел, конечно, только изобретение оказалось очень древним; с его помощью можно выращивать не только укроп в Подмосковье, но и пирамиды в Египте. Имя ему — рабство.

Теплицы, крытые прозрачной пленкой, на арендованных полях можно видеть с ранней весны до осени, в них растет укроп, петрушка, редиска — прямо к вашему столу. А еще — в них живут люди. Без документов, разных национальностей, возрастов... мужчины и женщины. Рабы. Тяжкий труд от зари до зари, оплата полностью зависит от произвола хозяина. Может и не заплатить. Может продать раба соседу. Может все. В конце сезона хозяин вернет документы (или не вернет), заплатит (или не заплатит), и — до следующего сезона. Некоторые возвращаются домой, некоторые ищут другого заработка, а некоторые... какая отдушина может быть у раба в его беспросветной жизни, как вы думаете? Правильно — водка, наркотики (хозяин, как правило, выходец из Средней Азии, у него всегда есть). А еще то, от чего в капусте — или в укропе — заводятся дети. Некоторые остаются, и: «Памажите, кашилек украли, сами не местные, живем на вокзале...». Что, зелени больше не хочется, испортил я вам аппетит? Ничего не поделаешь — такие они, параллельные миры!

Сенечка (скорее всего) был зачат под пленкой парника. Та, кто выносила его и произвела на свет, сначала хотела сдать ребенка в больницу, но на каком юридическом основании его брать? Отказали, совершенно законно, и тогда она подбросила малыша в подъезд жилого дома — сверток с трехмесячным ребенком лежал на ступеньках в начале ноября, когда погода стояла не самая теплая. Жильцы дома обратились в милицию, мальчика забрали, составили акт о подкидывании. Медицинское обследование показало, что он в неплохом состоянии, за одним исключением — в крови обнаружены антитела, доставшиеся от ВИЧ инфицированной матери. Эту несчастную женщину (помоги ей, Господи!) нашли и судили, причем вела она себя совершенно правильно, в интересах ребенка: упорно и до конца от всего отказывалась. В результате статус ребенка определили как «подкидыш», фамилию имя и отчество ему записали «с потолка». (Любопытно, что его «отчество» совпало с моим именем. Совпадение?) Мальчика положили в местную инфекционную больницу — благослови, Господи, ее персонал! Лучшего отношения к детям, чем в этой больнице, мы не видели нигде. К ребенку началось настоящее паломничество — несли памперсы, игрушки, одежду, деньги... когда Сене исполнился годик, персонал больницы «сбросился» ему на подарок — самый лучший детский велосипед, который только можно было купить! (Грустно сказать, какие жалкие гроши платили людям в этой больнице...)

... Потом мы узнали, что нарушили все возможные правила, и, если бы мальчик был в доме ребенка, нас к нему просто не пустили бы. А так, нисколько не сомневаясь, накупили игрушек, детской одежды — и в путь! Совпадения, случайности... Сенечку любили все, но была в больнице верующая медсестра, которая молилась о даровании ему семьи — она и встретила нас, причем сразу поняла, что мы — «те самые». И вот его к нам вывели... маленький мальчик в красном комбинезончике, такой маленький, что сердце останавливалось; глядя на него не верилось, что он может ходить — такие должны в колясочке лежать и соску сосать!

— Он боится мужчин, — предупредила медсестра, но удержаться от попытки сцапать это существо было просто невозможно. Веса не было. Совсем не было, по ощущениям, я держал в руках пустой комбинезон; черные глазки настороженно смотрели прямо в лицо, и тут он заулыбался... все! На руках у меня сидел сынок, отлично сообразивший, что держит его именно папа: когда он снова оказался на полу, тут же завладел моим пальцем...

... Если вы решились на усыновление, запомните — ни одного действия нельзя производить, не поставив опеку в известность; иначе «подставите» хороших людей, которые пошли вам навстречу. Мы здорово нарушили порядок, но потом исправились — показались в местной опеке, написали и подали заявление в суд, оставили там обильно политую нашей кровью пачку собранных документов. С этого момента мы стали «кандидатами», и получили право навещать Сеню и гулять с ним на законных основаниях...

... Он водил нас по осенним скверам, показывал самые большие грузовики, кидался шишками и кричал единственное слово, которое знал: «Бах!». Малюсенький, но невероятно ловкий, он легко ходил по бревну, держал равновесие, и невозможно поверить было, что он только-только научился ходить... В те дни мы молились почти непрерывно, страх был самой главной нашей эмоцией: а вдруг нам не отдадут его?

(Потом выяснилось, что боялись мы напрасно: в банке данных о детях, предназначенных для усыновления, не поместили даже фотографии Сени. Зачем? С таким «багажом» шансов у него не было. Рассказы о «добрых иностранцах», которые берут всех детей подряд, мягко говоря, сильно преувеличены. Выбирают, еще как! Впрочем, бывают исключения — и все они показаны по телевидению).

А если подтвердится страшный диагноз? Мы читали о СПИДе, приучали себя к мысли, что сынок будет всю жизнь на особом положении, и опять молились: «Отведи, Господи!». Суд решил дело в нашу пользу, причем, в интересах ребенка, постановил: «К немедленному исполнению», и домой мы ехали уже втроем. Вся больница провожала, медсестры плакали, главврач сурово предупреждала:

— Его бокс пока будет свободен, если заболеет — привозите, подлечим!

Его бокс... кроватка, кафельные стены, игрушки... первый дом маленького человека! Мы опасались, как будет проходить адаптация, но уже на второй день забыли, что означает это слово, а через неделю я стал всерьез припоминать, как Сеня первые шажки делал? Мысль, что я просто не могу этого помнить, была удивительна! Только одно напоминало о том, что Сеня родился не у нас — он панически боялся чужих. Когда с ним приходили в поликлинику, церковь, опеку, он мог находиться только рядом или сидеть на руках, как маленькая обезьянка, намертво вцепившись в шею. Место в семье этот мальчик захватил раз и навсегда, и если попробовать сформулировать его одной фразой, получится примерно так: «Всех вас люблю очень-очень-очень сильно, и только посмейте меня не обожать!». Ругать кого-то при нем было просто невозможно: рыцарственно-справедливый и бесстрашный Сеня обязательно вмешивался.. Точно определив обиженную сторону, Сеня лез к ней (обиженной стороне) на руки и старался утешить, а в сторону обидчика неслись пока еще бессвязные, но весьма выразительные гневные выкрики.

На Рождество я стоял в храме, Сенечка, как всегда, висел у меня на шее невесомым свертком. Иногда спал, иногда хватал за нос рядом стоящих прихожан. И тут... едва слышный шепот, и маленькая ладошка, гладящая меня по лицу:

— Папа...

Завидуйте!

Вскоре произошло еще одно событие: пришли результаты последних анализов, и выяснилось, что сыночек наш здоров! Никакого СПИДа!

Мальчик, о котором мы узнали на рождество Богородицы, родился в день целителя Пантелеимона, получил мое имя в виде отчества — совпадения? Наверное...

И все у нас было хорошо... только сердце сжималось болью, когда ставил Сене детские песенки; или, одев его в мягкую пижамку, укачивал на руках перед сном... Это параллельный мир, отравивший меня на всю оставшуюся жизнь, подавал сигналы. Там дети, такие же, как мой Сенечка, ничем не хуже!

4. Лунтик, или Великое Утешение

Сеня подрастал, как на дрожжах, в развитии значительно опережая сверстников. Его домашнее прозвище «Мужчина-Молния», или просто Молния, как нельзя лучше отражало его сущность. Мамаши в парке разевали рты от изумления, когда мимо их пухлых детей проносился двухколесный самокат, управляемый микроскопическим лихим двухлеткой. Во время домашних работ Сеня всегда старался помочь; перетаскать книги на новые полки, придержать доску при распиле, подать нужный инструмент — все это он делал (и делает!) не наравне со взрослыми, а гораздо лучше. В семье тиражировались его неповторимые словечки, меткие и хлесткие:

— Сеня, прыгай потише — нос разобьешь!

Сеня исследует свой нос пальцами и решительно изрекает:

— Не разобью. Он у меня мягкий.

Или:

— Что ты скачешь, как белка?

— Белка девочка, а я — белок!

По телевизору шла очередная дребедень, и унылый персонаж ненатурально вздыхал:

— Я одинок, поговорить не с кем...

Сеня:

— Возьми себе сыночка Молнию, и разговаривай с ним!

Я приезжаю на дачу поздней ночью, иду посмотреть спящего Сеню. Он просыпается, видит меня и выпаливает самое главное, что берег:

— Папа! У нас на огороде змеюка живет, вот такая!

Сенино личико на секунду сморщивается в «страшную» маску змеюки, затем он откидывается на подушку и стремительно засыпает. Дело сделано!

Ну? И как такого мальчика не избаловать? Мыслимо?! Сеня, естественно, был объектом всеобщего обожания, и ничем хорошим это кончиться не могло. Лучше всего эту мысль выразила жена:

— Чудовище вырастим!

А потом снова прозвучал Приказ... было это так:

... Из городка, где Господь подарил нам Сеню, пришла весть о его старших братике и сестренке, выброшенных мамой в подвал. То, что это Приказ, мы поняли сразу, но не все прямо совершается в параллельных мирах. Оказалось, что статус этих детей не позволял их усыновить: Маленькая, Но Гордая Республика, откуда родом была их мать, заявила о своих правах. Нам объяснили, что случай этот совершенно безнадежен: гордость Маленьких Республик не позволяет оставлять детей в чужих параллельных мирах: их принято уничтожать в отечественных. А мы уже слышали Приказ, мы встали на путь! Поехали в знакомый городок, в знакомую больницу, где заводятся такие замечательные дети, и увидели девочку. Стали к ней ездить, готовить документы, но... ее перехватили. Женщина с уже готовыми документами налетела, как вихрь, и сцапала. Сели мы с женой вечерком, на кухне, стали думать: это как, огорчение или радость? Пришли к выводу, что радость: мы-то все равно возьмем ребенка, так что параллельный мир потеряет двоих. Только пройти придется через то, чего так хотелось избежать — через банк данных...

...Обычное казенное учреждение, контора, как контора. Заполняете анкеты, и вас сажают перед компьютером.

— Вам какого возраста?

Неуверенно называем, с диапазоном в полгода. По слухам, маленьких не так уж и много, так что особенно ничего не ждем, и вдруг — сто сорок девять имен! Только в одном регионе! Сколько же их по стране?! Перед глазами пошли имена, личики на фотографиях... параллельный мир злобно дышал мне в лицо, скалился, кривлялся... и тут работница банка выключила компьютер: заметила, что нам с женой плохо.

— Вот вам девочка. От нее уже два раза отказывались, но она очень хорошая!

И протянула листок ордера. Мы быстро схватили его, кое-как поблагодарили добрую женщину, и — бегом из этого страшного места. Маня... Манечка. В качестве отчества, естественно, мое имя — удивляться таким вещам мы как-то перестали, привыкли...

Мы — опытные, мы знаем, куда идти на месте. В опеку! Начальница опеки приняла нас в коридоре — в кабинете шел ремонт, и жена принялась объяснять ей суть нашего дела:

— Мы хотим удочерить девочку, вот ордер, а вот наш пакет документов, у нас все собрано. Сейчас мы напишем исковое заявление в суд, и обязательно надо приписать, чтобы к немедленному исполнению, а не ждать десять дней. Чего ей в больнице лежать? Потом...

— А как вас пустили в больницу без моего разрешения?! — стала закипать начальница.

— Но мы не были в больнице... мы сразу — к вам...

— Так вы что же, не видели ребенка?!

— Нет...

Судя по выражению лица начальницы, ей очень захотелось проверить подлинность печатей психиатра на наших справках.

— Так не пойдет. Сначала надо посмотреть: а вдруг она не ваша? Всякое бывает...

Жена, слегка досадуя на непонятливость собеседницы, принялась объяснять:

— Суд назначают в течение двадцати одного дня после подачи искового заявления, и девочка все это время будет в больнице. Подадим заявление, и пойдем к девочке — время не будет потеряно...

— Нет, я сейчас не могу, мне как раз в эту больницу надо... вы ведь на машине, подвезете? А потом вернемся сюда и напишем заявление...

...Тогда мы подумали что перед нами очередной бюрократ, но подчинились. Мы еще не знали, что перед нами — настоящий ангел во плоти! Мы видели работников разных опек, разных детских учреждений, но такой чуткости и доброты, в сочетании с высочайшим профессионализмом, не встречали ни в ком. Когда Людмила Николаевна убедилась в нашей вменяемости, она, как добрая фея из сказки, убрала все препятствия. Сама (!) написала все нужные бумаги, ездила с нами в суд, добилась максимально возможного по закону сокращения процедуры... такого отношения мы не встречали раньше, не встречали и позже. Оглянуться не успели, как уже звучало заветное «Именем Российской Федерации...»...

...В кроватке лежали щеки, а между ними — улыбка. Так улыбалась в младенчестве наша старшая дочь, такое же радостное солнышко, золотой ребенок. Бывает такое — ребенок без пятнышка, чистый живой свет, Великое Утешение! Застиранные до серости больничные вещички смотрелись на ней дико, нелепо — хотелось немедленно схватить ее, переодеть — и не отдавать...

Нельзя. Все должно быть по закону, в свое время! Переодеть — пожалуйста, забирать — только по решению суда.

В той больнице находились еще несколько «отказников»; их держат до трех месяцев, а затем, если здоровье позволяет, отправляют в дом ребенка. В три месяца мало кто покидает больницу: от осины не родятся апельсины, со здоровьем проблемы у всех. Больница... обшарпанные стены со следами протечек, обвалившийся кафель — и, как издевательство, огромный утенок, нарисованный на облупленной штукатурке. Щербины в клюве придавали ему злобное выражение и делали похожим на тираннозавра...

Люди, работавшие в той больнице, делали все возможное, только возможностей у них было — ноль. Кое-как переодеть, протереть складочки, сунуть в рот бутылочку со смесью, и — к следующему. Зарплата — циничное издевательство, а не зарплата; зато проверок... причем, как и повсюду в Зазеркалье, проверять будут документацию, вот и пиши день и ночь! Если проверка заметит недостатки, потребуют устранить в срок, и отчитаться — мегатоннами бумаги! Контора пишет!

Маленьким солнышком лежала в кроватке наша Маня, и всем своим видом цитировала свой любимейший (через несколько лет) мультфильм: «Я — родился!». Ее домашнее прозвище — Лунтик...

У Лунтика складочек было столько, что персонал больницы не успевал все их обработать, кое-где образовались язвочки. Жена, беззвучно ругаясь, протирала и обрабатывала их, и вдруг:

— А у нас есть еще и вот такая девочка!

В палату вошла врач, и подняла из кроватки... нет, таких детей не бывает, это из страшных сказок...

— Сима. Мы ее называем «Дюймовочка», — продолжала врач — ее мать умышленно провоцировала себе выкидыш, ну, и спровоцировала. А выкидыш решил выжить! Ей сейчас пять месяцев...

Сверточек, размером с небольшую куклу, венчала белобрысая головка с очень худым, треугольным личиком. Улыбка, от которой в сердце воткнулась заноза...

Зачем врач тогда достала ее, зачем показала нам? Ведь знала же, за кем мы пришли, знала, что уже и заявление в суд подали... я решил к Симе не подходить, а все разговоры жены о ней сразу пресекал. Когда мы приехали забирать Лунтика домой, я старался держаться спиной к углу, где стояла кроватка Симы, и сразу подошел к своей дочке... на ее месте лежала Сима, и ехидно улыбалась.

— Мы их переложили, — чуть виновато объяснила нянечка, — эта кроватка лучше, а Маня ведь все равно уезжает?...

...Лунтик дал, и продолжает давать, огромное количество счастья. Сеня воспринял появление сестренки с присущим ему великодушием, лишь иногда показывая ревность при помощи нарочитого искажения своей уже вполне взрослой, чистой речи младенческим сюсюканьем. Господь вложил в сердце этого мальчика столько любви, что хватит на многих Лунтиков! И все у нас было хорошо, только никак не забывался взгляд Симы, когда мы в последний раз уходили из ее палаты. Хотите верьте, хотите нет, но в нем ясно читалось растерянное: «Куда же вы?...»

5. Сима

Год с лишним мучились, и когда жена, с характерной для нее четкостью мысли, заявила: «Надо бы заранее заказать справку об отсутствии судимостей, ее месяц делают...», заноза вышла из моего сердца. Сразу надо было брать, а то прибавили себе сложностей: заново документы собирать, искать — куда увезли нашу девочку? Сомнений, что все получится, не было — когда услышан Приказ, их нет, да и не может быть. С розысками помогла Людмила Николаевна, Дом Ребенка, куда ее отправили из больницы, оказался, на счастье, совсем недалеко...

...Большое здание, ухоженная территория, качели, песочница, «паутинки»... только вот детей не видно. «Ладно», — подумали мы, — «тихий час, наверное...». Старались не шуметь, разговаривали шепотом. Охранник пропустил нас, не посмотрев документов; внутри здания мы некоторое время разыскивали кого-нибудь, кто нами займется. Пустые коридоры, тишина. Конечно, дети на втором этаже, конечно же, спят они... только... Ну не могут дети так себя вести, по своей природе — не могут, и все! В доме, где живет сотня детей, должно уши закладывать от их голосов! Забегая вперед, скажу: такая картина была в каждый наш приезд, а ездить к Симе пришлось долго... ничего не поделаешь, не идут ангелы на работу в опеку, Людмила Николаевна — она одна такая! Еще одна деталь неприятно резанула: обилие наглядной агитации на стенах... стенд «как мы живем», стенд «врачи заботятся о маленьких пациентах», стенд «мы рисуем», стенд «музыкальные занятия». Гостевая комната в идеальном состоянии — мягкая мебель, дорогие игрушки. Стенды, стенды... мой опыт работы в детских учреждениях говорит, что обилие наглядной агитации находится в обратной пропорции с настоящей работой. К сожалению, если вся документация в идеальном состоянии, а на стенах нет живого места от стендов — это вернейший признак «параллельного мира» в худшем его проявлении. Или живая работа, или «показуха» — что-нибудь одно, совместить их невозможно!...

...Может ребенок почти в два года весить пять килограммов? Может, именно такой в «гостевую комнату» нам принесли Симу. На ножках не стоит, ручки вывернуты, все пробует тыльной стороной большого пальца, даже не пытается говорить. Какое там! Она и «гулить», как трехмесячные дети, не могла. (Прости нас, дочка, что не взяли тебя сразу!) При взгляде на нее инвалидная коляска и ДЦП представлялись неизбежными. Я человек битый (если не сказать — «избитый») жизнью, но от этого зрелища «поплыл». Только жена, для которой ненавистно само слово «невозможно», с преувеличенной бодростью декларировала:

— Ну и что? Будем ее и такой любить! Все равно, у нас ей будет лучше, здесь она просто умрет! Ты только посмотри, какой живой у нее взгляд: это же банда! Подожди, с ней еще сладу не будет!

«Банда» висела на руках жены безжизненной тряпочкой, иногда судорожно напрягаясь и оглашая комнату тоненьким комариным писком. Из очень красивого платьица (видимо, с дорогой куклы сняли!) торчали два прутика с непомерно широкими ступнями... я пошел к окну воровать отросток с цветка: надо же куда-то отвернуться?...

... Сейчас у меня на подоконнике стоит роскошный огромный цветок, какая-то разновидность пальмы — не разбираюсь. Из того самого отростка...

...Хотите верьте, хотите нет — она узнала нас! При последующих посещениях сестры из персонала уверяли, что девочка оживает; да мы и сами это видели! Уставала только быстро: на лобике появлялись капельки пота, начинала тихонько хныкать, и мы шли искать кого-нибудь (искать приходилось всегда), кто отнесет ее спать. Заснуть она могла внезапно, прямо на плече...

...Таких проблем с «инстанциями», как при этом усыновлении, у нас не было никогда. Судья отказывалась принимать исковое заявление, составленное «не так»; образца не давала, предлагая идти к платному адвокату; представители опеки заявляли, что это «не их дело» — сколько раз мы вспоминали нашего «доброго ангела», Людмилу Николаевну! Мы шли по кругу, при этом иногда умудряясь упереться в тупик, что противоречит законам евклидовой геометрии. Но... молитвы Матроне Московской, Матроне Анемнясевской, и — чудо! Судья, о свирепости которой рассказывали шепотом; которая заявляла, что ребенка нам не даст, вдруг смягчилась и решила все в нашу пользу. Более того, еще раз подтвердив, что нам придется десять дней ждать оформленного решения суда, а потом и еще чего-то; неожиданно (видимо, для самой себя) взяла и написала в конце документа: «в интересах ребенка — к немедленному исполнению». В Доме Ребенка этого не ждали, и нам пришлось искать, кому отдать документы. Отдали и услышали:

— Сейчас ее принесут. Ждите в гостевой комнате.

Ждем. Появляется незнакомая воспитательница с Симой на руках, молча отдает ребенка и собирается уходить.

— Подождите! — говорит жена. — Мы ее сейчас заберем, только переоденем в домашнее; а платье это вы возьмите, нам не надо...

— Как?! — рявкнула воспитательница. — Предупреждать надо! Я бы не стала ее наряжать!

— Просим прощения, в следующий раз мы вас обязательно предупредим, — сказал я смиренно.

— Ладно, — подобрела воспитательница, — тряпки оставьте на столе, я потом заберу.

Повернулась — и ушла, не взглянув на ребенка! Как говорила Алиса: «Все страньше и страньше!». Стали мы искать, кому бы отдать гостинцы и подарки для персонала (такая у нас традиция образовалась), набрели на директора Дома Ребенка. Не знаю, до сих пор не знаю, откуда взялось ощущение, что она испугалась нас?

Мы уносили младенца Серафиму длинными пустыми коридорами; проводить не вышел никто. Снаружи припекало весеннее солнышко, стояла прекрасная погода — ни единого ребенка на качелях-каруселях, ни единого звука, подтверждающего, что дети здесь есть вообще. Тишина... я до сих пор ее слышу. Только когда мы сели в машину, Зазеркалье отпустило нас.

При посещении детей действует обязательное и разумное правило: не кормить привезенным с собой. Это и понятно: сорвать ребенку желудок очень просто, восстановить режим питания гораздо сложнее. В дороге Симу покормить пришлось; мы взяли с собой специальное печенье для младенцев, им невозможно подавиться... баночку фруктового пюре, что-то попить, не помню. Остановились.

Это был шок. Девочка ничего не брала в руку (игрушки она кое-как держала, даже пыталась ими играть). Она даже не представляла себе, как это — есть руками! Печенье Сима поглощала жадно, взахлеб, но при попытке вложить его в ладошку, резко отдергивала руку, с явным испугом. Потом она жалобно заплакала, и жена прекратила безуспешные попытки — кормила и поила сама, из своих рук. Поехали дальше, мои пассажиры на заднем сидении притихли, как заснули. Я скосил глаза в зеркало и увидел то, чего раньше не видел ни разу. Моя жена, известная родным и знакомым под кличкой «Чапаев»; живая иллюстрация слов Наполеона: «невозможность — прибежище для трусов»; я видел ее кричащей, спокойной, угрожающей, рыдающей от горя, ласковой... я никогда не видел ее тихо плачущей!

А вечером пришлось плакать уже и мне. То, что этой девочке показан массаж, было очевидно, а главным массажистом в доме был я. Постелил полотенце, положил невесомую дочку, раздел ее... есть такое выражение «кожа да кости». Очень тонкая, прозрачная кожа; тонкие, как спички косточки. Подцепить что-то, сделать складку — невозможно, так все натянуто... какой уж там массаж! Погладил осторожно, пошлепал, размял ножки и ручки — все! И опять — прикосновение к ладошкам вызывало страх и судороги... что же они там делали, с ее ладошками?!

Как же ела она первые дни! Главная задача была — не перекормить: животик раздувался и начиналась рвота. Обычный понос повергал нас в панику: борьба шла за каждый грамм веса. Этой девочке худеть было некуда — она не похудеет, она просто исчезнет, растает, как призрак...

Дети... как они это умеют, какой ангел их учит? Это они приручили нашу девочку-Маугли, они раскрыли ее... еще в первый день Сеня подошел к кроватке, в самой середине которой незаметным пятнышком затерялась Сима, и начал гладить ее:

— Не бойся, моя Пугливая Принцесса! Я буду тебя защищать, у меня меч есть!

Ходунки для Симы искали долго: все существующие были слишком тяжелы, не сдвинет; еще надо было учитывать, что наши дети несколько шумноваты, и, очень осторожно говоря, подвижны. Если не осторожничать — носятся, как две ракеты; при этом орут, как стадо мамонтов. Сшибут «исчезающую девочку» вместе с ходунками! Ходунки нашли отличные — устойчивые, легкие; ходовые испытания прошли успешно. Из комнаты доносился крик Лунтика:

— Семка, дизи! Симка, нозки пяць!

И — грохот ходунков по полу, сопровождаемый звуком, похожим на звон маленького серебряного колокольчика... Сема и Лунтик гоняли ходунки с Симой от стены к стене, ловили, отсылали друг другу. Колокольчик — это Симин смех, который мы услышали впервые... вскоре они уже гонялись друг за другом, все трое, и не важно было, что двое на своих ногах, а третий — в специальном приспособлении... детям это совсем не важно, вот в чем секрет!

Скоро мы получили первый Большой Подарок. Жена позвонила мне на работу, и, захлебываясь от восторга, закричала:

— Она взяла хлеб! Взяла — и откусила!

Дома для меня устроили демонстрацию: смертельный номер под названием «поедание каши». Сима залезла в кашу двумя руками, перепачкала себе волосы и сделала прическу «ирокез». Глядела при этом настолько победно, что становился понятным феномен «испуганных ладошек». Представьте себе: два десятка малышей, которых один взрослый должен накормить кашей... а если они все, одновременно, залезут в тарелку руками?!

Кто мыть будет? А как же сериал? Там ведь подлец Педро бросил свою Хуаниту с маленьким сыночком, вот, бедная, страдает! Нет, с руками надо что-то делать! Видите — никаких злодейств, все строго функционально, и никто, в сущности, не виноват... будь ты проклято, Зазеркалье!

Ручки малыша — штука особая, от нее многое зависит. Если ручки ничего не берут, не лепят, не пачкают — все, развитие останавливается. Если ребенок категорически отказывается что-то руками делать, надо с ними работать: разминать, гладить ладошку, считать пальчики, изображать рукой разных зверьков — да мало ли методик, выбирайте любую... или, еще лучше, свою придумайте, любовь подскажет! Но главнее всех методик, всех упражнений, всех лекарств — Святое Причастие. Как бы вы ни устали, как бы ни хотелось поспать утром — вставайте, и в Храм! Таких детей надо причащать не реже раза в неделю, а лучше, если есть возможность — чаще. Можно развить мелкую моторику руки, можно улучшить работу сосудов головного мозга при помощи препаратов, многое можно... нельзя исцелить, это может только Бог. Поэтому при выборе места детского отдыха надо интересоваться не специализацией курорта, а, в первую очередь, есть ли поблизости Православный Храм. С наших детей (не с одного!) сняты страшные диагнозы, сломаны все неблагоприятные прогнозы... У Симы сокращается, зарастает овальное отверстие в сердце, и перспектива сложной операции, неотвратимо стоявшая перед нами еще недавно, больше не грозит... Кто все это сделал? Только Тот, Кто устами пророка Осии сказал: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?». Невозможно перечислить все Чудеса Господни, связанные с нашими детьми; иногда даже появляется опасность привыкания к Чуду... не дай, Господи!

А чудеса все не кончались! Сима крепла на глазах, начала вставать на свои хрупкие ножки, и, наконец, пошла! Очень неуверенно, спотыкаясь и падая, но — за два месяца! Прихожане нашего храма раскрывали рты от изумления, наблюдая эти перемены с интервалом в неделю. Естественно, Сима стала всеобщей любимицей, во время Литургии она «ходит по рукам»... только с речью было совсем плохо. Она или молчала, или издавала резкие гортанные звуки, одними связками — без участия языка. Изредка смеялась, но чаще — плакала...

Семейные поездки, совместные путешествия — не самое главное; конечно, есть вещи и поважнее, но... это не шкафы, не мягкая мебель, не телевизоры, не ремонты в квартире, не новые автомобили — и так далее, список можете продолжить сами. Если есть выбор между вышеперечисленными благами и путешествием — будьте практичными, выбирайте путешествие, не прогадаете! В особенности, если это путешествие к морю... Как вы уже догадались, наша семья отличается крайней расчетливостью и практичностью; поэтому, частично подклеив драные обои, садимся в наш старенький микроавтобус и катим в Крым. В таких поездках наши старшие, кровные дети вновь становятся маленькими; маленькие объединяются со старшими в сплоченную банду, а мы с женой — молодеем потихоньку, чего уж там... Этого праздника хватает на год — едва-едва, уже к весне Лунтик начинает просыпаться в слезах, а на расспросы о причинах этих слез отвечает:

— На море хочу!

В Крыму еще сохранились небольшие поселки на берегу, где можно совсем недорого снять жилье на большую семью, с персиковым садом и отдельной кухней. Располагаемся — живем!

...Для скрюченной детской ножки ничего нет лучше, чем влажный морской песочек — проблема лишь в том, как эту ножку на песочек поставить. Сима боялась, она отдергивала ноги, растопыривала их в разные стороны и напрягала, как стальные прутья... приходилось снова и снова брать ее на руки и заходить в воду, купать, успокаивать, садиться вместе с ней у самой кромки прибоя и ставить, ставить ножку! Важно, чтобы ребенок почувствовал, как песочек проходит между пальцами, и захотел повторить это ощущение... Сима захотела! К концу нашего пребывания на море она не только уверенно ходила, но и бегала, залезала на забор и прыгала с него — но это уже школа Молнии с Лунтиком. Ромка, наш старший сын, в обязанности которого входило «пасти» мелкоту вне моря, тихо сходил с ума. На море мы Ромку отпускали, а детей помогала опекать наша старшая дочь — иначе нам ни поплавать, ни краба изловить...

Сима залезала ко мне на шею, намертво к ней прилипала и царственным жестом требовала идти гулять по берегу — это стало нашей с ней традицией. Во время таких прогулок я обязан был петь — и без повторов! Пел все, что приходило в голову — арии из любимых опер, оперетт, романсы, песни сибирских бродяг, рок, попсу голимую... останавливаться, по условиям договора, было нельзя. Внимание Симы привлекла (непонятно почему), песенка Гребенщикова «Корнелий Шнапс», ее даже разрешалось повторять.

(Сейчас это Симина колыбельная. Каждому ребенку я пою его собственную песню: Семе — «Моряки» Вильбоа, Лунтику — «Драку», нашу семейную песню, ее еще мои пра-пра-пра моим пра-пра пели. В семье должны быть ритуалы, их надо тщательно сберегать и культивировать!)

И вот идем мы с Симой по берегу, я старательно вывожу охрипшим горлом:

— Корнелий Шнапс бредет по свету...

Вдруг... тоненький комариный писк, едва слышный, но в точности повторяющий мелодию! Сима пела!

Это был прорыв! Она сначала расположила звуки в гармоническом порядке, а потом перешла к формированию членораздельной речи, ей так было удобней. Уже в следующей нашей «поездке на шее» Сима потребовала:

— Ук!

Видимо, это было первым ее словом. Она произнесла основную рифму песенки «Корнелий Шнапс»: крюк, брюк, цурюк. Сейчас наша девочка трещит, как сорока, не остановишь, а «Корнелий Шнапс», по-прежнему, ее любимая песня. Спасибо вам, Гребенщиков Борис Борисович!

Уважаемый читатель или читательница! Надеюсь, я вас убедил, что поездка на море значительно важней покупки нового автомобиля? Если нет...

6. Николай

Вечер. Детей уложил («Моряки», «Драка», «Шнапс»). Сижу, готовлю тесты для восьмого класса. Старшая дочь воздыхает о женихе (его дома никто не понимает, и он должен молча гибнуть, но что-то не хочется), старший сын доламывает очередной компьютер. Звонит с работы жена (она «пламенная акушерка», энтузиаст своего дела, работает сутки через трое).

— Ты, пожалуйста, сразу не ругайся, ладно? Я ничего тебе не навязываю, но ты подумай...

— Кто?

— Мальчик.

Пауза. Если жена считает, что этот мальчик (Господи, «этот мальчик»! От сочетания таких слов волна радости накрывает меня с головой!) — наш сын, следовательно, шансов на усыновление у него нет. Надо выяснить...

— Здоров?

— Здоров, антитела только...

— СПИД?

— Не, гепатит, тот самый...

— Что ещё?

— Мать наркоманка...

— И в карте записано?

— И в карте записано...

Image preview

Так... Похоже действительно это — наш сын!

— Это всё?

— Ну, ему в документы отчество записали, со слов матери... Вазгенович... Только он совсем не похож!

Так или примерно так звучал наш диалог на русском языке. Одновременно на другом уровне шли переговоры двух опытных миропроходчиков, исследователей Зазеркалья. Это — тоже мы! Даю точный перевод:

Жена: «Противник затягивает очередную жертву. Поступил Приказ от Главнокомандующего — немедленное по-гружение!»

Я: «Уже и вражеская агентура подсуетилась... Ну что стоило вашему юристу хоть немного мальчику документы подправить?!»

Николай с сёстрами

...Мальчика с нерусским отчеством, матерью-наркоманкой и следами её инфекции в крови никто не возьмёт (см. выше о «добрых» иностранцах). Шансы (небольшие) появятся лишь позже, годика в два, — если с ним будет всё в порядке. Но до этого его поместят в Дом ребёнка, где запустят в манеж с высоченными бортами, где никто не споёт ему песенку на ночь, где нельзя, пробежав босыми пяточками по полу, запрыгнуть в постель к маме с папой.., словом, отдадут туда, где с детьми никогда не бывает «всё в порядке»! Я собрался с духом и отрезал, подражая голосу Высоцкого в роли капитана Жеглова:

— Будем брать!

Позвонил нашему духовнику. Он воспринял новость без удивления — привык. Благословил сразу, без обычных для него долгих расспросов. И то сказать — такой мощи, такой ясности Приказ мы слышали впервые! Верующие люди постоянно и как-то автоматически произносят слова: «Всё в руках Божиих!» Нам с женой не надо в это верить, для нас это область точного знания. На пути к нашему Коленьке лежали непреодолимые препятствия, их было невозможно осилить даже теоретически. Все, кто нас знал, утверждали в один голос: «Невозможно!» Я не буду сейчас перечислять эти препятствия — все они старательно создавались и бдительно охранялись бюрократической машиной, которая рычала на нас, грозила раздавить и раскатать в тонкий блин! Все эти жалкие препоны легко, без малейших усилий раскидала Властная Рука. Такого быстрого усыновления у нас ещё не было! Мы побили все рекорды скорости сбора документов, суд прошёл на удивление гладко. Мы только-только начали удивляться происходящему Чуду, а Николай уже дрыгал ножками в своей кроватке, на своём законном месте в нашем доме.

...Православным усыновителям: доверьтесь Богу! Он лучше знает, кого вам вручить, поверьте! Коленька ока-зался золотым мальчиком, чудо-ребёнком, Великим Утешением-2! Во время Крещения он даже не вскрикнул. Священник такого ещё не видел, испугался, встряхнул мальчика. Тогда Николай степенно подал голос, мол, со мной всё в порядке, можете продолжать. Солнышко! Он единственный, кто может легко усмирить нашу банду: его надо водить за ручку, показывать игрушки, ласкать — всё это трудно делать на бегу или во время прыжка с комода. Когда Коленька спит, банда затихает и затевает ролевую игру — «в Коленьку». Коленькой назначают, как правило, Симу, роль мамы играет Лунтик, а Сеня подрисовывает себе бороду..

7. Ксения

Жизнь ещё не написала эту главу. На чистом листе есть только имя — Ксения. Крещёная нерусская девочка, инвалид. Дело предстоит долгое и трудное: очень уж много препятствий, непреодолимых на первый взгляд... Просим ваших молитв! (Мало кто знает, что девочка в крещении Ксения, в документах значится совсем другое имя. Господи, да будет воля Твоя над всеми нами! Если эта девочка не наша, пусть обретёт она дом, где её будут любить!)

8. Опасности

Известно, что самая блистательная выдумка хозяина Зазеркалья, самая подлая его ложь — это убеждение, что его нет. Иногда люди, даже верующие, позволяют себе рассуждение следующего типа: «Да, мы признаём, что-то такое действительно существует. Но мы же с вами современные люди, не будем же мы всерьёз верить в существование злобной личности, сознательно делающей нам всякие пакости». Будем, давайте лучше будем! Безопаснее...

Если же вы решились на поход за детьми, знайте: он начеку, он смотрит за вами. Почему? А очень просто: вы пришли за его добычей. Пост, молитва, внимательность к себе — особенно, сверх обычного. Очень помогает читать Евангелие, по главке в день; Псалтырь — посильно. Молитву Честному Кресту надо выучить наизусть и пов-торять почаще, как только почувствуете необходимость, потому что нападение может произойти в любую секунду, внезапно. Конечно же, верующему человеку, постоянно принимающему Святое Причастие, ничего серьёзного не угрожает, Господь сокрушит «демонов немощныя дерзости». Но вот мелкие неприятности, по грехам нашим, Он может и попустить — чтобы не расслаблялись, чтобы не забывали, с кем связались.

С нами это было так. Самая трудная, самая длинная справка усыновителя — медицинская. Надо пройти все диспансеры, всех врачей, получить везде печати круглые, печати треугольные, штампики прямоугольные — к концу сбора справка-простыня становится синего цвета от сплошного покрова печатей. Хорошо ещё, если врач формалист: шлёпнет свою печатку — и гуляй к другому! А если анализы делать пошлёт? А если ещё и на рентген отправит? Естественно, что чем гуще синева на справке, тем сильнее «вибрирует» усыновитель. Когда подошла очередь кардиолога, мне пришлось делать кардиограмму — она должна быть вклеена в карту. Иду, ничего плохого не жду: в нашем роду здоровое сердце — фамильное достояние. Встаю с кушетки, шучу с медсестрой, а она что-то не поддерживает. Сухо извиняюсь, иду к выходу. И вдруг врач, в спину:

— Простите... Вы недавно перенесли инфаркт? У вас очень плохая кардиограмма.

Пытаюсь доказать, что здоров, что никогда себя лучше не чувствовал, и тут закололо сердце...

— Да не беспокойтесь вы так, — утешает врач. — Бывают временные ухудшения. Приходите через неделю, сделаем повторно.

Прихожу домой, рассказываю — жена ругается, дети плачут. Мы уже ездим к Сенечке, жизни без него себе не представляем, и вдруг такое... Я стал потихоньку глотать нитроглицерин, но повторная кардиограмма оказалась ещё хуже. Врач в поликлинике отправила меня в кардиоцентр на обследование... Уже были произнесены страш-ные слова: «С таким сердцем мы вам справку не дадим!» В кардиоцентре врач очень долго меня осматривала, слушала через какую-то хитрую аппаратуру, а затем спросила:

— И зачем вы сюда приехали? У вас совершенно здоровое сердце!

Справка из кардиоцентра сокрушила «демонов немощныя дерзости», но сердце с тех пор нет-нет, да и покалывает. Чтобы не забывал, не расслаблялся!

(Недавно жена заставила меня пройти серьёзное обследование сердца — не для справки, для себя. Результат — хоть в космос отправляй!)

Во время похода за Лунтиком меня свалило тяжелейшее воспаление лёгких, перешедшее в плеврит. За Симу я заплатил прогрессирующей глухотой. За Коленьку — головными болями и нервно-аллергической экземой. Надо ли говорить, что сейчас мои лёгкие совершенно чисты, слух восстановился, зажили язвы на коже? Только головные боли время от времени возвращаются: помни! Слава Богу за всё!

Нападения могут совершаться и через людей — на работе, на улице, дома. Коллеги, ещё недавно относившиеся к вам исключительно дружелюбно, вдруг превращаются в подлых стукачей; всегда благоволившее к вам начальство произносит, глядя прямо в глаза: «Мы никого не держим!» Ссоры с родными возникают на голом месте и доводят почти до бешенства. Главное — вовремя понять, откуда всё это; вспомнить, что перед вами не враги, а хорошие, добрые люди! К сожалению, не всегда получается. Иногда происходит такое:

Жена: «Переодень рубашку, эта мятая. Почему ты всегда меня позоришь?!»

Я: «Зачем переодевать? Рубашка вполне свежая».

Жена: «Издеваешься?! Что, трудно просто переодеть?»

Я: «Трудно! И так опаздываю!»

Через минуту уже полыхает пятибалльный скандал с упреками, обвинениями и далеко идущими выводами. Лица перекошены злобой, глаза налились кровью — только что посуда не летает! Вдруг один из нас спохватывается и молча встаёт перед иконами. Другой ещё некоторое время по инерции продолжает брехать, но вскоре оста-навливается и тоже начинает молиться.

— Прости меня! Так глупо подставились...

— Да уж, порадовали эту дрянь... И ты меня прости! Мы — опытные миропроходцы!

9. Трудности

Перечитал написанное и понял, что картинка получилась неполная, а значит, лживая. Слишком всё хорошо у нас выходит, слишком благостно, а это далеко не так! Враждебная реальность мстит при первой возможности, и расслабляться нельзя — опасно! Первая трудность усыновителя — это сами дети. Мы знаем некоторые такие же семьи, можем вывести определённую статистику и уверенно сказать: эта трудность общая. Как бы долго ни искали ребёнка для усыновления, как бы тщательно ни проверяли его медицинские документы, лучше понять сразу: в интернатах и Домах ребёнка здоровых детей нет!

...Сеня первое время никак не мог заснуть вечером. Мама качала его на руках, я пел свои дурацкие песни, дочка сочиняла и рассказывала длинные сказки — всё бесполезно! Наконец жена, измученная многочасовым укладыванием, положила Молнию в кроватку и в сердцах гаркнула:

— А ну спать!

Он заснул мгновенно, противоестественно быстро, как выключили! Так мы первый раз познакомились с явлением, имеющим научное название «госпитализм» — психическим расстройством, вызванным отсутствием у младенца контакта с матерью. У Сени госпитализм проявлялся в самой лёгкой форме: он просто тянул время, боролся со сном, чтобы продлить ощущение тактильного контакта с нами. Госпитализм есть у ВСЕХ младенцев, выросших вне семьи.

В самой тяжёлой форме он проявлялся у Симы. Она вставала на четвереньки и начинала раскачиваться, издавая ритмичные завывающие звуки. И это было страшно! Трудно объяснить, но в этом движении не было ничего человеческого, ничего осмысленного. Маленькое треугольное личико превращалось в звериную маску, изо рта начинала течь слюна... Хотелось немедленно схватить её, чтобы пресечь это тупое раскачивание, вернуть нашу девочку к действительности. Так мы, собственно, и делали. Почитав литературу, поняли, что поступали единственно правильно. Если болезнь вызвана дефицитом телесного контакта с родителями, этот контакт ребёнку нужно дать. А как?! Как дать, если ребёнок ведёт себя как моток колючей проволоки? Она же всю свою маленькую жизнь была одна, никто её на руках не держал, никто не укачивал, вот и научилась наша Сима укачивать себя сама. Когда она уставала (а первое время она уставала очень быстро), ей надо было лечь, а перед этим покачаться на четвереньках. Если мешать, то начнёт плакать, капризничать, упираться всеми своими косточками, отталкивать... Сначала эта дама совсем не терпела фамильярности! Мы пребывали в отчаянии: прогнозы развития госпитализма были страшноватыми.

— Всё! Никакой ей кроватки, пока не отучится! — решительно сказала жена, и Сима переселилась к нам в кровать. Хочешь спать — ложись с нами! Укладывали её так. Малюсенький комочек хитрости накрывали одеялом, ложились рядом (по очереди). Гладили её по головке и тельцу, ритмично приговаривая всякие нежности, и Сима послушно делала вид, что засыпает. Когда поглаживания заканчивались, открывался один (хитрющий!) глаз, она осторожно вылезала из-под одеяла и пристраивалась встать на четвереньки.

— Нельзя качаться! — раздавался грозный окрик, и Сима, ящеркой юркнув под одеяло, плотно-плотно зажмуривалась: «Сплю, сплю! Чего кричать-то?..»

И так всю ночь! Иногда она побеждала и укачивала нас. Сколько времени прошло, Сима уже давно спит в своей кровати, а жена нет-нет да и крикнет среди ночи: «Нельзя качаться!»

По мнению специалистов, мы справились с госпитализмом в рекордно короткий срок. Справились — пришла новая беда: Сима стала просыпаться среди ночи в одно и то же время и очень горько плакать. Остановить это невозможно: ей необходимо проплакаться, и обязательно на руках. Иногда это длится по часу и больше. Ничего с этим не сделаешь, абсолютно ничего! (Ну, исхитриться иногда удаётся, но это особые приёмы, неинтересные читателю.)

...Однажды я застал жену в расстройстве. Плачет она, как уже упоминалось, редко, но в тот раз слёзы подступили совсем близко.

— Что? Что с тобой?! — испугался я.

— Сотни, тысячи кроваток, в каждой — ребёнок. Все раскачиваются и завывают!

Что тут скажешь? С этой отравой нам жить до самой смерти!

...Сеня оказался прирождённым спортсменом. Чтобы хоть куда-то деть его неуёмную энергию, мы отдали его в секцию спортивной гимнастики. Брать его не хотели — слишком мал, предлагали годик подождать. Кое-как согласились, взяли в младшую группу. Через два месяца тренер попросила жену остаться и сказала:

— В младшей группе вашему сыну больше делать нечего, ему скучно. Надо переводить в следующую по возрасту.

Ещё через месяц нас серьёзно предупредили:

— Мальчик необычайно одарен. Большой спорт — это несомненно! Обидно будет, если пропадёт такой талант!

Да мы и сами видели, наблюдая за тренировками, как легко наш Молния взлетает по канату к потолку зала (повергая тренера в ужас: а вдруг упадёт?!), как уверенно бегает по бревну, как изящно ходит на руках и крутит «колесо». Сладкое чувство — родительская гордость! Конечно, у нашего мальчика должно быть всё самое лучшее: трико, обувь, сумка... За этими тщеславными мыслями мы не расслышали свист пули, летящей из Зазеркалья!

Ночью Сене стало плохо. Мы никогда не вызываем «скорую» в таких случаях, мы везём ребёнка сами: в больнице поворчат, поругаются, но меры примут сразу, без паузы. Наш мужественный мальчик стойко перенёс уколы, безропотно остался в боксе — надо так надо! (До утра, пока мы не утрясли все свои дела и не организовали посменное дежурство около него.) Через неделю его выписали — прежнего весёлого Молнию, совершенно здорового. Только вот нагрузки ему противопоказаны. Никакого спорта — лёгкая физкультура, и всё. Спрашивал первое время:

— Папа, а когда мы на гимнастику поедем?

Как ответить на этот простой вопрос, как?! Сказать, что нельзя новорождённых детей держать под парниковой плёнкой, нельзя кормить их чем попало? Что детей надо держать в кроватке, взвешивать каждую неделю и ежесекундно любить? Но Сеня помнит только нас, а значит, и виноват во всём я — всемогущий папа! Мы на-деемся, что всё будет хорошо, что перерастёт он эту неприятность, что подберём мы ему посильный вид спорта. А нет — тоже не страшно: Сеня уже бегло читает и легко обыгрывает взрослого брата в шашки... Слава Богу за всё!

С Лунтиком и Колей лучше: пули и в них летят, но ранения лёгкие и быстро заживают. Мы взяли их совсем маленькими, а когда имеешь дело с Зазеркальем, каждый день на счету.

У Симы ФАС — фетальный алкогольный синдром плода — в лёгкой форме. Заболевание это открыто совсем недавно, почти не изучено, вызывается материнским алкоголизмом. Отсюда аномально малый вес, задержки в развитии. При этом девочка умная, тончайшей духов-ной организации. Но с ослабленной памятью. Если верить, если жить в молитве, если неустанно работать над её развитием, то Господь подарит очередное Чудо.

Ещё раз повторю: в «казённых домах» здоровых детей нет! Даже если ребёнок попал туда после гибели положительных родителей и первые годы своей короткой жизни прожил в нормальной обстановке, сам факт перехода в параллельный мир наносит тяжелейшую травму пси-хике. Странно слышать от некоторых усыновителей жалобы на детскую клептоманию, странно слышать о таком экзотическом заболевании, как синдром бегунка, странно слышать подтверждения этих диагнозов врачами в три-четыре года! В три годика все дети клептоманы! Берут, потому что хочется! Совет человека, который через всё это прошёл: не заостряйте придуманной проблемы, её просто нет! Если ребёнку нравится брать тайком, то пусть берёт открыто — интерес пропадёт. Вещи, которые брать нельзя категорически (документы, лекарства), надо просто запирать. Никогда, ни под каким видом не тащите ребёнка к психиатру! Проблема (если она есть) только усугубится, а у ребёнка возникнет ощущение совершённого по отношению к нему предательства. Залечить же раны, нанесённые «окамененным нечувствием», можно только при абсолютном доверии к вам малыша.

10. Говорить или не говорить?

Рассказывать ребёнку, что он усыновлённый, или скрывать? Этот вопрос стоит перед всеми усыновителями и считается тяжёлым.

Никакого единого рецепта тут нет, могу лишь поделиться нашим опытом. Мы с женой глубоко убеждены, что внутри семьи не должно быть тайн: семья — это группа предельно близких, преданных друг другу людей, которые при необходимости встанут друг за друга против всего мира, и это не преувеличение. Для христианина семья — это ещё и малая Церковь, где придётся давать ответ за каждое произнесённое слово. Ситуации, когда отец, опустив глаза, не смеет сказать сыну правду, в семье возникать не должно никогда. Никогда! Только так и никак иначе!

Мы не скрываем, а Вера и Любовь помогают объяснить, что дети у папы с мамой могут появиться разными способами, а как — неважно. Бог дал! Однажды один «умный» дядя попытался рассказать нашему Сене, откуда он взялся, и был с позором посажен в лужу. Сеня объяснил «доброжелателю», что он-то как раз и есть самый родной, и роднее не бывает, потому что папа с мамой очень его хотели и выпросили у Господа! А на попытку объяснить, что такое детский дом, малыш совсем уже раздражённо отрезал:

— Да знаю я! У нас Симка оттуда.

Мы таким контактам не мешаем — бесполезно. Всё равно будут, так лучше уж под нашим контролем.

Только никакой мелодрамы, никаких вздохов и специальных разговоров в духе дешёвых сериалов: «Сын мой, я должен открыть тебе тайну...» Ложь, фальшь и пошлость могут быть не только в словах, но и в самой ситуации! Ребёнка не интересуют длинные исповеди, ему интересен только сам факт, и то не очень: «Папа, а правда?..» Это всегда между делом, на бегу, и отвечать надо в тон: «Ага, правда. Ты почему опять без тапок?!» И он уже ищет тапки, а потом солдатиков, которых Лунтик куда-то спрятала из вредности. Но бывает и по-другому. Ребёнок забирается к вам на колени, глазки-угольки горят любопытством, ротик приоткрыт: «Пап, расскажи...» И вот тут уж, будьте любезны, рассказывать надо, и чем подробнее, тем лучше. Потому что теперь это уже не факт, а Сказка о Нём Самом; он её запомнит и в следующий раз поправит, если вы ошибётесь в деталях.

Если есть возможность, факт усыновления надо скрывать от внешнего мира, поскольку он в основном враждебен. Чем меньше людей посвящены в вашу тайну, тем лучше. Простой пример: мы не можем позволить себе вывести детей на улицу не в нарядной одежде, пусть она даже ещё не старая и вполне крепкая. Десятки глаз следят, многие из них недружелюбны, и обязательно подметят малейшие недочёты.

Однажды мы с женой поругались из-за крошечной дырочки на колготках, не замеченной в процессе одевания детей. Колготки, естественно, полетели в мусорное ведро. («Разве нельзя было колготки заштопать?» — спросите вы. Конечно, можно! Обычно мы так и поступаем — но штопаные вещи надеваем на ребят исключительно дома или на даче. Та злосчастная тряпка пала жертвой эмоционального взрыва: недосмотревший «подставил» семью. Так-то!) Наши девочки должны всегда выглядеть, как принцессы, это наш крест! Иначе метровые мозолистые языки заработают на полную мощность, за спиной послышится змеиное шипение — вот этого звука наши дети не должны слышать никогда!

С удивлением обнаружили мы, что большинство невоцерковленных людей к многодетным семьям относится враждебно. Когда гуляешь по парку со всем «выводком», нередко слышится вслед: «Наплодили!» Если же узнают, каким конкретно способом «наплодили», враждебность только усиливается. Почему?! На прямой вопрос в разных вариантах всегда слышится один и тот же ответ: «Мы без этого прожили!» (Живём, проживём — нужное подчеркнуть.) В этом ответе, в сущности, есть всё для понимания феномена странной враждебности.

Человек прожил жизнь, и ему очень важно знать, что прожил он её правильно. А где критерий? Другие люди, их материальный достаток, их здоровье, комфорт. Минимум для самоуважения звучит так: «Не хуже, чем у других!», максимум — «Лучше, чем у многих!» Кварти-ра, машина, дача, одежда, отдых, карьера — «не хуже, чем у других» или «лучше, чем у многих». Дети не вписываются в эту схему, и от них легко отказываются. Отсюда столько неполных семей, абортов, отказников. В параллельных мирах отлично работает «отдел агитации и пропаганды», и человек в нужный момент всегда услышит: «Ты ещё молодой, поживи для себя, успеешь... Ты ещё не старый, поживи для себя, жизнь коротка... Да, ты стар, но ещё вполне крепок, поживи для себя, а "скорая помощь" приедет вовремя... Сосед умер? Так он БАДов не принимал, а ты принимаешь». Человек старательно, лю-бовно выстраивает себе систему ценностей, в которой его жизнь вполне удалась, а сам он — хороший, замечательный, успешный.

Счастливая многодетная семья для таких людей — ведро ледяной воды на голову. Многодетная семья должна быть нищей, асоциальной: папа пьёт, мама гуляет, дети грязные и голодные. Тогда в системе ценностей обывателя всё в порядке! В истоке этого стереотипа — одиночество. Невоцерковленный человек чудовищно, неизбывно одинок (по своему опыту помню!), его живая душа тоскует по Несбывшемуся. Эта тоска заглушается развлечениями и самоуговорами, что все так живут. И вдруг оказывается — не все! Сама мысль об этом непереносима... «Мы без этого прожили...»

Среди верующих людей отношение прямо противоположное. В приходах многодетным семьям стараются помочь, их любят и — хотите верьте, хотите нет! — гордятся, как гордятся в семье успехами детей. И ещё... Любая многодетная семья, где «папа не пьёт, а мама не гуляет», — самодостаточна. Это маленький и очень, очень счастливый мир, внутри которого хорошо не только тому, кто является его постоянным жителем, но и гостю. Поэтому к нам часто ходят «погреться» одинокие верующие люди — придут, помогут управиться с нашей бандой и постепенно становятся родными, своими... Семьёй.

11.«Казённый дом»

Всё, что связано с брошенными детьми, для нас, естественно, зона пристального внимания. И когда меня попросили отвезти в детский дом группу волонтёров, я тут же согласился. Целью поездки было сфотографировать ребят на сайт для возможных усыновителей.

Это оказался лучший из виденных мной интернатов. Не материально — духовно. Сразу, с порога возникало ощущение, что детям здесь... Хотелось написать слово «хорошо», но рука не поднялась. Детям не может быть хорошо в казённом доме. Это противоестественно, и этого никогда не бывает! Всё те же ждущие глаза, шепотки за спиной, отрепетированное «приезжайте»... Воспитатель не может любить воспитанников, как своих детей, на это никакого сердца не хватит. Всё равно он вечером (если нет дежурства) уйдёт домой, и в отпуск уедет — со своими, кровными детьми. Ничего не поделаешь: любить воспи-танников — это всего лишь работа.

И всё-таки в том интернате не пахло мертвечиной, как во многих подобных заведениях. Ребята держались естественно, немножко хулиганили, малыши очень охотно показывали свои игрушки, отвечали на вопросы. Ребята постарше тоже были приветливы. Когда я отстал от своих, по запутанным коридорам старого здания меня выводил «к людям» девятиклассник — сам, по своей инициативе, при этом охотно болтал по дороге. Это верный признак благополучия: если в заведении «нечисто», вас никогда не выпустят из поля зрения, всегда рядом будет маячить кто-то из администрации. Тем более не дадут свободно разговаривать с воспитанниками. Ребят здесь любили — настолько, насколько это вообще возможно в интернате. Каждым летом их вывозят в собственный туристический лагерь на Селигер, где они живут в палатках на берегу озера, всё лето живут. Любой педагог, прочитавший эти строки, скажет: директору надо немедленно ставить памятник из чистого золота и усыпанный бриллиантами: после года каторжной работы подвигнуть воспитателей на выезд в лагерь может либо Сталин, либо Ротшильд. Работа в лагере не просто каторга — это каторга в кубе: на сон — два часа в сутки при самом лучшем раскладе! Удержать в палатках сотню детей разных возрастов и привычек, рядом с водой... Старшие мечтают о любви, младшие — сбежать в пираты... Местные парни, положившие глаз на приезжих юных красавиц; свои старшеклассники, готовые посчитаться с местными... Ужас! О том, что сам директор давно забыл, что такое отпуск, можно и не говорить, и так понятно!

Ходим по классам и жилым комнатам, фотографируем детей, разговариваем с ними. Уютные комнатки, диваны — никаких железных кроватей, казармой и не пахнет! Полочки, где расставлены личные вещички, — это всё правильно, это хорошо продумано: каждый ребёнок имеет право на свое, личное пространство, даже если оно метр на метр. Завуч нас сопровождает, потом сбегает по делам, ходим сами... Ещё один плюс интернату! Малыши старательно позируют фотографу, они отлично понимают, для чего это делается: «Посмотрите, какой я хороший! Я буду приносить вам только радость!» Рыженький третьеклассник рассказывает о своей учебе. И вдруг подходит учительница:

— Ваня в последнее время отстаёт, по математике лениться стал, нахватал троек...

Как часто я слышал эти простые, дежурные учительские слова, как часто произносил их сам! Но такой реакции...

— Неправда! — кричал Ваня. — Я хорошо учусь, эти тройки мне поставили неправильно! Я всё исправлю! Я буду стараться!

В глазах у него стояли самые настоящие слёзы. Между учеником и учительницей шёл беззвучный разговор, который мне, опытному миропроходцу, ничего не стоило подслушать.

Ученик: «Ты меня предала! Разве ты не видишь, с кем я разговариваю, разве ты не знаешь, для чего нас фотографируют?! При чём здесь твои глупые тройки?!»

Учительница: «Прости меня, Ванечка, я нечаянно! Сейчас исправлюсь!»

— Я тоже думаю, что эти тройки у нас случайные, -учительница спешила загладить бестактность. — Ванечка у нас один из лучших учеников.

Я лишний раз мысленно склонил голову перед местными учителями. Им приходится следить за каждым своим шагом, как охотнику, идущему по болоту: шаг вправо, шаг влево — трясина!

По мере нашего продвижения к старшим классам дети фотографировались всё более скованно. Некоторые уже держались с вызовом: «Не берёте меня?! Ну и не надо, пропадайте там одни! Счастья своего не понимаете!» Одна пятиклассница наотрез отказалась сниматься и разговаривать. (Потом, правда, завуч нам объяснила, что эту девочку уже выбрали, приёмные родители подали документы в суд. Она просто не хотела создавать конкуренции подругам.) В старших классах завуч снова к нам присоединилась — чтобы нас не обидели, я так понял. Уговаривала фотографироваться она примерно так:

— Вы взрослые люди и прекрасно понимаете, что шансов никаких, вас не выберут.

— Для чего же сниматься?!

— Положено, чтобы на сайте были фотографии всех воспитанников интерната. Этим вы поможете малышам.

— Чтобы, значит, нашими страшными рожами оттенять их личики?

— За что я тебя люблю, Слава, так это за понятливость!

Такой разговор всегда достигал цели; старшеклассники, посмеиваясь и дурачась, готовились позировать. И у каждого без исключения в глазах вспыхивал просверк надежды: «А вдруг?..» Особенно у девочек.

...Отборный, омерзительный мат, извергнутый девичьим ртом; извиняющийся взгляд завуча. Я посигналил завучу в ответ: «Ничего страшного, мы это проходили!»

— Катя, выйди, по-хорошему прошу, — с деланным спокойствием сказала завуч.

Катя вышла, но так, чтобы мы продолжали слушать её излияния:

— По-хорошему (мат) просит (мат)! А что, можно и по-плохому, да? (Мат, мат, мат...)

— Катю недавно прислали из другого интерната. У нас специфика — задержка умственного развития. Так ей поставили диагноз — и прислали... Обычная практика, чтобы избавиться. А недавно мальчика прислали по той же схеме. Там не всё в порядке с ориентацией. Этой самой. Слава Богу, старший класс — недолго терпеть.

То, что приходится только терпеть, и ничего другого, — это мы тоже проходили. А что может персонал этого интерната против такой вот девицы?! Ничего, ровным счётом. Нет в запасе ничего реального, чтобы «по-плохому», нет! Самое обидное, что в других интернатах, где администрация не отходит от гостей, а вместо детей показывают стенд «Наша жизнь», эту девицу быстро приструнили бы.

Завуча как прорвало, и она рассказывала не останавливаясь.

— У нас большинство детей из Дома ребёнка, отказники. Есть и «социальные». Когда берём маленького, проблем почти не бывает. Конечно, интернат не заменит семью, но мы стараемся, очень стараемся! Наши детки довольно стеснительные, вы заметили? Потому что здесь их дом, их мир, а вы — «внешний», чужак. У нас тут всё очень хрупко, поэтому вторжения таких, как Катя, особенно бо-лезненны. Была недавно одна... Жуть! Профессионалка с дороги, с малолетства этим промышляла. Всё ходила и жаловалась (при малышах!), что «бабла на кармане маловато». Ну и сбежала, чтобы поправить это дело! Ночью сбежала, я дежурила. Что делать? Звоню мужу, приезжает на машине, едем по трассе, ловим. Поймали, представляете?! Она как раз пыталась остановить машину. Эта... девочка смеялась мне в лицо. Над всей моей жизнью, над нашим обшарпанным «москвичом», над тем, что мне дорого... А я уговаривала не горячиться, подумать. Муж терпел-терпел да не выдержал: закинул её в машину силой, а по дороге к интернату всё ей высказал. Директор наш, поднятый по тревоге, прочёсывал окрестности на своей колымаге, встретились все у интерната. И только тогда она ответила — не мужу, директору: «Передайте мужу вот этой (жест в мою сторону), что, если он ещё раз раскроет свою варежку, я его посажу! Объясните ему, как именно я это сделаю...» Видели бы вы её взгляд... Взрослый и очень страшный!

— Видел, — пробормотал я и вернулся к своему. — Усыновляют часто?

— Маленьких иногда берут. Редко, но берут. А начиная с пятого класса — почти никогда. Хуже всего отдавать их «в жизнь». Здесь у них дом — какой-никакой, а там... Там спецПТУ с общежитием, где тон задают такие, как Катя. Жалко, и нет никакого выхода, вот в чём ужас! Самый страшный праздник для нас — выпускной вечер...

Эта маленькая женщина сидела и слегка раскачивалась, заложив руки между колен... вернейший признак тяжелого отравления — неутолимой жалостью!

Из такого места очень некомфортно уезжать навсегда, потому я и вернулся — с грузом «гуманитарной помощи», которую удалось собрать в нашем приходе. Свой микроавтобус я забил под самую крышу, люди откликнулись очень горячо, но... Но, пользуясь случаем, хочу сделать заявление, которое озаглавлю как

Истошный крик волонтёрской души

Дорогие дарители и жертвователи! Детский дом — это не заменитель помойки, куда не жалко отнести ваши хорошо отлежавшиеся на антресолях вещи! Не надо нести барахло! Беспощадна рука моей жены, и оно всё равно окажется там, где ему и место, — в мусорном контейнере, но нам стоит больших усилий перебирать полуистлевшие драповые пальто, почти неношеные дедовские брюки, сломанные игрушки. Поймите же: мы везём не вспоможение приюту бомжей-алкоголиков, а подарки детям! Хорошим, добрым, ни в чём не виноватым детям! Вы бы хотели получить в подарок стоптанные ботинки?! Обувь нужна новая или почти новая — она буквально горит на детях; вещи — модные, которые нестыдно надеть юноше или девушке; игрушки нужны развивающие, умные, и ещё... Однажды я заметил, что старшеклассникам, разгружавшим мою машину, выдали по пачке печенья из привезённого. Так они тут же всё это и съели! Их неплохо кормят, но где же вы видели, чтобы дети наедались тем, что им дают за столом? В промежутках между «приёмами пищи» надо обязательно что-нибудь погрызть, схрумкать, перекусить... Ваши дети поступают иначе? Не верю! Так вот: интернатовским перекусить негде и нечем! Поэтому несите непортящиеся вкусности — отвезём!

...Оставить это занятие невозможно, поэтому поездки продолжаются и, пока хватает сил, будут продолжаться. Из каждого посещения «казённого дома» выношу новую порцию яда, но в последний раз я получил награду, дороже которой нет: ребята высыпали навстречу моей колымаге, а один из воспитанников назвал меня дядей.

12. Удачи и неудачи

Для чего пишется эта книжечка? Понятное дело — чтобы усыновляли. А ещё для чего? А чтобы не усыновляли! Поясню последний тезис примерами.

...Одинокая женщина очень хотела ребёнка. Собрала все документы на усыновление, прошла через специальные курсы (нас, к счастью, Господь уберёг от этого), очень долго искала своего... Нашла маленького, почти новорождённого. А через неделю принесла его в опеку и положила на стол перед ошалевшей инспекторшей:

— Забирайте! Он всё время орет, я спать не могу!

И ушла, не оборачиваясь на возмущённые крики работников опеки. И что с ним делать? Взяли, отвезли в Дом ребёнка, но перед этим пришлось и переодевать, и кормить. В этом поступке явно прослеживалась некая правовая грамотность: акт о подкидывании составить невозможно, так как этот документ пишет, совместно с милицией, именно опека. Нельзя же сказать, что ребёнок брошен, если он находится в органах опеки и попечительства!

...Молодая пара никак не могла родить своего ребёнка, оба даже лечились от чего-то; наконец усыновили двухлетнего мальчика. Вскоре (так бывает очень часто!) у них родилась своя дочка. Всё! Мальчика привели всё в ту же опеку.

— Мы думали, ему нужна наша любовь! — возмущался отец. — Но ему никто не нужен! Он всё делает назло: портит вещи, выливает на пол компот... Он не любит даже свою сестрёнку: плюнул на неё, порвал её фотографию... Нам не нужен такой сын!

(Небольшой совет, не к месту. Чтобы старший ребёнок полюбил младшего, ещё не родившегося (или не взятого), надо почаще рассказывать старшему, кто скоро появится в доме. Как они будут дружить, когда младший подрастёт, как осторожно с ним надо обращаться, как это здорово — братик или сестрёнка. Тогда ребёнок начинает ждать. А уж так он устроен, что всегда любит то, что ждёт!)

...Многодетная мать вышла замуж и решила взять из детского дома ребёнка своего нового мужа. Женщина с возмущением рассказывала нам, в каком ужасном состоянии был мальчик: истощённый, грязный, со вшами; как долго его пришлось приводить в нормальный вид и приучать к чистоте. Мы видели, как этот малыш играет со своими братиками — ничего особенного, видно, что дети его приняли. Но вскоре начались жалобы — при каждой встрече. Основная тема: мальчик строптивый, агрессивный, неуправляемый — детдомовский, в общем. Помучились два года и вернули малыша! Эта семья, кстати, считала себя верующей...

Три примера, объединённые страшным, трагическим финалом. Нет, в двух первых случаях детей усыновили ещё раз и с ними всё в порядке — финал страшен и трагичен для несостоявшихся родителей. Не хочется расписывать в подробностях, но кара в каждом случае последовала незамедлительно, в том числе и через родных, кровных детей. Когда вторгаешься на территорию «отца лжи», обязательно вступаешь в бой. Надо помнить и не забывать ни на секунду, с какой силой находишься в контакте! Не дай Бог никому самовольно выйти из боя, выступить против Его Святой Воли, против Его прямого, чётко высказанного Приказа! Вразумление дезертиру неизбежно...

Возвращаюсь к началу главы: почему не усыновлять? Да потому что это опаснейшее занятие — для тех, кто не осознаёт своей ответственности в полной мере. Предать ребёнка и быть после этого счастливым человеком невозможно! Невозможно абсолютно, без малейших компромиссов! О значении ребёнка в мироздании, об ответственности за детей (всех без исключения, не только своих!) сказал сам Господь, и сказал недвусмысленно: «И, взяв дитя, поставил его посреди них и, обняв его, сказал им: кто примет одно из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня...» (Мк. 9:36-37), «...пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие» (Лк. 18:16).

Понимаете? То, к чему мы так стремимся, что стараемся заслужить, надеясь только на Милость Божию, уже принадлежит детям! И если мы не поможем детям получить по праву им принадлежащее, то «...лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтобы он соблазнил одного из малых сих» (Лк. 17:2).

При усыновлении следует твёрдо помнить две вещи. Первое: вы никого не облагодетельствовали, наоборот, это вам ни за что ни про что вручили драгоценную награду. Второе: будьте готовы изменить свою жизнь, причём изменить в корне. Примите эти изменения без ропота и с благодарностью, даже если придётся отказаться от многого. Лучше всего эту мысль выразил наш очень многодетный духовник:

«Представьте, что вы приготовили себе стол для работы: разложили книги, документы — всё удобно, всё под рукой... И тут к вам подошёл ваш годовалый ребёнок и всё своей ручкой перемешал, да ещё и перепачкал! Надо немедленно взять его на руки и поцеловать, естественно! И подумать: а что важнее — ваши серьёзные дела или Чудо, сидящее у вас на руках?»

Для чего усыновлять? Пока оставим этот вопрос без ответа. Услышите Приказ — и все слова покажутся праздными, ничего не значащими. Вот вам замечательная история, одна из самых красивых, которую мы с женой подсмотрели в своих походах за детьми...

Муж и жена потеряли ребёнка, а родить больше не могли (сейчас это бывает очень часто). Собрали документы, стали искать мальчика от года до трёх, светловолосого и голубоглазого. Как водится, нашли девочку, кареглазую и очень больную. Её заболевание было связано с постоянным риском для жизни, поэтому врачи отсоветовали её брать: зачем ещё одно горе? Как было уже сказано, брошенных детей столько, что этот океан горя не осушить — у нас и не пытаются, гораздо проще сделать вид, что всё в порядке.

Муж с женой продолжили поиск и вышли на чудо-ребёнка: здоровую, упитанную девочку (большая редкость!). Красавица — глаз не оторвать, глазки как васильки, волосики светлые. Ездили к этой девочке, совсем уже решились её брать, но в последний момент муж отказался: душа прикипела к той, больной... Ему нестерпима была сама мысль, что девочка будет умирать одна, среди чужих людей, на казённой койке. Приняв решение, супружеская пара испытала огромное облегчение, как будто камень с души свалился... Девочка эта сейчас в семье, жива, и появилась надежда на выздоровление...

Когда мы брали нашего первого, духовник, благословив, проводил нас словами:

— Когда придёте в следующий раз, я потребую более точного финансового обоснования: не годится бросаться вниз со скалы в надежде, что ангелы подхватят.

Тогда мы решили, что главным в этих словах было «финансовое обоснование», и действительно в следующий раз подробно рассказали о своих доходах. Теперь очевидно, что главным словом было «когда». Не «если», а именно «когда». Священник по опыту знал, что на этом пути остановиться невозможно: семей, подобных нашей, в право-славной среде не так уж и мало...

Трудный это вопрос: зачем усыновлять? Попробуем подойти к нему с другого края...

Места, где через край хлещет человеческая боль, находятся рядом с нами. Их легко увидеть — надо только захотеть. Только вот очень не хочется туда смотреть, нет там ничего хорошего... Мы примерно представляем себе, как живут гастарбайтеры (Господи, ну и словечко!). Подвалы, трущобы, где люди спят чуть ли не вповалку... Живут, удовлетворяют элементарные потребности, рожают детей, болеют, иногда умирают... А вы никогда не задумывались, куда трупы деваются? На родину их не вывозят, на наших кладбищах не хоронят... Так, информация к размышлению. Скорее всего, прикапывают где-нибудь, прячут, уничтожают. Несомненно, что там налажена система бесследного исчезновения людей — был человек, и нет его! Страшно? Конечно, страшно. Давайте лучше не будем туда смотреть, зачем? В жизни есть много хорошего — так больше позитива, больше позитива!..

Растёт число брошенных детей, они вырастают и пополняют собой гвардию врага — уголовный мир. Можно не смотреть на это, можно отворачиваться, но рано или поздно вы столкнётесь с ними лицом к лицу — территория бытового, повседневного зла разрастается. «За что?! За что?!» — плачет обычно жертва. А за то, что отворачивались. Господь справедлив!

Есть только один способ борьбы с Зазеркальем — наступать на его территорию, контратаковать, вырывать у него добычу, создавать вокруг себя зоны Добра и Любви. Для того, собственно, и существует христианская семья — малая Церковь Христова. Смотришь, там пятнышко света, здесь... Они становятся ярче и больше... А может быть, когда-нибудь мы найдём друг друга? Сольёмся границами, а? И где тогда будет место тьме?

Ну вот, приблизительно так. Кажется, ответил!

13. Непрошеные советы усыновителю

Эту маленькую главку я написал, основываясь на своей личной статистике и ни в коем случае не выдаю её содержание за истину в конечной инстанции. Слава Богу, люди все разные, и, если вы отчётливо слышите Приказ, не принимайте во внимание то, что сейчас прочитаете.

Неудачные усыновления наиболее часто встречаются в неполных семьях, когда женщина берёт ребёнка одна (одиноким мужчинам детей, как правило, не дают — и совершенно справедливо!). Я нисколько не хочу обидеть одиноких мам, но их, к сожалению, становится всё больше и больше. (Иногда до двух третей класса — безотцовщина, причём большая часть детей отца не знали никогда! Обычное дело, скажете вы? Но это же катастрофа!)

Хорошенько подумайте, милая дама: а сможете ли вы одна поднять чужого ребёнка? Нет, никаких сомнений в вашей способности заработать у меня нет, сейчас женщины доказали свою материальную состоятельность. Речь идёт о другом. Неполная семья (не обижайтесь!) — это семья неполноценная. В основе настоящей семьи — любовь папы и мамы друг к другу. Когда появляются дети, эта любовь возрастает и включает их в свой круг. Первое, чему дети учатся в семье, это любить. Согласитесь, без папы не круг получается, а полукруг... Ну, например, мама рассердилась на дочку и поставила её в угол, но та всё равно не слушается — нашла коса на камень! Мама выходит из себя, нервничает, кричит, плачет... Обычная сцена, правда? Но тут приходит папа, берёт дочку на руки и начинает ей говорить: «Ну посмотри, что ты натворила! Маму до слёз довела, а она тебя так любит!» Дочка кидается маме на шею, обе плачут, целуются — вопрос закрыт!

Мне как педагогу часто приходилось слышать от одиноких мам такие слова: «Что мне с ним (с ней) делать? Подскажите, вы же опытный специалист!» Сейчас, когда мы друг друга не видим, могу сказать откровенно: никто вам не поможет, потому что лучший и единственный в мире специалист по вашему ребёнку — это вы сами! Так вот, за несколько десятилетий я ни единого (!) раза не слышал вопроса «Что делать с нашим сыном (дочерью)?» от родителей из полной семьи. Сами знают! Знают — потому что любят.

Наиболее удачные примеры, когда одинокая женщина хорошо справляется с ролью приёмной матери, — это когда она берёт себе дочку (именно дочку!) не совсем крошечную, а уже подросшую, с горьким опытом за маленькими плечами. В этом случае мама становится одновременно и старшей подругой. Возникает прочный и счастливый союз двух очень несчастных по отдельности людей.

Ничем хорошим усыновление не кончится, если супруги берут ребёнка не договорившись друг с другом. В этом деле они должны быть единой душой, единой мыслью! Надежда, что всё утрясётся, что «он» привыкнет и полюбит, очень слабая. Споры могут быть до принятия решения, до того как встали на путь, но Приказ надо ус-лышать вместе. Я знаю примеры, когда несогласованное усыновление кончалось разводом, возвращением ребёнка, и ни одного — удачного! Будьте предельно осторожны!

Как уже было сказано, в Москве очень много отказных детей, чьи родители — выходцы из Средней Азии. На заработки едут не только мужчины, а для восточной женщины вернуться домой с неизвестно откуда взявшимся приплодом равносильно смерти. Хорошо ещё, если детей в роддоме оставляют, а то и просто выбрасывают на смерть. Посольства Маленьких, Но Гордых Республик просят администрации роддомов сообщать о случаях отказов от детей своими гражданами, но те этого, конечно, не делают — ведь это равносильно убийству, да и не хочется отправлять маленький комочек жизни в ад. Наше, отечественное Зазеркалье всё-таки немного почище!

Восточные женщины, как правило, без вредных привычек (пока), и детишки у них рождаются здоровые, крепкие. От души советую — берите! Если им будет хорошо у нас, если мы сделаем их своими, то, может быть, и на гастарбайтеров научимся смотреть без невольного высокомерия? Если нет — азиатские подкидыши вырастут... Крепкие, недобрые!.. Это — будущее, в котором жить нашим детям!

И последний непрошеный совет: если вы думаете, что после усыновления отношение людей к вам изменится к лучшему, и это для вас важно — не усыновляйте. Оно изменится к худшему, это говорят почти все усыновители.

14. Ювенальная юстиция

Обломов (не персонаж романа Гончарова, а его пародийный двойник из сказки Шукшина «До третьих петухов») сказал замечательную фразу: «Дело надо делать... надо только понять — что делать-то?» Страна приняла Европейскую конвенцию о правах детей, значит, надо эти самые права защищать. А как? Известно, без ювенальной юстиции не обойтись.

Нужно срочно создавать систему, структуру, подразделения, отделения; назначать представителей, помощников представителей, уполномоченных, помощников уполномоченных; всем зарплату положить — и защищать, смело и решительно! Только в Европе, где эту самую конвенцию изобрели, нет детских домов, нет колоний для несовершеннолетних преступников («малолеток»), нет беспризорности. А у нас это всё не просто есть, у нас это очень даже есть!

Масштабы таковы, что впору начинать кампанию по ликвидации беспризорности, как во времена незабвенного Феликса Эдмундовича. Нет только Железного Феликса, который всё это возглавит, и нет даже приблизительного плана действий: «Надо только понять — что делать-то?»

В «малолетках» настоящий ад, взрослые рецидивисты с ужасом вспоминают своё «счастливое детство». В детских домах, детских приёмниках беспризорники избивают, а то и насилуют «домашних». И это не по злодейству администрации, а просто по принципу «за всеми не усмотришь». Создавать новые «малолетки», новые приёмники? И не просто новые, а нового типа? А какие? Заметить наконец малолетних проституток на дорогах Рязанщины? Увидеть весь ужас социального дна русской глубинки? Обратить внимание на попрошаек с младенцами на руках? Но ведь тогда (ужас!) придётся действительно работать, а не «пилить» выделяемые на защиту прав детей средства... Что-то я не встречал никаких «уполномоченных» в своих контактах с представителями социального «дна»!

Выход был найден по-русски гениальный, открытый ещё в известном анекдоте про пьяницу, потерявшего ключи... Помните? Он искал их только под фонарём, в круге света, потому что за его пределами «ничего не видно». Конечно! Права детей надо прежде всего защищать там, где этих самых детей видно как на ладони, — в школе и семье.

В 90-х годах на семью и школу уже был натиск — со стороны различных организаций сектантского и полусектантского типа. Здоровый образ жизни, безопасный секс, планирование семьи, раскрепощение личности... Когда же папа с мамой вникали в суть того, чему их ребёнка пытаются учить, они приходили в ярость и шли разбираться с директором школы. Собирался родительский актив, на котором всем этим замысловатым терминам и учениям давалось их настоящее имя — растление! Тот натиск был отбит как раз благодаря тесному союзу семьи и здоровой части школы. Сейчас идёт второй натиск: сначала запутать учителей, создать инструментарий для расправы с семьёй, а уж потом приходить за главной добычей — детскими душами. Ещё до всех разговоров о ювенальной юстиции в школу начали проникать невнятного происхождения личности, предлагающие детям (очень настойчиво!) доносить на родителей и учителей; книжечки с телефонами раздавали. Невольно приходят в голову мысли о существовании некоего Сатанинского Интерна-ционала...

Интересно, что в странах развитой ювенальной юстиции, где параллельный мир уже захватил часть территории, омбудсмены тоже, как и у нас, не суются в его границы. Во Франции «защитники прав детей» старательно обходят арабские кварталы... Почему?..

У нас параллельный мир занимает огромную территорию, он непрерывно разрастается, пускает метастазы. И в нём, как уже было сказано, есть дети. Как можно создать систему защиты прав детей рядом с Зазеркальем?! А очень просто — надо в упор его не видеть! А ещё лучше — создать у обывателя представление, что там всё в порядке, детишек любят, о них заботятся профессионалы. «В Багдаде всё спокойно!..»

В школах начали появляться лекторы, пропагандирующие на педсоветах систему Макаренко. Да хоть Станиславского, пожалуйста! Только лейтмотивом этих лекций служит представление, что «плохие» детские дома следует заменить «хорошими», основанными на системе Макаренко, и в них детям будет гораздо лучше, чем в приёмной семье. Оставим в стороне вопрос о системе Макаренко — я как педагог убеждён, что она базировалась исключительно на личных качествах самого Антона Семёновича и без него работать не будет. Главный вопрос сторонникам ювенальной юстиции — почему вы самих детей не спросите, где им лучше? Почему небольшая группка людей присвоила себе право решать и за детей, и за родителей? Они боги? Почему основанием для изъятия ребёнка из семьи может считаться шлепок, постановка в угол, «моральное принуждение»? Очень хочется попросить изобретателей таких систем показать ХОТЯ БЫ ОДНОГО человека, выращенного без запретов, без принуждения!

...Честный, хороший писатель выпустил в свет две книги, которые в кругу наших друзей были прочитаны с доверием. Третья книга, рассказывающая о колониях для малолетних преступников, вызвала ощущение личной обиды, близкой к шоку. Ложь! Ложь на каждой странице! Очень хочется думать, что автора просто использовали втёмную, обманули: защитники системы — большие мастера этого дела. Но всё равно, человек с таким жизненным опытом обязан был разглядеть, что кроется за красочными стендами (будь они прокляты, эти стенды!), благоустроенными спортивными городками с новейшими тренажёрами, чистенькими спальнями... Не разглядел! В книге восхваляются колонии (система Макаренко!), цитируются письма случайно оступившихся, но вставших на путь исправления деток (убийц, насильников, грабителей). И главная причина исправления — то, что в колонии к ним впервые стали относиться уважительно, как к людям! Я почти как наяву слышу издевательский хохот авторов этих писем, свист их благодарных слушателей — малолетних зеков, для которых такие письма — дежурное развлечение. (Развлечение очень полезное: если похлопочет известный писатель, может, и скостят маленько.) Я видел прошедших через «малолетки». Среди них были раздавленные, потерявшие интерес к жизни; были озлобленные, готовые мстить всему миру; были прожжённые циники, готовые этот мир использовать. Исправленных, осознавших — не видел! Не повезло, наверное...

...По телевидению рассказывают страшную историю со счастливым концом: деток изъяли из приёмной семьи и передали в хорошие руки. Я несколько раз специально просмотрел этот сюжет, так что не удивляйтесь точности взятых в кавычки цитат. Причина изъятия — детей одевали в старую одежду, недокармливали «и даже иногда били». Никаких случаев избиений установлено не было, иначе... Иначе сюжет был бы о чудовищных насильниках-маньяках. Недокорм был установлен из того, что дети имели недостаточный для своего возраста вес. Правда, «приёмные родители объясняли это заболеванием детей, но врачи думают иначе...». На экране появляется дородная дама в белом халате и произносит нечто невнятное, а под картинкой быстро мелькают титры: «Медсестра такой-то больницы». Как неизвестные врачи сумели съёжиться в одну-единственную медсестру, понятно: кто же захочет рисковать своей профессиональной репутацией?! Ведь у показанных мельком девочек налицо признаки фетального алкогольного синдрома плода, при этом заболевании борьба идёт за каждый грамм веса! И в завершение сюжета показывают новую маму одной из девочек, видимо, очень хорошего человека. Девочка не слезает у неё с рук, сидит, уткнувшись лицом в мамину шею. «Она боится, что её заберут...» Счастливый конец?! Ребёнок боится того, что с ним однажды уже случилось... Молох уже пришёл к нам, люди! Тележурналистам, которые готовили этот и подобные ему сюжеты, хочется напомнить грозные слова нашего Спасителя:

«Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит».

15. Долги
(Вместо заключения)

По словам святителя Иоанна Златоуста, нерадение о детях есть величайший из всех грехов, и в нём крайняя степень нечестия».

Как?! А убийство? А прелюбодеяние? Что имел в виду святитель, называя нерадение о детях величайшим из грехов? Не одним из, а именно величайшим? А то, что дети, по мнению святителя, это залог, вручённый нам Господом. Нерадение об этом залоге, таким образом, есть тяжелейшее богохульство:

«Нам вверен важный залог — дети. Будем поэтому заботиться о них и употребим все меры, чтобы лукавый не похитил их у нас» .

Почему? А вот почему:

«Рождение детей сделалось уже величайшим утешением для людей, когда они стали смертными. Поэтому-то и человеколюбивый Бог, чтобы немедленно, в самом начале смягчить строгость наказания и отнять у смерти страшный вид, даровал рождение детей, являя в нём... образ Воскресения...»

Единственный раз в Евангелиях, когда Господь кого-то обнял, — это случай с ребёнком. Ребёнок (любой!) несёт в себе особое послание к людям, и в этом смысле он Ангел. Единственный способ построить на земле справедливое и счастливое общество, по мнению Иоанна Златоуста, это старательно оберегать детей от греха:

«Если бы добрые отцы старались дать своим детям доброе воспитание, то не нужны были бы ни законы, ни суды, ни судилища, ни наказания. Палачи есть потому, что нет нравственности».

«...Так что нет нам никакого извинения, когда дети у нас развратны...»

Действительно, если хотя бы один раз за свою историю человечество не испортило вверенного ему залога, наступил бы не мифический, а вполне реальный золотой век! Мы с вами, дорогие мои взрослые, безнадёжно испорченный залог, годящийся лишь для помойки, и только бесконечное Милосердие Божие даёт нам надежду на спасение. Доказательство нашей испорченности перед глазами — это само существование брошенных, никому не нужных, страдающих детей. Мы можем жить, зная, что это рядом! Зло расползается, зона относительного благополучия становится всё уже, всё труднее отводить глаза — но мы делаем это с виртуозным мастерством. Всё относительнее и ненадёжнее становится наше благополучие, и смех вокруг перестаёт быть позывным радости — это просто звук!

В откровенных разговорах часто можно услышать: «А что мы можем?» Действительно, мы — ничего. Нам нечего дать Господу, который дал нам всё. Мы можем лишь, как дети, попросить прощения и сказать: «Господи! Я больше не буду! Я очень-очень постараюсь стать хорошим!»

Моя покойная мама как-то сказала: «Не пытайся нас благодарить, не пытайся отплатить нам с отцом за то, что мы для вас делали. Ничего не выйдет, дурачок! Ещё ни у кого не получалось расплатиться с родителями. Есть только один способ — передать долг в будущее, по цепочке. Ты должен своим детям, а они своим и так далее». А в основании, у начала этой цепочки стоит наш общий Отец. Он и взыщет долг в конце времён.

...В детстве я подружился с мальчиком из детского дома — вместе лежали в больнице,. Меня, ребёнка из благополучной многодетной семьи, до глубины души потряс тот факт, что у живого, настоящего (не из книжки!) мальчика может не быть родителей.

Сам детдомовец объяснял это так: «Меня тоже сначала хотели отдать папе и маме, бабушке и дедушке... А потом подумали — и отдали в детский дом!» Эту фразу — слово в слово — он повторял не раз, и она врезалась мне в память, как и лицо того мальчика. Закрою глаза — и вижу...

...Тысячи кроваток, манежей... Тысячи детей... Они стоят на четвереньках и раскачиваются, тихонько, не по-человечески подвывая...

«Меня тоже сначала хотели отдать папе и маме, бабушке и дедушке... А потом подумали...»

Думайте, люди! Лучше думайте!