Лязгающая поступь
толерантности

Представьте себе, что в некоторой просвещенной европейской стране истец обращается в суд, говоря, что его права жестоко попраны портретом Эйнштейна, который висит в школьном кабинете физики. Этот знаменитый физик — еврей по национальности, и истец необычайно возмущен тем, что заходя в школу, он каждый раз неизбежно видит еврейское лицо. Он рассматривает это как страшную несправедливость и требует — в судебном порядке — чтобы портрет был убран.

Очевидно, мы сочтем, что этот человек просто тяжко нездоров, националистическая неприязнь в нем дошла до явного безумия, и, конечно, суд проигнорирует его заявление — также, как он игнорирует заявления, касающиеся козней инопланетян или излучателя, который КГБ поставило в доме заявителя, чтобы читать его мысли.

Но что если суд отнесется к его словам с глубокой серьезностью и более того, вынесет решение в его пользу? Что если суд решит, что вклад Эйнштейна в науку — вовсе не основание, чтобы вешать его портрет на видное место в кабинете физики, где он оскорбляет взор антисемитов и, таким образом, нестерпимо нарушает их законные права? Не сочтем ли мы в таком случае, что суд превратился в сумасшедший дом? Не решим ли мы, что суд обратился в посмешище? Впрочем, если мы вспомним, что удаление портретов неарийцев из школьных кабинетов в некоторых европейских странах предшествовало мировой войне с десятками миллионов жертв, мы вряд ли рассмеемся. Скорее, мы сочтем, что происходит нечто дурное и опасное.

В действительности в Европе происходит нечто совершенно аналогичное — только в нестерпимом попрании прав обвиняется не портрет Эйнштейна, а Распятие. Европейский Европейский суд по правам человека постановил убрать изображения распятого Христа из итальянских школ. Соиле Лаутси (Soile Lautsi), итальянка с финскими корнями, подала жалобу в Европейский суд, так как в общеобразовательной школе на севере Италии, куда ходили ее дети, символ распятия можно было увидеть практически в любой из комнат. А местные органы власти не реагировали на ее протесты.

Страсбургский суд удовлетворил иск и постановил выплатить Лаутси 5 тысяч евро в качестве компенсации. Впрочем, официальные лица в Италии отреагировали на решение судей весьма негативно, у будет ли это решение выполнено, неясно.

Никто не заставлял истицу - или ее детей — молиться перед Распятием или участвовать в каких-либо религиозных действиях; никто не налагал на нее какие-либо ограничения из-за ее неверия; все, в чем заключалось невыносимое попрание прав — это то, что ее антирелигиозный взор нестерпимо оскорблялся видом христианского символа.

Италия в этом отношении — страшная страна, где нельзя высунуть нос из дома, не претерпев жестокого попрания прав; посмотришь налево — там какой-нибудь San Giovanni in Laterano направо - там какая-нибудь Santa Costanza; все культурные сокровища, которые составляют гордость и всемирную славу Италии, несут на себе знак Креста. Итальянский климат явно противопоказан антиклерикалам, страдающим острой крестофобией. Вот где-нибудь в Северной Корее, где атеизм правит до сих пор, они могли бы найти безопасное прибежище.

Все это было бы смешно; но история – особенно история ХХ века — наводит на скорее грустные размышления. Ненависть к религии породила в недавней истории не менее масштабные кровопролития, чем этническая ненависть. Что общего между Мексикой, Россией, Китаем, Албанией и Кампучией? Абсолютно разные страны, с разной историей и культурой. Но во всех этих странах воинствующе атеистические движения проявили себя одинаково; получив власть — надолго или на совсем короткое время, надо всей страной или над ее частью — они устроили террористическую диктатуру и занялись массовыми убийствами сначала своих противников (и, прежде всего, верующих), потом, если у них хватило времени, продолжили вакханалию истребления чистками в своих собственных рядах. У борьбы с религией есть совершенно конкретная история, история довольно свежая, и было бы крайне беспечно ее не помнить. Едва ли воинствующая антирелигиозность принесет в объединенной Европе другие плоды, нежели те, которые она приносила везде и всегда.

Но рассмотрим нынешнюю идеологию богоборчества несколько подробнее; вглядевшись в нее пристальнее, невозможно не поразиться ее крайнему, сюрреалистическому абсурду. Эта идеология выступает под лозунгами толерантности и прав человека. Первоначально нам говорят, что толерантность — это способность жить в мире с людьми различных убеждений, культур, обычаев, способность благожелательно относиться к чужим традициям и вере. Кажется, тут нам нечего и возразить, ведь и Апостол говорит «Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми (Рим.12:18)». Но очень скоро выясняется, что истинная толерантность состоит в яростной непримиримости не только к христианской вере, но и к любым знакам христианского присутствия, которые могут только попасться бойцам толерантности на глаза. В то же время она состоит в настойчивом продвижении совершенно определенных взглядов и стандартов поведения — вспомнить хотя бы программу Gender Loop, предполагающую внушение детям позитивного отношения к гомосексуализму с детского сада.

Пока евросуд требует убрать Распятия, европарламент принимает резолюцию, в которой требует «предпринять через систему образования шаги по борьбе с гомофобией, такие как организация кампаний против гомофобии в школах, университетах, и средствах массовой информации, а также через административные, юридические и законодательные меры» Что будет, если некоторые родители не захотят, чтобы их детей учили содомии? Что решит европейский суд, если родители обратятся туда? Наивный вопрос. Оскорбляться видом Распятия — неотъемлемое право, оскорбиться насаждением извращений — преступная гомофобия.

Речь вовсе не идут о равном уважении к разным обычаям, убеждениям и традициям; речь идет о решительном искоренении одних убеждений и настойчивом насаждении других. В государственных школах не место священникам, но зато место содомитам; запрещено любое присутствие религии, но зато обязательно присутствие половых извращений.

Ситуация немного напоминает некоторые околоиндуисткие культы — сначала потенциальному адепту рассказывают, сколь всетрепимо, открыто, преисполнено миролюбия и любви ко всем их учение — в отличие от нетерпимого, узкого и догматического церковного Христианства, затем, когда адепт втягивается, он обнаруживает себя внутри жесткой структуры с весьма четкими указаниями, во что полагается верить и как полагается поступать.

Но из культа можно уйти. А вот уйти из Объединенной Европы будет труднее; поэтому нам не стоит в нее рваться. Мы уже достаточно долго пожили под одной богоборческой идеологической диктатурой, и нам вряд ли стоит, едва передохнув, рваться под власть другой.

«Эвенкия православная»