Фрейд и Православие:
незримая война

Невозможно переоценить влияние психоанализа на психологию современного человека. Влияние Фрейда глубже и сильнее, чем влияние Дарвина. Постхристианское человечество является фрейдовским в том же смысле, в каком христианское являлось христианским. Немногие знакомы собственно с психоанализом, как и прежде немногие вникали собственно во внутреннюю жизнь христианства, зато все с молоком матери всосали несколько основополагающих идей своей эпохи.

Нетрудно противопоставить Православие психоанализу, если ограничиваться внешним. Раньше похвалялись нравственность и обязательность, теперь раскованность и непосредственность. Любой отрицательный, так сказать, герой Достоевского по сути дела стократ нравственнее и обязательнее почти любого современного человека. Герой Достоевского по большей части только мечтает о раскованности, а современник в ней естественно пребывает. Для Верховенских это еще идея, для нас реальность, притом реальность, далеко превосшедшая идею Верховенских.

Но вот что интересно: между внутренним Православием, Православной духовной аскезой, и собственно Фрейдовским психоанализом, гораздо больше сходства, чем кажется при беглом взгляде.

Ведь собственно психоанализ Фрейда не есть призыв к раскованности.

Собственно психоанализ есть процедура, раскрывающая содержание человеческого «бессознательного», тайных страстей сердца человеческого. Психоанализ по сути дела тоже есть некая аскеза духа. Философия, антропология и тем более аморальная «мораль» психоанализа — это лишь более или менее вульгарное обобщение конкретных наблюдательных фактов, полученных Фрейдом, врачем-психотерапевтом, при работе со своими пациентами.

Самая же работа заключается в следующем: врач предлагает пациенту сообщать ему содержание всех мыслей, представлений и воспоминаний, приходящих на ум. Врач предупреждает пациента, что он должен отказаться от какой бы то ни было цензуры, не должен отбрасывать ничего, каким бы оно ни казалось неприличным, неуместным, случайным, маловажным и так далее. Пациент должен стать бесстрастным наблюдателем приходящих на ум помыслов, подобно пассажиру поезда, глядящему в окно. Это и есть собственно психоанализ.

Но поскольку пациент не является человеком бесстрастным, постольку он оказывается неспособным выполнить эту несложную на первый взгляд задачу. Сила, противодействующая процедуре, не замедливает проявиться. На языке Фрейда она именуется сопротивлением. Врач, собственно говоря, и призван бороться с обнаруживающимся сопротивлением, снова и снова предлагая пациенту продолжить процедуру психоанализа.

Трудность тут в том, что страстные помыслы, приходящие на ум, овладевают умом, так что человек не осознает их как собственно приходящие помыслы, которые надо исповедывать врачу, то есть спокойно констатировать факт появления такого-то помысла. Помысел не любит осознаваться как помысел, а любит сразу проецироваться вовне. Пациент обнаруживает склонность принимать содержание того или иного помысла за чистую монету, за действительность, за факт внешней, а не внутренней психической жизни.

Как метод лечения психических и нервных болезней психоанализ не срабатывает в тех случаях, когда эта склонность представляется непреодолимой.

Принимая помысел, пациент начинает действовать в соответствии с его направлением, что и делает продолжение психоанализа невозможным. Задача врача состоит в том, чтобы попытаться убедить пациента спокойно продолжить процедуру, объективируя помыслы и ТЕМ ПРЕПЯТСТВУЯ им превращаться в действие.

Итак, собственно психоанализ есть некая АСКЕЗА УМА. Ум должен НАУЧИТЬСЯ НЕ ПРИНИМАТЬ ПОМЫСЛЫ к исполнению, а осознавать их как собственно помыслы, как психическое явление. И здесь сходство с Православной аскезой потрясающе глубокое. Очевидно и различие. По теории Фрейда помыслы — это продукция бессознательного этажа (подвала) человеческой психики. Само по себе наблюдающееся разделение психики на сознательное и бессознательное представляет собой, по Фрейду, некую если не патологию, то потенцию патологии. Помыслы, по мысли Фрейда, есть одно из проявлений «психопатологии обыденной жизни». Медицинская мысль здесь заключается в том, что нервно-психическая болезнь возникает как проявление бессознательных желаний. По наблюдению Фрейда, бессознательное бессознательно именно и только потому, что человек отвергает его содержание как чуждое, как несоответствующее его представлению о собственном «Я». Но бессознательные желания, неизвестные самому человеку страсти, живущие в его душе, обладают реальной силой. Человек не желает осознавать их — так они ищут хотя бы частичного удовлетворения на пути символического замещения. На поверхности человеческого сознания они появляются в неузнаваемом, извращенном виде, в виде болезни.

Говоря кратко, по идее Фрейда, всякий нервно-больной человек в некотором отношении сам же и хочет болеть. Хочет, сам того не сознавая. Лечение и заключается в том, чтобы дать человеку возможность осознать свое неосознаваемое желание, ставшее двигателем болезни. С этим осознанием собственно болезнь прекращается. Человек, осознав живущую в его душе постыдную страсть (постыдную — поскольку она не осознавалась именно потому, что не соответствовала понятиям человека о самом себе), может поступить по-разному. Он может попытаться найти ей удовлетворение, а может попытаться подавлять ее и далее, но уже не используя тот прием, который и стал причиной возникновения болезни: он уже не может притворяться сам перед собой, будто этой страсти у него вовсе нет. Во всяком случае, это уже не проблема врача. Заставив пациента осознать, увидеть в собственной душе постыдное влечение, врач сделал для него невозможным бегство в нервно-псхическую болезнь, которая всегда является следствием глубинного самообмана.

Процедура психоанализа и была разработана Фрейдом как инструмент осознания бессознательного. Всплывающие на поверхности сознания помыслы обычно либо отвергаются цензурой (человек немедленно забывает их), либо немедленно принимаются умом, переходя затем в то или иное действие. В первом случае они почти не осознаются, представляясь случайными или бессмысленными (а по логике Фрейда не бывает помыслов ни случайных, ни бессмысленных), во втором случае они называются собственно мыслями данного человека. Во всяком случае помыслы почти никогда не осознаются собственно как таковые, как собственно помыслы. Играя важнейшую роль в формировании поведения, они действуют исподтишка.

Психоанализ ломает установившееся равновесие сил, изменяет представление человека о самом себе. Человек обнаруживает, что в повседневной работе его собственного ума огромную роль играет некая сила, которая вполне чужда его самосознанию. И это — великое открытие Фрейда, ведь Фрейд, подобно Колумбу, открыл для европейца Америку его собственного бессознательного, ничего не зная о достижениях своих предшественников — православных монахов, которые, подобно норманнам, открыли эту Америку страстей на несколько веков ранее.

В основе православной аскетики также лежит, вопреки распространенному заблуждению, некоторая дисциплина ума. Именно ума, а не тела.

От православного христианина требуется непрестанное пребывание в молитве. Это и есть собственно православная аскеза, по своей внутренней сути. Помыслы, приходящие на ум, овладевая умом, отвлекают от молитвы, а человек не должен уделять никакого внимания помыслам, сосредотачиваясь в молитве. Помыслы снова и снова овладевают умом, несмотря на самое искреннее усердие молящегося. Даже человек, имеющий специальную подготовку, способный к произвольной манипуляции собственным вниманием, имеющий опыт длительных медитаций, оказывается неспособен внимательно молиться в течение нескольких минут. Двадцатиминутное же сосредоточение в молитве остается по прежнему недоступным даже после многих лет молитвенного подвига. Наши помыслы находятся к молитве в отношении непримиримой вражды. Все, что мы можем — это вновь и вновь обращать к молитве неудержимо ускользающий ум. Всякий желающий убедиться в этом пусть попробует повторять слова Иисусовой молитвы: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», — не позволяя памяти и воображению уноситься в сторону от этих слов. Если ему удастся повторить молитву более десяти раз так, чтобы ум не был расхищен каким-либо помыслом, такого человека можно считать особо одаренным в умственном отношении: ведь именно способность ума к произвольной фиксации является базовым его качеством, на котором нарастают все прочие его способности. Подавляющему большинству читателей это просто не удастся.

В этом отношении опыт молитвы и опыт психоанализа приводят к схожим результатам: человек обнаруживает внешнюю по отношению к его сознанию силу, которая хозяйничает в его уме, проявляясь в помыслах и затрудняя — даже делая невозможной — произвольную фиксацию ума в сознательно выбранном направлении.

В православной аскетике эта сила и считается по происхождению внешней, вполне сознательной бесовской силой, которая контролирует сознание почти каждого человека и всего человечества в целом. В этом смысле название «бес-сознательное» является по-русски очень удачной игрой слов, тут теория Фрейда приобретает некое созвучие с Православием. Все человечество в его нынешнем падшем состоянии находится «под колпаком», «зомбировано», «кодировано» (используя современный жаргон), попросту, пребывает в «прелести», в прельщении, в заблуждении, в удалении от истины. Люди попросту неспособны по-настоящему внимательно размыслить о самом главном, о Боге и о спасении души, поскольку помыслы им не дают сколько-нибудь серьезно сосредоточиться в этом направлении.

С точки зрения психоанализа православный взгляд на вещи может показаться проекцией бессознательного вовне, попыткой оправдать себя, приписывая содержание собственной психики некоей внешней злой силе. Всякая попытка такой проекции, конечно, является проявлением все того же «сопротивления», нежелания знать правду о себе самом. Но более внимательное знакомство с вопросом приводит к иному пониманию.

От бесов исходят собственно помыслы, то есть мысли и представления, спонтанно приходящие в голову. Постыдные страсти и греховные желания, которые возбуждаются этими помыслами, это страсти и желания отнюдь не бесовские, а человеческие. Скажем, бесплотным бесам очевидно чужда плотская страсть, которая, по Фрейду, является едва ли не доминирующей в бессознательном. Мы не приписываем бесам то некрасивое содержание, которое обнаруживается в нас посредством психоанализа; от бесов исходят только помыслы, которые и использует врач-психоаналитик для проникновения в глубину человеческой психики. Бесы возбуждают в человеке страстные движение посредством помыслов. Поэтому помыслы содержат в себе намек на живущие в нас страсти.

Но помыслы сами по себе если и бывают постыдны (чаще же просто странны или неуместны), то ведь психоаналитик почти никогда и не считает их собственно содержанием бессознательного, а только порывающимся сквозь цензуру намеком на действительно бессознательное, недоступное сознанию кроме как в намеке. Врач убеждает пациента без смущения открывать содержание этих помыслов, поскольку за их содержание человек не несет ответственности — ОТ НАС ЖЕ НЕ ЗАВИСИТ, ЧТО ПРИХОДИТ НАМ НА УМ, говорит Фрейд. Но ведь Православие говорит совершенно то же: от нас это не зависит, поскольку это не наше. Итак, представление о том, что НЕКОТОРЫЕ помыслы приходят человеку извне, не противоречит ПРОЦЕДУРЕ психоанализа, то есть не может быть орудием сопротивления. А ведь именно сопротивление, по Фрейду, искажает самосознание, не так ли? Следовательно, в данном случае спор идет между философией Фрейда и философией Отцов, но не между ПРАГМАТИЧЕСКИМИ результатами исследователей с той и с другой стороны.

Православие считает постыдные страсти действительным содержанием омраченного грехом сердца, ничуть не оправдывая человека — носителя страстей — тем, что эти страсти утвердились в человеке посредством усвоения человеком бесовских помыслов. Ведь усвоение это произошло произвольно. Человек априори вовсе не обязан принимать помыслы и усваивать их, что признается и Фрейдом, который и сам требует от пациента осознания помыслов, а не усвоения их содержания. Другое дело, что если это усвоение стало привычным, его нелегко преодолеть. Но оно от этого не перестает быть греховным. Борьба с этим привычным усвоением помыслов крайне тяжела и требует мобилизации всех душевных сил как в православной аскезе, так и в психоанализе.

С точки зрения Православия смысл этой борьбы в попытке человеческого ума освободиться от бесовского пленения; с точки зрения Фрейда — от собственной привычки с самообману. Не является ли и сама привычка к самообману следствием внешнего враждебного влияния, это вопрос. Фрейд считает самообман формой адаптации человека к социальной среде, ребенка — к требованиям родителей. Это похоже на правду. Но почему сама социальная среда требует от человека самообмана, вот вопрос. К примеру, почему в современном обществе, в общем благодушно относящемся к постыдным страстям, самообмана ничуть не меньше, чем в прошлом? Семья ли виновата? Но и семья стала гораздо либеральнее, а количество неврозов и психозов только возросло. Православие, мне кажется, смотрит на вопрос гораздо шире: само общество и сама семья требуют от человека самообмана потому, что сами находятся во власти помыслов нечистого. Церковь же требует не самообмана, а покаяния; действительное же покаяние невозможно без осознания живущих в нас страстей. Без этого осознания «покаяние» является только новым самообманом. С точки зрения Православия, подлинная аскеза — это незримая война с духами злобы, через помыслы поработившими человеческий род и препятствующими ему прийти ко Спасителю. В эту-то невидимую брань и оказался втянутым Фрейд, попытавшийся исследовать действительную динамику психических процессов. Психоаналитик вынужден бороться с сопротивлением, препятствующим человеку осознать реальное положение вещей. Это сопротивление, по признанию самого Фрейда, дьявольски остроумно и изобретательно. Практика психоанализа оставляет впечатление, что «бессознательное» в человека гораздо мудрее и дальновиднее самого человека. Теоретически полагая «сопротивление» одной из психических сил самого человека, Фрейд на практике сам относится к нему как к некоему третьему лицу, пытаясь преодолеть одержимость пациента этим третьим лицом, помогая ему осознать внешность приходящих помыслов по отношению к действительности текущего момента. То есть на практике-то он недалек от истины, в теории упорно пытаясь свести природу этой силы к привычке самообмана.

Действительное различие между психоанализом и Православием в том, что Фрейд считает постыдные страсти естественным содержанием человеческой души, а Православие считает их изначально привнесенными извне. Бесы всевают в нас семена страстей и тщательно взращивают их, сплетая естественное с противоестественным до полной неразличимости. По крайней мере, до такой неразличимости, что метод психоанализа неспособен отличить одно от другого. А вот православная аскетика способна.

Целью аскетики и является очищение сердца от страстей, и это не пустая мечта, но в каждом поколении православных Бог являет людей, в полной мере достигших этой цели. Если бы греховные страсти были естественными, чистота сердца была бы невозможной, и всуе были бы слова Христа: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Психоанализ именно в этом пункте, в отрицании самой возможности чистоты, становится в непримиримую позицию по отношению к христианству.

К сожалению, подавляющее большинство христиан по жизни занимают в этом вопросе вполне антихристианскую позицию, считая чистоту сердца принципиально недостижимой. На практике это приводит к тяжелым последствиям, в том числе и во внутрицерковной жизни, когда аскетические рекомендации, предназначенные для чистых сердцем, начинают применять к себе люди, обремененные страстьми.

Есть аскетические рекомендации, предназначенные для чистых сердцем, ведь собственно чистота сердца не является конечной целью Православия. Адам имел чистое сердце, но пал в грех. Православие ищет «узреть Бога», что сопряжено уже не с естественной, а со сверхъестественной утвержденностью в добре, когда человек ни в чем и никогда не действует по своей воле, всецело предавшись в волю Божию. Чистота сердца, в конце концов, всего лишь естественное состояние человека. Господь Иисус Христос принес на землю нечто большее. Будучи чист и совершенен, как человек, Он говорит о Себе: «Не ищу воли Моей, но воли Пославшего Мя Отца». Он молится перед казнью: «Да мимоидет чаша сия, но да не Моя воля будет, а Твоя». Не воплощением Своим, а смертью Своей открывает Он нам путь к Цели. Итак, Цель Православия — это не просто возвращение к первозданной чистоте, но нечто большее.

Психоанализ, созданный на почве исследования нервных заболеваний, имеет безмерно более узкий круг наблюдаемых явлений, чем Православная аскеза. Посему безмерно далеки от истины конечные выводы его последователей. Глубинное исследование человека, как и всякая истина, не может не служить в конечном итоге не к разрушению, а к утверждению нравственности.

Фрейд анализирует подсознание

Составляя в общем верное понятие о чудовищах, копошащихся в нечистом человеческом сердце, Фрейд занимает в отношении к ним изначально пораженческую позицию: дело врача-психоаналитика в том, чтобы помочь человеку осознать свои страсти, чтобы помешать ему удовлетворять их контрабандой, на пути нервно-психических нарушений. Но врач бессилен очистить человека от страстей. И конечная причина этой слабости в том, что сам создатель психоанализа, Зигмунд Фрейд, был одержим в общем теми же страстьми, что и его пациенты, что и каждый «нормальный» человек в его нынешнем ненормальном, падшем состоянии.

Православная аскеза открывает человеку те же печальные истины о действительном содержании его души, но идет гораздо дальше. Плотские похоти, тщеславие, самолюбие, подспудная ненависть к самым близким и любимым — это общее место. В глубине, в самой сердцевине страстей живет куда более могущественная страсть, являющаяся праматерью всего противоестественного в человеке. Эта страсть наиболее замаскирована и ни один психоаналитик никогда не примечал ее присутствия, поскольку был одержим той же страстью. Ведь психоаналитик не может помочь пациенту одолеть тех «сопротивлений», рабом которых он сам же и является. Он не может осознавать как помыслы, не может объективировать то, что вполне созвучно его собственным мыслям. Эта фундаментальная страсть, неразрывно прилепившаяся к своеволию, роднит человека с родоначальником всякого зла: это сатанинская гордость. Гордость — это совсем не то же, что тщеславие или желание показать себя лучше, чем ты есть. Гордость независима от других, она господствует над прочими страстями. В конечном итоге, именно гордость помешала Фрейду понять, что помыслы приходят к человеку извне, хотя они и возбуждают его собственные страсти. Гордость помешала ему признать, что он находится в плену внешней силы. Впрочем, великим достижением Фрейда было уже и то, что он осознал помыслы как таковые, на что мало способен средний человек. Трудно было требовать от него большего.

Те, кто достигли истинного самопознания, свидетельствуют, что сам по себе человек не добр и не зол. Он просто ничтожен.

Приписывание себе самому того грандиозного потенциала злодейства, которое обнаруживает во мне психоанализ, происходит от нежелания признать, что я являюсь жалким рабом весьма могущественной силы, притом силы враждебной. Нельзя не отметить, что психоаналитическое откровение весьма впечатляет, но это впечатление не вполне трезво.

Психоанализ по-своему прав, полагая страсти в человеке неодолимыми. То же утверждает и Церковь, настойчиво подчеркивая, что очищение от страстей не в человеческих силах, ибо сами эти силы порабощены страстям. Когда мы боремся со своими страстями, какую энергию мы можем использовать, кроме энергии тех же страстей?

Если бы в человеческих силах было избавление от рабства, то кто оказался бы в роли пациента? Есть религии, в которых утверждается, будто человек только играет сам с собой, представляя себя самого несчастным ничтожеством и будучи при этом едва ли не всемогущим; жизнь наша тогда является сплошным фарсом, затеянным от скуки. Спор с такими воззрениями требует особого времени; сейчас идет разговор о психоанализе, который, впрочем, сыграл роль почвы для возрастания подобных воззрений в христианском ареале. Тут достаточно указать, что если распятие Христа — это не фарс, то и вообще жизнь — не фарс.

Итак, в Православии падший человек выглядит ничуть не красивее, чем в психоанализе; еще и хуже. Потому, подчеркну, уверенность, что помыслы приходят извне, не связана с желанием себя оправдать. Страсти — наши, просто они являются искусственными насаждениями и рычагами в руках падших духов, контролирующих сознание человека. Человек, чистый сердцем, неуправляем со стороны дьявола. Хотя он и может быть искушаем со стороны, но может без труда выйти из искушения победителем. (Впрочем, повторюсь, прежде стяжания Духа Святого, Ниспосланного на землю страданием Христа, такой человек может так же легко и утратить чистоту, как это случилось с Адамом. Чистота сердца — состояние неустойчивого равновесия.) Мы же порабощены дьяволу; даже сознавая живущее в нас зло, даже искренне желая прилепиться к добру, не умеем противостать той тонкости и хитрости, с какой враг наш выдает лукавое за благое. Это происходит от отсутствия истинного ведения; в нас же это следствие того контроля над нашим умом, который враг осуществляет через помыслы. Те помыслы, которое он выдает нам за добрые, мы и считаем за добрые. Когда человек пытается бороться с бесом, бес тут же приходит ему на «помощь», вкладывая в его ум идеи, как начать борьбу, к чему стремиться, чего опасаться и так далее. По учению Отцов, враг далеко превосходит любого человека тонкостью и силой ума.

Потому-то главный принцип православной аскетики состоит в том, чтобы не принимать никакие помыслы, ни злые, ни добрые (кажущиеся добрыми). Необходимо полностью признать свое бессилие в различении добра и зла и предать себя в волю Божию, принимая только один помысел — молитву. Это очень сильный принцип, делающий человека неуязвимым со стороны бесов. Психоанализ вынужден различать помыслы и мысли: ведь он основан на контакте двух людей, врача и пациента, которые обмениваются мыслями о помыслах. Молитва не требует другого человека; молитва есть мысль, адресованная Тому, Кто и Сам знает все наши мысли. Чтобы не уклониться с пути, надо следить только за тем, чтобы не принять ту или иную мысль за ответ от Бога. Мы неспособны различить ответ Бога от дьявольской подделки. Пока наше сердце нечисто, молитва для нас ценна сама по себе, как место, куда мы убегаем от коварства вражеского. Не откровений, не спецэффектов надо искать от молитвы, но самой молитвы, как точки чистоты в нечистой, страстной душе. Итак, надо осуществлять «передачу», отвергая всякие попытки перевести нас «на прием». Господь вначале полностью очищает человека, а потом уже открывается ему. «Блаженны чистые сердцем.» Прежде достижения чистоты сердца крайне опасно и неразумно по своему рассуждению принимать то или иное событие за ответ от Бога. Когда Бог захочет ответить, Он делает это со властью, не оставляя места даже для малейших сомнений, не требуя от человека что-либо «принимать». Собственно ответом на молитву является изменение судьбы.

Но откуда вера, что молитва освобождает нас от сетей дьявольских? Почему не предположить, что сама молитва может быть внушена нам нечистой силой? Это основано на представлении, что Бог Всемогущ, Непостижим, Всеведущ, в то время как враг наш, будучи гораздо умнее и осведомленнее нас, перед Богом ничтожен и бессилен. Враг никогда не внушает нам молитву, потому что правильная молитва, молитва в правой вере, есть обращение к Непредсказуемому. Такую молитву нельзя как бы то ни было использовать, поскольку последствия ее невозможно предвидеть. По человеческому рассуждению, результатов частенько вообще не видно. Но духи злобы гораздо умнее и чувствительнее нас в отношении духовного. Они серьезно опасаются даже упоминания Имени Господня, поскольку знают, что такое упоминание никогда не остается без последствий, никогда не бывает всуе. Говорить о Боге всуе — это безумие, детская шалость с огнем. Это имеет влияние на судьбу. Бесы так не делают сами, а учат нас делать так. Бесы весьма боятся Бога, при этом внушая нам бесстрашие в отношении к Богу. Они знают, что ни одно упоминание о Боге не остается без последствий. Тем более, в гораздо большей степени это относится к молитве, которая не есть только упоминание Бога, но сама обращена к Богу. Итак, они никогда не побуждают нас к молитве, но лишь пытаются по возможности извратить молитву молящегося.

Очень важным для аскезы является убеждение, что молитва к Богу не может быть плодом собственно человеческого естества. Без помощи свыше, сами по себе, мы неспособны помолиться Богу Вышнему, Творцу всего, что есть, поскольку Он недоступен для тварного естества. Только Сам Бог дает молитву молящемуся, а значит, всякий, кто молится, не чужд благодати Бога.

Итак, бывают помыслы, приходящие к нам извне (от бесов), бывают помыслы, приходящие изнутри, от естества (желания), бывают и помыслы свыше, от Бога. Различать их мы, одержимые страстьми, неспособны. Трезвый аскетический подход заключается в том, чтобы отвергать любые помыслы, кроме помысла молитвенного, который наверняка свыше.

Итак, сходство и различие. И психоанализ, и Православие учат нас не принимать помыслы за чистую монету, избегать одержимости помыслом. Но психоанализ учит, не принимая помыслы, стараться объективно осознавать их содержание, а Православие учит вообще не уделять никакого внимания помыслам, вытесняя их молитвой, которая постепенно всецело овладевает умом и сердцем, преображая человека в «новую тварь», чада Божие по благодати. В этом преображении есть своя постепенность. На первом этапе человек почти не способен сосредоточиться на молитве сколько-нибудь продолжительное время как по рассеянности ума, так и по обстоятельствам жизни (а рассеянность жизни сама по себе тоже неслучайна). Мы начинаем молитвенное делание с того, чтобы непрестанно твердить краткую молитву языком, вслух или неслышно, стараясь по мере сил сосредотачивать внимание на произносимых словах. Опыт показывает, что у всех начинающих ум продолжает по большей части пленяться помыслами, которые он привык автоматически принимать. Приходится человеку смириться с тем, что он молится по большей части чисто механически, почти без внимания. Помыслы же имеют целью вовсе прекратить молитвенное дело, ибо это дело даже в таком неполноценном виде (одним ртом делаемое) невыносимо для бесов. Помыслы убеждают человека прекратить упражнение. Если человек устоит в решимости продолжить молитву, то дьявол вынужден проявить себя более явно, насильственно уводя ум от молитвы, несмотря на твердую решимость человека продолжать это священное дело. Если человек устоит в решимости вновь и вновь возвращаться к молитве, демон постепенно начинает утрачивать власть над его умом; внимание начинает укрепляться. Тут для человека становится явным, опытным фактом, что обычное рассеянное состояние нашего ума вовсе не естественно, что это вредительское действие извне. Наконец, ум человека вовсе оставляет кружение в помыслах и начинает совершать молитву сам в себе, как прежде он лишь прислушивался к молитве, читаемой языком. На этом этапе демон старается отвлечь от молитвы, пытаясь открыть человеку какие-либо тайны или предлагая какие-либо дарования. Если человек вменит это ни во что, продолжая лишь усердно молиться, молитва со временем становится все более искренней, сердечной. Молитва становится плачем. Такая молитва страшна для врага; борьба переходит на новую стадию. Бесы являются человеку чувственно, в безобразном или, напротив, прекрасном виде, пытаясь поразить ум и отвлечь его от молитвы. Дело же человека состоит в том, чтобы молитву никогда не оставлять, помня, что до тех пор, пока в сердце еще обитают постыдные страсти, он непотребен Богу.

Возникает законный вопрос: психоанализ исследует человека, наблюдая за его помыслами; как может приводить к самопознанию правильная молитва, если она основана на том, чтобы не уделять никакого внимания помыслам? Не является ли православная аскеза препятствием для самопознания и можно ли тогда доверять ее рекомендациям? Ответ таков: молитва несносна для бесов, поскольку исподволь выводит человека из под законов тварного мира, в котором бесы хотят господствовать; бесы используют все средства, чтобы прекратить молитву; невольно теряет человек молитву, вновь и вновь будучи обманут вражьей хитростью. Невольно враг открывает человеку свои секреты, будучи поставлен в безвыходное положение. Невольно познает человек свое ничтожество и свою порабощенность страстям. В невольности всего происходящего и заключается секрет достоверности полученного знания. Самопознание не является конечной целью Православия, но является непременным побочным эффектом аскезы. Молитвенный подвиг — это истязание врага, пытка даже не с целью допроса, но с целью духовного уничтожения. Грязную подноготную раскрывают тут поневоле.

А в психоанализе мы сами внимательно вслушиваемся в то, что враг соизволит нам предложить. А предлагает он нам то и в такой мере, в какой ему выгодно. Он вовсе не собирается открывать нам свои действительные тайны, а просто использует наш интерес к нему в своих собственных, неведомых нам целях. Потому последствия психоанализа столь далеки от тех благородных задач, которые ставил перед собою Зигмунд Фрейд. История Фрейда — это история врача, попытавшегося средствами науки вступить в противоборство, в незримую войну с нечистой силой. Он был обманут, цинично использован и выброшен за ненадобностью. Теперь то же происходит с другими людьми, идущими по его стопам. Хорошо, если эта заметка заставит кого-либо из них задуматься.

Авторская страница Максима Солохина