Митрополит Навпактский Иерофей (Влахос):

«Молитва, которая совершается с болью в сердце — самая сильная»

[1]  [2]  [3] 

Когда я был в начале своего священнического служения, я занимался катехизацией, ходил к ребятам и читал им церковный курс от первого до последнего класса средней школы. Я прошу у вас прощения, что привожу много собственных, личных примеров, но это чтобы лучше понимать друг друга. Через шесть лет этих трудов я им предлагаю — ребята, поедем на Святую Гору? Я взял 20 ребят, и мы поехали на Афон. Мы прошли все монастыри и увидели многих старцев.

Когда через 30 лет я их встретил и спросил: «Ребята, за все годы нашей совместной работы что вы помните?» Они сказали: «Мы не помним ничего, что вы нам говорили, помним только, как мы ездили на Афон и что нам говорили старцы. Это был большой успех, огромный успех. Я помню, мы с ними посетили тогда келью старца Паисия, это было 34 года назад. Мы пришли к келье старца, там был колокольчик с проволокой — мы звонили, звонили, но старец не открывал.

А потом мы заметили, что на заборе при входе стоял стаканчик, в котором были записки, бумага и ручка. И была там также табличка, на которой было написано: «Простите меня, я отсутствую, но если есть какая-то проблема — напишите Ваше имя, и я помолюсь за вас Богу. И пользы будет больше, чем если я буду с вами говорить». А внизу стояла тарелочка, и была приписка — «возьмите лукумчик в благословение». Для нас это было большой пользой, это произвело на ребят очень большое впечатление. Его отсутствие произвело большее впечатление, чем, возможно, его присутствие. Когда мы уже уходили, мы увидели большой камень с надписью, там было написано мелом: «Я отсутствую, потому что пошел сначала освоиться, а потом вновь вернуться в зоопарк». То есть как животное, которое сначала должно стать спокойным, ручным, а потом вернуться в зоопарк.

Что он имел в виду? Мы тогда сели с ребятами, и я говорю: «Давайте подумаем и рассмотрим, что имеет в виду старец». Мы пришли к следующему заключению, что очень многие приходили посетить старца как какую-то достопримечательность, как будто пришли в какой-то зоопарк. А старец этой надписью как бы хотел сказать — я не достопримечательность, он нас словно призывал, чтобы и мы сперва от диких стали ручными, а лишь потом приходили бы к нему беседовать и смотрели бы на него как на такое же ручное животное.

Я хочу сказать, что духовный отец больше трудится молитвой, чем словами. Был один проповедник, который регулярно говорил проповеди, но был ими огорчен и разочарован — он говорил, говорил, говорил, но не видел никакого результата. И вот после одной из своих проповедей, прогуливаясь за городом, он повстречал одного мастера-каменщика, который из мрамора выбивал прекрасные статуи, стоял на коленях и выбивал, очень сосредоточенно трудясь молотком и зубилом. Проповедник увидел мастера и воскликнул: «Ах, как бы я хотел так же выбивать из жестких человеческих сердец прекрасные образы!». А мастер ответил ему: «Отче, видно, что ты не становишься на колени».

Православные — за уважительный диалог с другими
религиями, и против их смешения

— Как вы относитесь к воззванию трех иерархов Элладской Церкви и к сбору подписей среди священников и монашествующих против экуменизма, за чистоту Православия, против решения саммита религиозных лидеров, который проходил в Москве в 2006 году?

— Это очень большая тема. Для начала нужно рассмотреть, что такое экуменизм, потому что у многих людей нет четкого представления, есть только некое смешение. Мы живем с вами в век, в котором должны совершаться и происходить диалоги. Мы не против диалогов. Если не будет диалога, как один узнает другого? Я исхожу из нашего греческого опыта — большинство святоотеческих трудов было издано на Западе, а потом уже они пришли к нам как издательские труды западных людей. Разумеется, что диалог должен происходить в определенных рамках и при соблюдении определенных условий, богословских и канонических предпосылок.

Мы должны хорошо знать нашу православную веру, и мы ни в коем случае не должны ее обмирщать. Мы знаем, что Церковь одна, не существует множества Церквей. В Символе веры мы исповедуем веру в единую, святую, соборную и апостольскую Церковь. И если кто-то утверждает и говорит — нет, нет, мы то же самое, у нас всех только отчасти есть правда, каждый по-своему прав, мы переживаем только некий церковный минимализм — это не православно, это не по-святоотечески.

Разные вещи «экуменикотита» — что значит «соборность», «повсеместность», (от слова «икумена» — «повсеместность», «всеобъемлемость») и «экуменизм». В Греции сегодня очень распространен текст, который явно выступает против экуменизма. Очень многие из нас против экуменизма. И каждый по-своему трудится над этим вопросом — я пишу, другой учит. Есть различные способы, посредством которых мы можем трудиться в этом направлении. Один может критиковать, а другой может положительно излагать свой труд. Я обычно об этом вопросе предпочитаю и писать, и говорить, и иметь общение с людьми, которые выше меня — и с епископами, и с митрополитами. Но я не могу сказать — этот предатель, второй предатель, третий предатель — так нельзя говорить, потому что все в Церкви, безусловно, испытывают боль от этой нашей разделенности.

Вы знаете, есть еще очень большая проблема — нам нельзя в нашей Церкви превосходить канонический порядок. У Церкви есть свой Устав, есть своя иерархия — есть патриарх, митрополит, епископ, священник. Обязательно нужно уважать каноническое устройство Церкви. И если человек видит, что что-то его раздражает, его не утешает, не успокаивает, он должен находить канонический способ решения. Нужно быть очень внимательным, чтобы ни в коем случае не впадать в схизмы и расколы. Очень часто во имя догматических истин мы доходим до разделения и раскола. И первое плохо, и второе ужасно. Нужно иметь дух различения и рассудительности.

Печаль по Богу

— Владыко, как соотносятся личные страдания человека, сострадание чужой боли и мир Христов в душе, который мы должны стяжать? Возможно ли это одновременно, может ли это одновременно сосуществовать?

— Это действительно духовная тема. Если боль, которую мы испытываем, является действием благодати Святого Духа, тогда она обязательно вызывает мир в нашей душе, вызывает воодушевление. Как художник, который испытывает боль, у него есть переживания, он хочет что-то изобразить и ищет подходящий момент, возможность для того, чтобы сделать это. Если у человека есть покаяние, есть боль душевная, которая тотчас вызывает в его душе желание обратиться к Богу и молиться — это действие благодати Святого Духа. Это как если бы человек узнал, что он болен, что у него рак, он сразу же начинает искать подходящего врача, который мог бы его исцелить и готов с ним вместе трудиться.

А если человек имеет в себе боль, страдание, но он ведется не к Богу, не к труду, а к унынию, замыканию, неведению — это не от Бога, это бесовское. И таким образом мы с вами узнаём, о какой боли, страдании идет речь. Это, впрочем, и в Священном Писании сказано — печаль по Богу и печаль по миру. Если речь идет о печали по Богу, то я борюсь, я стремлюсь к тому, чтобы подвизаться и исцелиться. Когда печаль исходит от дьявола, человек приходит к унынию, к нежеланию, к бездействию. Однажды один человек пришел к отцу Паисию и говорит: «Отче Паисий, я в отчаянии, мне очень плохо, я не спасусь». А старец спросил его: «Это твой духовный отец тебе сказал, что ты не можешь спастись? Ты спросил его, можешь ли ты спастись?». — «Нет, — говорит, — я его не спрашивал». — «Тогда, — отвечает старец, — твой духовный отец — дьявол, он тебе это сказал».

Духовный отец — не гуру

— Владыко, многие из студентов нашего богословского факультета желают по окончании университета продолжить служение Церкви в священном сане. Что бы вы могли посоветовать молодому, новоначальному дьякону или пресвитеру, который находится в начале своего пути и не имеет никакого духовного опыта? К чему следует стремиться и чего следует избегать?

— Прежде всего, я думаю, что человек, который хочет стать клириком и войти в служение духовное, должен иметь духовного отца. Вы знаете такой закон: никто не может стать психоаналитиком, если сам не имеет психоаналитика. Сначала кто-то его наблюдает, а он учится, как ему анализировать других людей. Не может быть клирик хорошим духовным отцом, если у него самого в жизни не было опыта общения с духовным отцом.

Я по-богословски теперь скажу. Христос стал человеком. Он стал рабом Божиим. И насколько Он становился рабом Божиим и дошел до Креста, настолько Он стал Отцом всех нас, Духовным отцом всех нас. Он сам стал совершенным Сыном Божиим, воплотился и исполнил совершенное послушание Отцу, «даже до смерти, смерти же крестной», и тогда стал возрождением всех нас — Он нас всех возродил. Насколько мы хорошие дети Божии, настолько мы будем хорошими клириками и духовными отцами.

Я помню, что на первых шагах своего служения как священника я читал труды Иоанна Кронштадтского. Видите, сколько у нас общих точек соприкосновения — я читал русских аскетов, русских отцов, а вы читаете греческих или болгарских, или румынских отцов-аскетов! Иоанн Кронштадский говорил: «Вначале я себе создал программу: больше времени для молитвы и исследования в келье и меньше времени для общения и помощи людям». И с течением времени он сокращал время пребывания в келье, исследования, чтения, молитвы и увеличивал время пребывания среди людей. Он дошел до того, что всё время, весь день проводил с людьми, а в сердце у него была благодать Божия. Когда Силуан Афонский увидел Иоанна Кронштадского в толпе людей, он различил в нем огромное присутствие благодати Божией.

Я считаю, что молодой клирик должен начинать с послушания своему духовному отцу, послушания епископу, послушания церковному Преданию. Не только послушания духовному отцу — слушаться отца, а отказываться от епископа и от церковного Предания. Тогда начинается культ личности, духовник становится гуру. Когда я говорю «послушание», я имею в виду послушание церковному Преданию, послушание правящему Архиерею и послушание своему духовному отцу. Когда сам человек начинает понимать смысл слова «духовное чадо», он послушен Церкви, молится и исповедуется, тогда он будет хорошим священником.

Один священник пришел ко мне и говорит: «У меня на приходе люди неверующие, никакого отношения к Церкви не имеющие. Все плохие!». — «Почему все плохие, — спрашиваю я его, — почему все неверующие?». — «Никто не исповедуется!». А я ему говорю: «Ты, когда был мирянином, часто исповедовался?». — «Никогда», — говорит. «А сейчас стал священником — исповедуешься?». — «Нет». — «Тогда почему ты на других кричишь, почему ты протестуешь? Найди сначала себе духовного отца, начни исповедоваться, и тогда увидишь, что люди к тебе придут». Видите ли, мы готовы всех обвинять, кроме самих себя.

Задача духовника — увидеть приоткрытые двери
в душе своего чада и войти в них

— Владыко, меня интересует ваш опыт в отношении пастыря с паствой, особенно с только приходящими в Церковь и новоначальными. Хочу привести один пример, когда молодой человек, подходя под благословение к игумену, низко наклонился, а первое действие пастыря было такое — он его взял за подбородок, поставил ровно и сказал: «Расправь плечи!». Это на меня произвело впечатление. Как Вы можете прокомментировать такое поведение священников?

— Этот вопрос может стать причиной целой беседы, целого содержательного разговора. Главное, что я хочу подчеркнуть, — пастырь должен иметь воодушевление. Он должен иметь очень большую, сильную любовь к своей пастве. Такую любовь, какую имеет мать к своим чадам. Мать, которая любит своих детей, постоянно думает наперед, как ей делать, как ей поступать, чтобы помочь своим детям?

А отец Паисий говорил, что хороший пастырь должен иметь в себе постоянно святое беспокойство. Если у человека есть в душе это святое беспокойство, он всегда найдет способ помогать людям. Нет каких-то специальных, особых способов. Отец Софроний учил меня — если ты хочешь кому-то помочь, если хочешь оказывать кому-то помощь, первое, что ты будешь делать, — молиться. Будешь говорить: «Боже, просвети меня, скажи мне, что сказать этому человеку, чем ему помочь»? И первая мысль, которая тебе будет приходить — говори именно ее. И будь уверен, что это поможет.

Каждый должен найти специальные слова, специальное действие. Кому-то можно сделать, как ты сказал — поднять подбородок, расправить плечи, а другой, если прикоснешься к его подбородку, скажет: «Не трогай меня, как ты смеешь касаться моего лица, я не разрешаю тебе ко мне прикасаться!». Одному можно говорить чисто по-отечески, очень нежно: «Дитя, постарайся, посмотри, попробуй так, трудись», — а другого это может задеть и обидеть. Скажет: «Я твое дитя? Кто тебе дал право говорить со мной, будто ты мой отец?!». Каждый человек нуждается в особенном подходе, в особых условиях. И наша задача — молиться Богу, чтобы Господь положил на сердце, что каждому из людей говорить. Одному помощь оказывает то, что мы с ним разговариваем, обсуждаем с ним проблемы, другой нуждается в наших молитвах, в сильных молитвах или в собственных молитвах. А третий нуждается в тишине, в молчании, в безмолвии.

Недавно у меня был такой случай в жизни: была одна женщина, которая наделала много бед в обществе, мы оказались с ней наедине и обсуждали этот вопрос. И в этом разговоре, в этой беседе зашла речь об исповеди. Она встала и говорит: «Я тебе никогда не исповедуюсь». А я ей говорю: «А кто тебе сказал, что я хочу тебя исповедовать? Ты ошибаешься. Такую, как ты, никогда я не буду исповедовать. Эта свобода не только твоя, это еще и моя свобода!». А она продолжала, говорила, говорила, говорила…

И в какой-то момент она начала говорить о потаенной части своей жизни. Нашлось в ее душе маленькое окошко, и, видя это окошко, я пытался маленькими вопросами войти в глубину ее души. Потому что, когда мы общаемся с человеком, когда мы беседуем с человеком, он всегда в результате этой беседы оставляет не до конца закрытую дверь, какую-то щель. Есть какая-то щель, в которую можно заглянуть и войти. Задача духовника — видеть вот эти приоткрытые двери, эти щели, и заходить в них. Например, когда ко мне приходит кто-то поговорить или исповедоваться, я всегда обращаю внимание на наши первые слова, которые мы используем. Он может начать беседу со слов «Отче, я великий грешник» или как-то по-другому. Всегда обращаем внимание на первые слова, которые он говорит.

Очень важно заметить, когда человек говорит, насколько он участвует в этом духовно, плачет он или не плачет, вообще каково его состояние. Очень важно, если глаза человека плачут. Очень важно, как заканчивается беседа, какие человек делает выводы, очень важны его выводы. И уже соответствующим вмешательством мы как бы пытаемся войти внутрь его и подправить его, исследовав его. И вот та женщина говорила, говорила, говорила и в конце разговора она признала, что уже начала исповедоваться. Я говорю ей: «Да, да, ты исповедовалась». Я хочу подчеркнуть, что всегда есть необходимость в специальном внимании и в специальном подходе, в методе.

Антоний Блюм, которого мы только что вспоминали, в своей книге «Учитесь молиться» приводит очень хороший пример. Когда он еще учился в Париже, он ходил в православный храм к студентам, просто чтобы найти себе компанию, с кем-то там перекусить, поесть или пообщаться. Ему сказали: «Поскольку ты здесь, с нами кушаешь, приходи завтра, будет интересная беседа». Он не собирался идти на эту беседу какого-то священника, проповедника, но поскольку он общался с людьми, которые его приглашали, он решил пойти, чтобы там повозмущаться и сказать что-нибудь против. На той беседе ему в душу что-то глубоко запало, и эта информация внутри его души начала расти, начала сама по себе трудиться.

Когда Антоний был юношей, он ездил в детские скаутские лагеря. Там был один священник, иерей, который играл с ними в футбол, различные игры и ни о чем особо не говорил, ни к чему не призывал, он просто присутствовал рядом с ними. И большое впечатление оказало на владыку Антония то, что священник этот не проповедовал, не учил, ни к чему не тянул их — он просто составлял им компанию, вместе с ними проводил время. И это сыграло в его жизни очень большую роль. Поэтому всегда большую роль играет личностный подход — иногда мы молчим, иногда говорим. Движение Бога по направлению к человеку есть движение слова, но есть и движение безмолвия. Иногда Христос говорил, а иногда молчал. Ответ на вопрос в том, что мы должны делать в каждый соответствующий момент, должны говорить или молчать, если говорить, то как говорить, — речь идет о личностном подходе в каждом случае.

И последнее, что я хочу вам сказать. Когда человек, когда клирик, когда священник сам верит в Бога, молится и кается в своих грехах, тогда само его существование становится полезным для окружающих его людей. И вот тут я хочу вернуться к вопросу о том, что делать с чадом, которое постоянно впадает в одни и те же грехи? Я вам сейчас признаюсь, что это была причина, по которой я написал книгу «Православная психотерапия». Потому что были люди, которые приходили, совершенно искренне каялись в грехах, плакали, получали отпущение грехов, уходили и опять впадали в те же грехи, и опять приходили и каялись.

Для меня был вопрос — в чем проблема, что заставляет этих людей возвращаться к своим грехам, и как справиться с этими вещами? Я исследовал святоотеческие тексты и увидел там, что происходит на самом деле. Что когда заболевает умственная часть души и страстная часть души, нужно очень много времени, пока приобретется выздоровление, здоровье. И главным образом, заболевает ум — он тот, кто болеет. Поэтому я и написал книгу «Православная психотерапия».

Я вас благодарю за ваше терпение, с которым вы меня слушали. Желаю, чтобы у вас всегда все было хорошо, чтобы вы стали хорошими клириками и по-настоящему молились. И чтобы у вас были хорошие матушки, потому что хорошая матушка — это пол-священника.

[1]  [2]  [3] 

«Православие и мир»