Игорь Лизунов:

«Беречь женщину — признак мужественности»

Беседа с руководителем Обнинского Общинного Центра педагогики «Спас» И.К. Лизуновым

[1]  [2]  [3]  [4] 

— Уважаемый Игорь Константинович, расскажите, пожалуйста, немного о себе: где прошло Ваше детство и юность, как Вы учились, обижали ли Вас в школе, сталкивались ли с проблемой «отцов и детей» в подростковом возрасте... И вообще, что первое приходит Вам на ум, когда вспоминаете свое прошлое?

— Я родился в 1958 году в Пскове. Отец был кадровым военным, десантником. Жили мы в военном городке, в одном из центров ВДВ в Литве. Поэтому вся моя жизнь с детства проходила под впечатлением военной среды. Отец постоянно брал меня на учения, на прыжки. Так же поступали и другие офицеры со своими детьми. Мы, мальчишки, бегали, прыгали, стреляли и «гасили» парашюты.

То есть, во время приземления десантника мы бежали к нему и прыгали на парашют, «гасили» его. Ведь часто огромный купол парашюта надувался ветром и тащил человека по земле. При этом бывали ушибы и травмы, особенно, у молодых солдат; не обходилось и без анекдотичных случаев, связанных с приземлениями. Это дело было весьма серьёзное, ответственное и, одновременно, забавное.... Потом я переехал в Каунас. Там тоже мы жили в «военном» районе, среди офицеров.

С проблемой «отцов и детей» я так и не встретился. Отец всё время был на службе, я видел его очень редко. И отношения между нами были хорошие, потому что папа был для меня в то время образцом для подражания. Он участвовал во многих учениях, за которые был награждён. Учения, какими они были раньше, приравнивались к боевым действиям. Иногда там даже десятками гибли люди, то есть были жертвы. Командиру всегда необходимо быть впереди подчинённых. Однажды во время учения у солдата сорвалась рука, и боевая граната случайно упала в окоп, где стояло несколько человек. Отец быстро среагировал и выбросил гранату, за что и был награждён... Помню и многих офицеров, друзей отца, которые личным примером часто показывали солдатам, как надо служить. Например, подполковника Шевченко, который, будучи в корсете — у него был перелом позвоночника — прыгал с парашютом...

— А как же врачи это допустили?

— Он прыгал вопреки всему... Был и такой подполковник Кукареко. Как-то во время прыжков купола двух парашютов — его и одного молодого солдата — запутались: солдат влетел в него. В панике солдатик стал резать стропы парашютов — и подполковника, и своего... Казалось, всё шло к верной гибели... Какую надо было иметь выдержку, находчивость, стойкость и мужество, чтобы не растеряться и в такой экстремальной ситуации спасти и солдата, и себя... Подполковник прижал солдата к себе, и на запасном парашюте офицера они смогли благополучно приземлиться... Было и множество других примеров героизма, которые встречались ежедневно.

В военном городке мы жили дружно, школьники друг друга не обижали. Драки между нами были редки, потому что нам постоянно удавалось найти общий язык. Всё изменилось, когда, уже будучи старшеклассником, я переехал в Каунас и впервые столкнулся с агрессивной городской средой. Там в школе одноклассники постоянно подкалывали друг друга, старались унизить, высмеять и т. д. Сначала я был весьма удивлён таким недружелюбным поведением, ибо ранее мы так не жили.... В военном городке мы жили по принципу: «Один — за всех и все — за одного», поэтому я особенно ценил мужскую дружбу и товарищество. И когда в городе столкнулся с «волчьими» отношениями в общеобразовательных школах: драками и враждой между одноклассниками, со спекуляцией фарцовщиков джинсами и дисками, и прочими всевозможными негативными действиями — для меня это было дико. У нас так жить было не принято. Я приехал туда, словно к туземцам. И так как в среде детей военных очень рано воспитываются честь и достоинство, то после удивления эти качества тут же проявили себя... Поэтому в школе, скажем так, меня не обижали.

Учась в школе, я активно занимался спортом, готовился поступать в институт физкультуры, хотел стать тренером по классической борьбе. Но из-за серьёзной травмы мне с этой мечтой пришлось расстаться. Начал заниматься «рукопашкой» — в то время все с ума сходили по каратэ... Это продолжалось довольно долго. Потом поступил в первый Вильнюсский педагогический государственный институт. Затем — служба в армии, отслужив, вернулся доучиваться. А после института я уехал на Крайний Север. Там, на берегу Карского моря, была школа-интернат, где я проработал почти десять лет.

Когда вспоминаю времена моего детства, то первое, что мне приходит на ум — это военные городки. А в юношестве — это институт и бесконечные спортивные занятия, потому что тренироваться приходилось очень много и серьёзно.

— Когда и как Вы пришли к вере?

— Как пришёл к вере?... Находясь на Севере, я поступил в Тюменский государственный университет на исторический факультет. Это было в конце 80-х годов, когда стали публиковать исторические документы, которые раньше были засекречены. Но учили нас ещё по старой программе, поэтому в моем мировоззрении появилось некое несоответствие. Тогда впервые познакомился с наследием русских философов: Бердяева, Булгакова, Соловьёва — в то время это казалось чем-то запредельным. Особенно, работы Бердяева. Его труды тогда оказали на меня огромное влияние... Оканчивая университет, я получил право преподавания научного коммунизма и атеизма. Смех, да и только!

Читая религиозных философов и сравнивая с тем, что нам преподавали, ловил себя на мысли о несоответствии одного с другим: чувствовал, что-то здесь не так. То, с чем я познакомился, меня очень сильно потрясло, я стал по-другому смотреть на мир. К тому же, и жизнь на Севере была тяжёлая: как раз, когда я заканчивал ВУЗ, произошли радикальные изменения в стране, да и возраст у меня был за тридцать, я уже хотел переосмыслить прошлое. Меня стало тянуть на философию, вместо истории, так как в центре моих интересов оказалась внутренняя сущность Бытия. Такой подход сначала имел рационально-познавательный характер: что греха таить, у меня были ещё и внутренние конфликты. Разумеется, будучи в то время человеком, далёким от религии, тем более Православия, начал читать всё подряд... Но, видимо, Господь начал брать меня за руку, потому что я чувствовал: моё сердце не лежало абсолютно ни к чему, кроме Православия... В Литве католические священники постоянно старались привести меня к своей вере и окрестить... Заходишь, бывало, в древние костёлы, как сейчас помню, и возникал внутренний протест: не моё это. Тогда в Каунасе был только один православный храм. Заходил иногда на службу, ничего, правда, не понимал, но чувствовал, что это моё, родное. И только когда в 1992-м году переехал в Обнинск, произошло очень серьёзное обращение к Богу, связанное, кстати говоря, и с внутренними переживаниями и трудностями в моей жизни. Здесь пришло то же самое душевное состояние, что и в юности, когда я переехал из военного городка в Каунас: вот ведь какой разной бывает жизнь...

На Севере были другие порядки, и притом весьма хорошие. Мне нравилось тамошнее отношение людей друг к другу. Там, правда, были иные беды: народ просто вымирал, спивался от безысходности. Тем более, что в то перестроечное время все были брошены на произвол судьбы. Нужно было работать, воспитывать детей: я же был директором школы-интерната, то есть отвечал за 500 интернатских детей, не считая поселковых. Притом, педагогический коллектив — 70 человек, а кругом тундра и ничего нет.

Представляете, снабжение нарушено, денег нет, того нет... А надо же было ремонтировать здания, поддерживать жизнеобеспечение... Люди были вынуждены выживать, вспомнишь — вздрогнешь. Страшно подумать о том, что осталось в прошлом, но это была хорошая школа жизни.

И когда я приехал в Обнинск, здесь меня встретила совершенно другая жизнь. У меня даже возник некий ступор: тогда я понял, что так жить не хочу. На Севере была взаимопомощь, взаимовыручка, как и в военном городке во времена моего детства. Здесь же каждый жил сам по себе, а мне это было, как нож по сердцу... Плюс ко всему, были ещё личные проблемы, которые нужно было решать, а они не решались. Одним словом, всё было очень сложно...

И вот однажды ранним утром я шёл по безлюдной кленовой аллее и думал о жизни. Была середина сентября, клёны стояли красные. Иду, размышляю о том, что должна существовать совершенно другая жизнь, в которую я почему-то не вписываюсь... И, видно, Господь дал мне знак... Полная тишина. И вдруг что-то стеклянное, непонятное появилось передо мной, и я понял, что есть другой мир — вот он... Кленовый листочек колеблется... я руку захотел протянуть, а не могу, словно стеклянная стена не даёт до этого мира дотронуться... И пришёл чёткий внутренний ответ: тебе мешает то, что ты ещё не христианин...

Получив такое откровение, я побежал в храм с горячим желанием окреститься. Но, увы. Трижды договаривался об этом со священником, но возникали всевозможные трудности (отводы), которые упорно не давали мне принять Святое Крещение. У меня будто земля начала уходить из-под ног, мне казалось, что не доживу до этого момента: или кирпич на голову упадёт, или машина собьёт. Помню, аж пятки были горячие... Наконец, когда я окрестился, было такое чувство, что тучи рассеялись, и луч света просиял в моей в жизни. Стало легко, хорошо, и тогда у меня началась новая жизнь.

К тому времени я поступил в Московскую академию на философский факультет и стал писать диссертацию по истории русской религиозной философии (специализировался на Бердяеве), настолько меня затронула религиозная тема. Но чем глубже я изучал работы Бердяева, тем больше убеждался, что на самом деле в них нет православного духа. И как-то, читая Евангелие, я осознал путь истинной жизни — Христос есть Истина. Тогда в моей жизни произошёл второй серьёзный перелом: мне эта философия стала безразлична. Хотя я к тому времени прочитал, практически, всю нашу философскую литературу и довольно много работал над диссертацией. Удивительно: в один миг мне это стало неинтересно... Диссертацию я так и не написал, аспирантуру не закончил, чему несказанно рад. Дальше началась уже обычная жизнь церковного человека, который старается очистить свою душу от страстей, борется, падает и встаёт и т. д.

— Как Вы воспитываете в себе смелость, спокойствие, самообладание?

— Стараюсь выполнять заповеди. Много читал книг по аскетике, поэтому знаю, как необходимо поступать в соответствии с церковной традицией...

Самое основное в общинной педагогике — это естественность. Человек специально не ставит перед собой никаких учебно-воспитательных задач. Сама жизнь заставляет работать над своей душой. Ведь Господь всеми управляет, именно Он воспитывает. Бог даёт тебе возможность каждый раз обратить внимание: сегодня — на одно, завтра — на другое. То есть, воспитательный процесс происходит как бы сам собой, естественно. Это очень важно. Понимаете, часто верующий начинает подвизаться не в меру и не по разуму. В своем духовном развитии он нередко упирается во что-то и начинает буксовать... А все ж на самом деле просто — живи внимательно, и увидишь, как сама жизнь заставит тебя воспитывать себя. К тому же, воспитание — процесс всегда обоюдный: ты воспитываешь, но при этом и тебя воспитывают...

[1]  [2]  [3]  [4]