Геннадий Шпаликов:

«Что может быть трагичнее,
чем судьба поэта?»

1 ноября 1974 года, 35 лет назад, привел в исполнение свой приговор самобытный поэт Геннадий Шпаликов. Начинался день для Геннадия очень нерадостно. Утром он отправился к знакомому художнику и попросил у него в долг пять рублей. Это была не первая подобная просьба, но часто поэт долг «прощал». Поэтому ничего и не получил. Однако мир не без добрых людей — определенную сумму Шпаликову удалось перехватить у другого знакомого. Немного «приподняв настроение», поэт отправился на Новодевичье кладбище, где должны были открывать мемориальную табличку на могиле умершего за три года до этого известного режиссера Михаила Ромма.

Шпаликов рвался выступить с проникновенной речью, но чиновники от культуры, видя его состояние, слова ему так и не дали, чем нанесли кровную обиду. Более того, кто-то припомнил Геннадию его знаменитое восьмистишие:

Я дошел до ручки,
Да, теперь хана.
День после получки,
Денег — ни хрена.
Что сегодня? Пятница?
Или же четверг?
Пьяница, ты пьяница,
Пропащий человек.

Шпаликов было бросился «на разборки», но его увел с кладбища будущий знаменитый писатель-сатирик Григорий Горин. У него-то поэт и взял в долг рубль на дешевый портвейн. Как потом оказалось, этот «заем» стал последней каплей…

Еще совсем молодым, когда он только-только становился знаменитым, Геннадий Шпаликов на дне рождения убеленного сединами собрата по перу несколько перебрал. Пребывал в паршивом настроении и обронил фразу: «Поэту в России нужно дожить до 37 лет. Дальше ему жить просто неприлично…» Тогда еще никто и предположить не мог, что слова те окажутся пророческими…

А какие прекрасные стихи он писал еще в юности. Согласитесь, далеко не каждый 17-летний парень может написать так образно, но в то же время просто:

ГЕНОЧКА
Москва, июль печет в разгаре,
Жар, как рубашка к зданиям прилип.
Я у фонтана, на Тверском бульваре
Сижу под жидковатой тенью лип.

Девчонки рядом с малышом крикливым,
Малыш ревет, затаскан по рукам,
А девочки довольны и счастливы
Столь благодатной ролью юных мам.

И, вытирая слезы с мокрой рожи,
Дают ему игрушки и мячи:
«Ну, Геночка, ну перестань, хороший,
Одну минутку, милый, помолчи».

Ты помолчи, девчонки будут рады,
Им не узнать, что, радостью залит,
Твой тезка на скамейке рядом
С тобою, мальчуган, сидит.

И пусть давным-давно он не ребенок,
Но так приятно, нечего скрывать,
Что хоть тебя устами тех девчонок
Сумели милым, Геночкой назвать…

А ведь у него у самого было очень непростое детство. Родился 6 сентября 1937 года в семье кадрового военного Федора Шпаликова, который в то время проходил службу в карельском городе Сегеже. Отец, военный инженер, участвовал в строительстве укреплений — отношения с Финляндией были далеки от дружеских.

Но в 1939 году Федора Григорьевича перевели в Москву на должность преподавателя Военно-Инженерной академии имени Куйбышева. Правда в столице Шпаликовы прожили менее двух лет — с началом войны академию перевели в Среднюю Азию, где вскоре оказались и преподаватели вместе со своими семьями. Впрочем, в 1943 году все вернулось на круги своя. К счастью, квартиру Шпаликовых никто не занял…

В последний военный год отец добился отправки на фронт. Не смог усидеть в тылу. Весной 1945 года из Польши пришло извещение о том, что инженер-подполковник Шпаликов Ф. Г. пропал без вести. Позже оказалось — погиб. В ту же очень Гена пошел в первый класс обычной московской школы, где до выпускного бала так и не доучился: как сын погибшего офицера был направлен в Киевского суворовское училище.

Условия были непростые: но именно трудности стали своеобразным раздражителем поэтической нотки его души. Юноша буквально каждый день что-то сочинял: за это время им было написано 250 стихотворений, одноактная драма, два рассказа, начата работа над повестью и поэмой. Одно из стихотворений — «Геночка» — я привел выше…

А дальше судьба круто изменилась. После «кадетки» Шпаликов поступил в Московское Краснознаменное военное училище им. Верховного Совета РСФСР. И практически на первом же батальонном учении с боевой стрельбой Геннадий попал в сектор обстрела своего однокурсника. В результате — тяжелое ранение в ногу. Три месяца лечения в госпитале. Военно-врачебная комиссия со своим вердиктом: не годен к воинской службе.

Но Шпаликов в те времена был очень оптимистичным человеком. Он же безумно талантливый! А потому и подал документы на сценарный факультет ВГИКа. И поступил! Правда, особой радости не испытывал, только удовлетворение оттого, что справился с сумасшедшим конкурсом. При этом он не чувствовал какого-то дискомфорта. На курсе его любили за некую легкость, уверенность в том, что все трудности преодолимы…

БАТУМ
Работа нетяжелая,
И мне присуждено
Пить местное, дешевое
Грузинское вино.

Я пью его без устали,
Стакан на свет гляжу,
С матросами безусыми
По городу брожу.

С матросами безусыми
Брожу я до утра
За девочками с бусами
Из чешского стекла.

Матросам завтра вечером
К Босфору отплывать,
Они спешат, их четверо,
Я пятый — мне плевать.

Мне оставаться в городе,
Где море и базар,
Где девочки негордые
Выходят на бульвар.

Там же, во время учебы, он познакомился с Натальей Рязанцевой, студенткой сценарного факультета ВГИКа. Молодые люди поженились. Им все казалось радужно-безмятежным, тем более, что уже на следующий год, в 1960-м, сценарий молодого поэта «Причал» принимается к производству на студии «Мосфильм». Съемки поручают молодому режиссеру по фамилии Китайский. Фильм так и не увидел свет — режиссер свел счеты с жизнью…

Но жизнь по-прежнему бурлит, как вода в половодье. Новый сценарий к фильму «Трамвай в другие города» берет для съемок один из близких друзей Шпаликова — режиссер Юрий Файт. А режиссер Туров снимает картину «Звезда на пряжке» — тоже по сценарию Геннадия.

Правда есть одна неувязочка в личной жизни — два сценариста так и не могут ужиться в одной семье. Наталья обвиняет Геннадия в том, что он сильно увлекся молоденькой актрисой Инной Гулая. А что делать, если Инна уже беременна от Геннадия? Он сжигает последние мосты: оставляет Наталью и уходит к Инне.

Ради молодой жены Шпаликов готов на все! Муза, кажется, поселяется у него надолго, забыв обо всех на свете. Именно в этот период написано одно из лучших стихотворений поэта:

Бывает все на свете хорошо, —
В чем дело, сразу не поймешь, —
А просто летний дождь прошел,
Нормальный летний дождь.

Мелькнет в толпе знакомое лицо,
Веселые глаза,
А в них бежит Садовое кольцо,
А в них блестит Садовое кольцо,
И летняя гроза.

А я иду, шагаю по Москве,
И я пройти еще смогу
Соленый Тихий океан,
И тундру, и тайгу.

Над лодкой белый парус распущу,
Пока не знаю, с кем,
Но если я по дому загрущу,
Под снегом я фиалку отыщу
И вспомню о Москве.

Памятник Геннадию Шпаликову у входа во ВГИК

Эта песня, которая вошла в фильм Георгия Данелии «Я шагаю по Москве». Песню Шпаликова в фильме исполняет молодой актер Никита Михалков, для него это первая ступенька к будущей славе!

А вообще Шпаликову в чем-то повезло — в его фильмах сниматься не отказываются. К слову единственная актерская работа режиссера Андрея Тарковского случилась в фильме, поставленному по сценарию Геннадия. Правда, у кинофильма «Заставы Ильича» очень непростая судьба — первый вариант не приняли, второй пролежал на полке несколько лет.

К сожалению, даже рождение дочери не могло остановить Шпаликова от расставания с супругой. Инна просто не выдержала: Геннадий не хотел мириться с диктатом чиновников «Совкино», запил горькую. Супруги расстались, теперь у Геннадия были развязаны руки…

Его все чаще посещают тяжкие мысли. Единственного друга — писателя-фронтовика Виктора Некрасова, тоже отказываются печатать: в его книгах много нелицеприятной правды, особенно в романе «Кира Георгиевна».

«Романтик оттепели», как называет его Евгений Евтушенко, борется со своим недугом, но былая легкость сменяется философией:

Я к вам травою прорасту,
Попробую к вам дотянуться,
Как почка тянется к листу
Вся в ожидании проснуться.

Однажды утром зацвести,
Пока ее никто не видит,
А уж на ней роса блестит
И сохнет, если солнце выйдет.

Оно восходит каждый раз
И согревает нашу землю,
И достигает ваших глаз,
А я ему уже не внемлю.

Не приоткроет мне оно
Опущенные тяжко веки,
И обо мне грустить смешно,
Как о реальном человеке.

А я — осенняя трава,
Летящие по ветру листья,
Но мысль об этом не нова,
Принадлежит к разряду истин.

Желанье вечное гнетет,
Травой хотя бы сохраниться —
Она весною прорастет
И к жизни присоединится.

Его спасают, заставляют «подшиться». Он не пьет, но состояние от этого не улучшается. Ему тяжко жить. Как тут не вспомнить «Поэту в России нужно дожить до 37 лет. Дальше ему жить просто неприлично…»

Он уходит, а его оптимистичная «А я иду, шагаю по Москве…» — до сих пор одна из самых лучших лирических песен о Москве…

«Школа жизни»