Священномученик
Даниил Сысоев

[1]  [2] 

В ночь на 20 ноября 2009 г. в Москве, в храме святого апостола Фомы на Кантемировской, в возрасте 35 лет, был убит иерей Даниил Сысоев… Стороннему человеку сразу может придти на память убийство другого известного священнослужителя — отца Александра Меня. Действительно, с того самого момента это — не только первое убийство известного служителя Русской Православной Церкви, но и самое трагическое событие в современной её истории, имеющее значение для всего Вселенского Православия.

Про многих выдающихся пастырей говорят, что они были уникальными и ни с кем не сравнимыми, и это определение несколько притерлось в церковных некрологах. Так вот, отец Даниил Сысоев — тот самый священник, про которого можно прямо сказать, что он был абсолютно уникальным и действительно ни с кем не сравнимым. Упоминать его имя через запятую наряду с другими нашими клириками всегда было очень сложно: его имя всегда выбивалось из общего ряда, оно делало этот ряд лучше, оно подтягивало за собой других, и нужно было очень аккуратно выбирать его соседей по реестру — достойны ли?

Когда в январе 2009 года выбирали Патриарха, многие православные задавались вопросом: а позволительно ли вообще оценивать священнослужителей, разве можно про кого-то открыто говорить, что этот больше, а этот меньше достоин быть предстоятелем нашей Церкви, не обидим ли мы этим сравнением кого, не смутим ли? Да, позволительно, иначе в нашей Церкви установится либо анархия, либо тирания, и не про каждого встречного священнослужителя можно со всей уверенностью сказать, что он не то, что достоин каких-то должностей, а вообще может нести свой Крест.

На этом фоне отец Даниил Сысоев был беспрецедентен. Точнее говоря, он был беспрецедентен не потому, что выделялся на фоне других, а потому что был таким священником, каким должно быть всегда и везде — и в I веке в Палестине, и в XXI веке в России. Приходится прибегать к общим словам, присущим некрологам такого типа, и сказать, что только с его смертью мы осознали значение его личности. Это действительно так: его смерть стала апофеозом его жизни, она настолько предчувствовалась и была настолько исполнена символических указаний, что стала будто бы самостоятельной, заключительной проповедью всего его Служения.

Отец Даниил совершил так много, что обо всём этом в рамках одной статьи сказать просто невозможно: отец Даниил настолько соответствовал своему служению, что ни на одну секунду невозможно было забыть, что перед тобой — правопреемник Апостолов, а не обычный гражданин мира сего. И добивался он этого осознания не высокомерными жестами несостоявшегося офицера, случайно затесавшегося в другом сословии, как это иногда бывает, а живым и прямым общением личности с личностью, глаза в глаза, не опуская тебя ниже своей милости, а поднимая на тот уровень, на котором только и должно говорить священнику с мирянином.

Отец Даниил родился в семье московского священника Алексея Сысоева и матушки Анны Мидхатовны Амировой. О себе он говорил, что он наполовину русский, наполовину татарин; и это означало для него только то, что он не обязан определяться с этнической идентичностью, потому что гораздо важнее для него религиозное самоопределение. Именно самоопределение. Про него невозможно сказать, что он лишь наследовал «профессию» отца, что его будущее было предрешено, вовсе нет: он был слишком сознательным священнослужителем, чтобы видеть в его выборе какие-то иные причины, кроме личных убеждений.

Сознательность — его первое главное достоинство. В его позициях практически не было ничего случайного, привнесенного, он всё продумывал до конца и никогда не ссылался на субъективные предпочтения и привязанности. Он никогда не давил собственным авторитетом, но всегда аргументировал свои позиции цитатами из Священного Писания и Священного Предания, даже в деталях, даже там, где другой довольствуется своей интуицией. Он был одним из немногих, кто мог прямо сказать: «я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла» (Деян 26:25). Поэтому, совершенно независимо от того, как ты относился к этим словам, в общении с ним всегда ощущалась уверенность в том, что эти слова тождественны его мыслям. Он никогда не играл, не обманывал, не замалчивал, не уклонялся, и если в чем-то по-твоему ошибался, эти ошибки имели свою логику и опровергать их стоило бы большой работы ума и памяти.

В 1988 году он участвовал в восстановлении Оптиной пустыни, в московском подворье которого, храме святых апостолов Петра и Павла в Ясенево, служит его отец и впоследствии служил он сам. В 1991 году он поступил в Московскую духовную семинарию, был уставщиком смешанного хора регентской школы. В 1994 году — епископом Магаданским Ростиславом (Девятковым) был посвящен во чтеца, а в 1995 году рукоположен в диакона. В 2000 году он закончил Московскую Духовную Академию, стал кандидатом богословия. Темой его диссертации была «Антропология Адвентистов Седьмого дня и Общества Сторожевой Башни и её анализ» — то есть критика богословия протестантских сектантов. Свою будущую докторскую диссертацию он хотел посвятить догматическому богословию Вселенских Соборов, но не успел… В 2001 году он стал пресвитером, и так началось его священническое служение — эти восемь пастырских лет иерея Даниила Сысоева.

Когда пытаются определить идеологическую специфику взглядов отца Даниила, то часто заходят в тупик, потому что эти взгляды не вписываются в популярные классификации типа оппозиции «православных консерваторов» и «православных либералов». И опять же, в этом определении очень важно не повторять благостные штампы: в подобные классификации не вписываются взгляды многих клириков. Не потому, что они какие-то «парадоксальные» и «сложные», а просто потому, что у них нет никаких взглядов.

Поэтому такие формулы, как он был «слишком либерален для консерваторов» и «слишком консервативен для либералов» можно применить почти к любому среднему клирику, не желающему хоть как-то определяться в этом отношении. Отца Даниила невозможно назвать ни консерватором, ни либералом, но не потому, что у него не было позиций, а именно потому, что у него были позиции и весьма конкретные.

Если попытаться максимально точно определить позиции отца Даниила Сысоева, то можно прямо сказать, что они были христианскими и только христианскими. По меньшей мере, ни один его вменяемый оппонент не может не согласиться с тем, что свои позиции по любому вопросу отец Даниил пытался основывать на православном христианстве и только на нем. И, как это ни странно звучит, именно в этом заключалась его уникальность.

Когда многие проповедуют христианство плюс что-то ещё, — плюс консерватизм, плюс национализм, плюс либерализм, плюс марксизм, плюс личные переживания и т.д., отец Даниил проповедовал не консервативное христианство или либеральное христианство, а именно христианское христианство, столь неудобное и непонятное всем тем, кто хочет превратить учение Церкви в придаток к собственным взглядам. Вот почему зачастую там, где проповедовал отец Даниил, назревала атмосфера скандала: люди впервые узнавали, что есть Христианство на самом деле, люди впервые слышали Благую Весть не как колыбельную или набор общих фраз, а как нечто абсолютно новое, доселе неслыханное.

Отец Даниил показывал, что Православие — это не немного забытая традиция предков, а абсолютная новость для современных людей, что Новый Завет так и остается новым, и что не о «возрождении» православия должна идти речь, а о его постоянном открытии. В альманахе «Северный Катехон» №1 опубликовано его интервью, где он тезисно излагает свои позиции практически по всем парадигмальным вопросам. Есть там такие слова: «Евангелие до сих пор остается неизвестной новизной для многих новообращенных, искавших в Церкви не Истинного Бога, а спасения от своих бед, или только свою национальную идентичность. Символ веры и в наше время самый удивительный текст, который должен быть усвоен каждым сердцем».

Эту новизну, свежесть, неожиданность Евангелия нес он в своих проповедях, и с ним никогда не возникало того ощущения привычности, рутинности, занудности церковного культа, которое неизбежно появляется в жизни верующего, который лишь «блюдет традицию», а не совершает открытия Господа, который скажет «Се, творю всё новое…» (Откр. 21:4–5). И это тот аспект христианского вероучения, который никогда не поймет тот, кто воспринимает само христианство исключительно как союзницу консервативных сил. Христианство не консервативно.

Отстаивая христианское христианство, он, как никто другой, настаивал на чтении Библии и отцов Церкви, на следовании догматическому учению церковных Соборов, без которых христианство просто перестает быть самим собой и превращается в набор частных мнений. Это страшно раздражало всех тех, кто привык в полемике на богословские темы ссылаться на очередных поэтов и писателей, политиков и философов как на отцов Церкви.

В этом всегда был колоссальный изъян его оппонентов: они ссылались на Достоевского и Есенина, на Толстого и Гермеса Трисмегиста и т.д., тогда как он ссылался, прежде всего, на Священное Писание и Священное Предание. Оказывается, христианская вера не безрассудна, она требует трезвости ума и даже его дисциплины. И отец Даниил постоянно требовал сознательного отношения к христианскому выбору, он не позволял растворить религиозные смыслы в инерции бытового традиционализма и благодушии тусовочных отношений. Он не давал забыть слова Христа: «Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5:37). И это тот аспект христианского вероучения, который никогда не поймет тот, кто воспринимает само христианство исключительно как аргумент к различного рода толерантности и либеральности. Христианство не либерально.

Пастырская практика отца Даниила Сысоева основывалась на простом, математически точном выводе: если Христианство — это абсолютная истина, оно должно быть распространено по всему миру и быть услышано каждым человеком. И этот простой, очевидный до банальности вывод оказался настолько неожиданным для огромного числа крещеных в Православной Церкви людей, что зачастую был чуть ли не главным предметом вопросов и пререканий.

Отец Даниил был — Миссионером, настолько, что слова «миссионер Даниил Сысоев» стали тавтологией. Миссионерское движение в Русской Православной Церкви — существенный феномен 2000-х годов, когда Церковь от робкого возрождения перешла к активной миссии. Но необходимо называть вещи своими именами: к миссии перешла не вся Церковь, а только лишь её отдельные представители, и само миссионерство, которое должно быть само собой разумеющимся делом Церкви, пока ещё осталось лишь движением внутри неё.

Не просто изоляционизм, а откровенный эскапизм наблюдается в русской православной среде и выдается чуть ли не за её традиционное достоинство в противовес «западной» миссионерской активности. Служение отца Даниила резко контрастировало с этими убийственными настроениями. Он понимал миссию так, как её понимали первые апостолы: идти по всему миру и проповедовать Евангелие всей твари (Мк 16:15).

Это значит реально выходить на улицу и обращаться к первому встречному, реально стучаться в двери, реально обращаться к другим народам, переводить священные тексты и катехизисы на их язык, основывать новые приходы и общины. Не говоря уже о том, чтобы выступать и публиковаться, участвовать в публичных спорах и издавать книги. Всё это делал отец Даниил. Нельзя сказать, что это единственно верный миссионерский метод и других не дано, но её моральный эффект ни с чем не сопоставим.

Если из всего миссионерского служения отца Даниила попытаться выделить наиболее впечатляющие, резонансные темы, то таковых можно назвать три — это его учение об уранополитизме, его полемика с исламом и его внимание к богословию человеческой смерти.

[1]  [2]