Жажда очищения... и
оживание для святости

Беседа с иереем Георгием Казанцевым

[1]  [2] 

По словам святых отцов, покаяние — это «второе Крещение». А, как известно, через крещение человек соединяется с Богом и потенциально становится святым. Воистину, возможности искреннего покаяния безграничны. Разбойник, распятый со Христом, покаялся и первым из людей вошел в Рай. С другой стороны, верующий, живущий относительно благочестиво, но не имеющий добродетели покаяния, вряд ли спасется. Ведь без покаяния нет спасения.

Отец Александр Ельчанинов писал: «…Нам, одержимым «дреманием леностным», неискусным в покаянии, необходимо вновь и вновь учиться каяться… недостаточный духовный подъем во время исповеди часто бывает знаком нашего собственного духовного неблагополучия...

Исповедь не есть беседа о своих недостатках, сомнениях, не есть осведомление духовника о себе и менее всего — не «благочестивый обычай». Исповедь — горячее покаяние сердца, жажда очищения, идущая от ощущения святыни, умирание для греха и оживание для святости. Раскаянность — уже степень святости, а бесчувственность, неверие — положение вне святыни, вне Бога.

…«Видеть грехи свои в их множестве и во всей их гнусности — действительно, есть дар Божий», — говорит о. Иоанн Кронштадтский. Обычно, люди неопытные в духовной жизни не видят ни множественности своих грехов, ни их «гнусности». «Ничего особенного», «как у всех», «только мелкие грехи» — «не украл, не убил» — таково обычное начало исповеди у многих. А самолюбие, неперенесение укоров, черствость, человекоугодие, слабость веры и любви, малодушие, духовная леность — разве это не важные грехи? Разве мы можем утверждать, что достаточно любим Бога, что вера наша действенна и горяча? Что каждого человека мы любим, как брата во Христе? Что мы достигли кротости, безгневия, смирения? Если же нет, то в чем заключается наше христианство?

…Почему святые отцы, оставившие нам покаянные молитвы, считали себя первыми из грешников, с искренней убежденностью взывали к Иисусу Сладчайшему: «Никто же согреши на земли от века, якоже согреших аз окаянный и блудный», — а мы убеждены, что у нас все благополучно! Чем ярче свет Христов озаряет сердца, тем яснее сознаются все недостатки, язвы и раны. И наоборот: люди, погруженные в мрак греховный, ничего не видят в своем сердце; а если и видят, то не ужасаются, так как им не с чем сравнивать.

Поэтому прямой путь к познанию своих грехов, это — приближение к свету и молитва об этом свете, который есть суд миру и всему «мирскому» в нас самих (Ио. 3, 19). А пока нет такой близости к Христу, при которой покаянное чувство является нашим обычным состоянием, надо, готовясь к исповеди, проверять свою совесть — по заповедям, по некоторым молитвам (например, 3-я вечерняя, 4-я перед причащением), по некоторым местам Евангелия (например, Рим. гл. 12 , Еф. 4, посл. Иакова, особенно гл. 3).

Разбираясь в своем душевном хозяйстве, надо постараться различать основные грехи от производных, симптомы от более глубоких причин. Например, рассеянность на молитве, дремота и невнимание в церкви, отсутствие интереса к чтению Священного Писания. Но не происходят ли эти грехи от маловерия и слабой любви к Богу? Нужно отметить в себе своеволие, непослушание, самооправдание, нетерпение упреков, неуступчивость, упрямство; но еще важнее открыть их связь с самолюбием и гордостью. Если мы замечаем в себе стремление к обществу, словоохотливость, насмешливость, усиленную заботу о своей наружности и не только своей, но своих близких, обстановке дома, то надо внимательно исследовать, не является ли это формой «многообразного тщеславия». Если мы слишком близко принимаем к сердцу житейские неудачи, тяжело переносим разлуку, неутешно скорбим об отшедших, то, кроме силы и глубины наших чувств, не свидетельствует ли все это также о неверии в Промысел Божий? … При таком испытании сердца нужно следить, чтобы не впасть в чрезмерную мнительность и мелочную подозрительность ко всякому движению сердца; ставши на этот путь, можно потерять чувство важного и неважного, запутаться в мелочах. В таких случаях надо временно оставить испытание своей души и, посадивши себя на простую и питательную духовную диету, молитвой и добрыми делами упростить и прояснить свою душу. Приготовление к исповеди не в том, чтобы возможно полно вспомнить и записать каждый свой грех, а в том, чтобы достигнуть того состояния сосредоточенности, серьезности и молитвы, при которых, как при свете, станут ясны грехи. Иначе говоря, приносить духовнику надо не список грехов, а покаянное чувство, не детально разработанную диссертацию, а сокрушенное сердце.

Но знать свои грехи — это еще не значит каяться в них… Все же «сокрушение сердца», скорбь о грехах своих, есть важнейшее из всего, что мы можем принести на исповедь… Наше бесчувствие на исповеди большею частью имеет своим корнем отсутствие страха Божия и скрытое неверие. Сюда и должны быть направлены наши усилия…

Знак совершившегося покаяния — чувство легкости, чистоты, неизъяснимой радости, когда грех кажется так же труден и невозможен, как только что далека была эта радость.

Раскаяние наше не будет полным, если мы, каясь, не утвердимся внутренне в решимости не возвращаться к исповеданному греху…».

Надеюсь, это слово отца Александра станет камертоном, с помощью которого читатель настроится на глубокое восприятие беседы о покаянии с иереем Георгием Казанцевым.

Иерей Георгий Казанцев

— Уважаемый отец Георгий, можно ли научиться покаянию или это – дар Божий?

— Согласно Православию, всякая христианская добродетель стяжается в соработничестве Бога и человека. По-богословски это «соработничество» называется «синергией». Так вот, синергия, с одной стороны, подразумевает стопроцентное участие верующего в приобретении дара Свыше, а с другой – понимание: любая добродетель есть стопроцентный дар Божий. Проще говоря, без всецелого устремления человека он не может быть воспринят. То же самое относится и к покаянию.

— Как подойти к глубинному покаянию?

— Оценить глубину покаяния человеку очень сложно. (Например, преподобный Сысой Великий говорил на смертном одре: «Не знаю, братия, положил ли я начало покаянию»). Но, думаю, постоянное пребывание в покаянном состоянии стяжается через непрестанную борьбу со страстями. Видимо, для глубинного покаяния необходимо последовательное, как говорили святые отцы, «до крови» - сражение со грехом. То есть, когда верующий не просто воображает, что живет духовно, а, в действительности, будто упирается лбом в стену своей немощи и видит, что дальше идти без Божьей помощи он уже не способен. На мой взгляд, такое крайнее напряжение в брани со грехом приводит к глубочайшему покаянию и осознанию: только милость Господа спасает меня.

— Однажды авву Исаию спросили: «В чем состоит покаяние?». Он ответил: «Дух Святой научает нас удаляться от греха и более не впадать в него. В этом состоит покаяние». Как правильно понять данные слова?

— Здесь, мне кажется, авва Исаия как раз и говорит о том, что покаяние состоит в изменении образа мыслей и образа жизни под влиянием Духа Святого. Раскаявшийся человек мыслит и чувствует уже по-другому. А имеющий ум Христов и Его чувствования будет, соответственно, и вести себя по-Божьи.

— Апостол Павел писал: «…и общение Святого Духа со всеми вами. Аминь» (2 Кор.13). Покаяние – это всегда осознание того, что потеряно общение с Господом. Можно ли покаяние начинать с молитвы к Богу, чтобы Дух Святой Сам указал верующему на его согрешения, на то, что разделяет человека с Господом?

— Конечно, можно. Например, покаянная великопостная молитва «Господи и Владыко живота моего…» именно об этом и говорит. И мы всё время у Бога испрашиваем: «Покаяния отверзи ми двери…» и «даждь ми зрети моя прегрешения». Более того, именно так надо начинать свою молитву к Богу, если мы желаем научиться покаянию.

— Нужно ли каяться в том, как выразился один священник, что «не умею слышать волю Божию»?

— Насколько я понимаю, здесь слово «каяться» употребляется в широком смысле: производить определенную внутреннюю работу над собой. А такое возделывание почвы своей души начинается с осознания человеком того, что он не слышит волю Божию и не может ей следовать в полноте… Разумеется, если верующий сожалеет об этом, то он решает у Господа просить помощи.

Тропарь покаянного канона гласит: «Воспряни, окаянный человече, к Богу, воспомянув своя согрешения, припадая ко Творцу и слезя и стеня. Той же яко Милосерд даст тебе ум знати волю Свою». То есть, Господь за покаяние как раз дает возможность знать волю Его. Следовательно, тому, кто желает слышать волю Божию, необходимо сокрушенное и смиренное сердце. А что такое покаяние? Это испрашивание помощи Божией в борьбе со грехом. Если верующий на самом деле готов принять помощь Свыше, то Господь ему ее даст. В данном смысле можно и нужно каяться в том, что «не умею слышать волю Божию».

— Новообращенные первое время «летят» в церковь на крыльях радости, они испытывают величайшую духовную жажду и счастье, что стали верующими. Но со временем они остывают. Нужно ли каяться в том, что, говоря словами Писания, потеряна «первая любовь» (Отк. 2:4)?

— Вообще-то, да. По мнению некоторых святых отцов, действительно, эта первая любовь, воодушевление являются для нас ориентиром в духовной жизни. Господь как бы авансом дает неофитам вкусить некий духовный подъем, а потом отпускает человека, чтобы тот в трудах его приобрел. Другими словами, сначала Господь дает пережить действие благодати, а затем предлагает самому это стяжать. Хорошо было бы такое первое вдохновение новообращенного попытаться сделать постоянным, не утерять.

— Из церковной истории известно, что некоторые священники во время исповеди могли даже околоцерковного, светского человека привести к глубокому покаянию с обильными слезами. Является ли такая исповедь целью для каждого священника?

— Конечно. Но, наверное, дело не только в подобной исповеди. Цель для священника – стяжание такого внутреннего состояния, при котором Господь открывал бы ему, какие духовные средства необходимы страдающему от страстей. Ослабление уз греха – самое ценное, чем может священник помочь человеку. Вероятно даже, что это – один из даров, скажем так, безопасных в духовном смысле, который батюшке не дает повода для тщеславия. Мы – духовно очень слабые, можем не понести тот или иной дар, а значит, погибнуть. Дар же душепопечения и покаяния – безопасный в духовном отношении. Следовательно, для священника цель его пастырского служения – научиться располагать людей к покаянию.

— Почему чаще всего человек склонен в себе и других видеть только грех, тьму, дьявола, а не Царствие Божие и Христа?

— Думаю, такой пессимизм связан с отсутствием положительных ориентиров. Вся духовная жизнь для унылых страдальцев состоит из системы запретов: то нельзя, это нельзя. А чего добиваться – им не понятно. Вот потому и тьма в душах. Однако, нельзя забывать, что христианин – человек созидательного отношения к себе и к окружающему миру. Он созидает Царство Божие в своем сердце и вокруг себя. А для этого нужно опираться на добрые начала и развивать их. Запреты и ограничения, безусловно, должны помогать нам жить во Христе. Но они имеют лишь служебное значение. И вся суть веры выражена не в них, а в заповедях блаженства, которые, даже предсказывая христианам гонения, повелевают: «Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах…» (Мф. 5;12). Христианское же отношение к запретам и ограничениям лучше всего, на мой взгляд, выразил блаж. Августин в словах: «Люби Бога и делай всё, что хочешь».

— Апостол Павел написал: «Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы, и любви и целомудрия» (2Тим 1). Значит ли это, что верующему нужно каяться, если он боязлив и не силен в Господе? И почему воцерковленный христианин частенько не имеет духа не боязни, силы, любви, целомудрия?

— Начнем с первого вопроса. Естественно, в малодушии каяться нужно. В Писании Господь около 100 раз говорит: «…не бойтесь». Незабываемы и слова Христа: «…что вы так боязливы, маловерные?» (Мф. 8). Преподобный Иоанн Лествичник писал, что страх – это грех. У древних монахов было правило: подвизаться против сей немощи. Способ такой: ходить в то место, где ты испытываешь страх, с молитвой, преодолевая с Божьей помощью боязливость. Святой Иоанн Кронштадтский писал: «Дерзновение – великий дар Божий и великое сокровище души. В земной брани или войне смелость или храбрость много значит, ибо она творит просто чудеса, а в духовной брани и тем паче».

А вот почему воцерковленный христианин не имеет духа не боязни, силы, любви и целомудрия? Видимо, оттого, что воцерковление у такого верующего несовершенно. Ведь настоящая духовная жизнь, полнота жизни со Христом неизбежно сообщают человеку указанное Апостолом настроение. Слово Божие учит: «Господь – Просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся?». Повторюсь: у боязливого прихожанина нет глубокого воцерковления. Возможно, вся его вера основывается только на обрядах, а серьезная внутренняя работа отсутствует. И самое главное: у подобных верующих именно встречи со Христом не произошло…Ведь присутствие Божие дает, в первую очередь, покаянный настрой. Кто читал Евангелие, помнит слова апостола Петра, сказанные Спасителю: «…выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный». Из описания православных святых, которым являлся Бог, известно, что эти встречи всегда были исполнены очень глубокого покаяния. Человек видел себя просто червём. Когда пророку Исайи в видении предстал Господь, праведник воскликнул: «Я – человек грешный». (Напротив, от протестантов можно услышать: «Я разговаривал с Богом». Получается этакая милая дружеская беседа). Но если даже не рассматривать видения, то первый признак того, что благодать Божия касается христианина в молитве, – осознание им своей греховности... То же самое относится и к молитве за богослужением. К сожалению, часто мы приходим в храм и переживаем лишь свои мелочные, бытовые проблемы, а не службу.

— То есть человек стоит: телом в храме, а в мыслях – он уже в магазине за колбасой.

— Именно. А мы должны глубоко переживать молитву, хотя это очень сложно. Например, минут десять от силы помолимся, а потом мысли рассеиваются.

— А нужно ли стремиться пережить присутствие Божие?

— Конечно. Суть нашей религиозной деятельности – стремление пережить присутствие Божье. Но ни в коем случае нельзя воспринимать духовную жизнь как погоню за благодатными ощущениями. Присутствие Божие может выражаться как в радостных переживаниях, так и в скорбях. И вся наша молитвенная, постническая жизнь должна быть направлена на то, чтобы научиться пребывать с Богом, как в благоденствии, так и в трудных обстоятельствах. Настоящему православному христианину необходимо выделять Богу часть времени по заповеди: шесть дней работай, а седьмой – Господу. Вот этот день должен быть наполнен молитвой и благочестивыми переживаниями. Когда человек только начинает свой путь ко Христу, ему доступны лишь редкие мгновения благодатного богообщения. Если же он духовно растет, этих мгновений становится все больше и больше. А у святых, вероятно, такие мгновения сливаются в единое целое: вся их жизнь есть предстояние пред Богом. Вот к чему нам нужно стремиться. Каким образом? Надо отходить от суеты, создавать вокруг себя соответствующую среду, чтобы в ней было больше богоугодного, располагающего к покаянию.

— Да, всё просто обретающим разум… Епископ Афанасий (Евтич) учил: «Склонность преувеличивать свои грехи и тонуть в них есть умаление Бога». Как искренне кающемуся избежать этой опасности?

— Искренне кающемуся опасность преувеличить свои грехи и утонуть в них совсем не грозит. В Вашем вопросе содержится ответ. Искренность — вот средство, помогающее избежать подмены покаяния мнительным самокопанием, доводящим до уныния. Мнительность — это жало, которым человек жалит сам себя. Причина мнительности — воспаленное самолюбие, заставляющее верующего забыть о Боге и Его милости к грешникам. Кроме того, мнительный человек — всегда мечтатель. Он живет в выдуманном им мире и, соответственно этому, совершает, якобы, необходимые действия. Мы с Вами вначале отметили, что покаяние, как и все остальные добродетели, есть плод соработничества Бога и человека. Так вот в данном случае из-за крайней замкнутости человека о соработничестве не может быть и речи. Следовательно, не может быть и речи о покаянии. Такое «покаяние» без Бога превращается в разрушительное самоедство. И трудность здесь в том, что человек нередко не осознает своего бедственного положения. Он нечестен с самим собой и боится признаться себе, что не умеет каяться и обращаться к Богу. Искренность перед собой, перед Богом и перед ближними — безусловная защита от подобного заблуждения.

[1]  [2]