Пэлэм Грэнвилл Вудхауз

[1]  [2] 

Бедный Пламми

Вудхауз родился 15 октября 1881 г. в Гилфорде. Его крестили странным именем «Пэлем» в честь крестного отца (вспомним, что это пушкинский «Пелам»). В их семье детей вообще, как он писал позже, «не щадили»: скажем, старший брат был Армин, самый младший — Ланселот. Прилежный читатель заметит, что в его книгах немало людей со странными именами: братья графа Эмсворта — Галахад и (видимо, покойный) Ланселот, отец Миллисент из «Летней грозы». Вторые (т.н. «средние») имена бывают совсем дикие — например, Пармали («Раз — и готово!») или Квокенбуш. Вудхауз своих имён не любил и охотно над ними смеялся. С детства его назвали «Плам» — скорее по созвучию, а не потому что это слово значит «слива» или «коринка».

Семья его была типична для тех времён. Отец, колониальный чиновник, принадлежал к дворянству, но далеко отстоял от титула (в Англии его носит только глава рода). Вудхаузы восходили к норфолкскому рыцарю XI века. К самой высшей знати они подошли в XVI веке, когда за одного из них вышла замуж сестра Анны Болейн. По устойчивой легенде, сына она родила от Генриха VIII, так что он приходился Елизавете не только двоюродным, но и родным братом. Когда Елизавета умирала (1603), она послала именно его за шотландским королём Иаковом VI, которому хотела передать власть; он и стал в Англии Иаковом I.

Позже к генеалогическому древу присоединяются, среди прочих, Стенбок-Ферморы. Интересно это тем, что представители этого рода жили в России (см. о Николае Ферморе в «Инженерах-бессребрениках» Н. Лескова).

Вудхауз поэтизировал аристократию, но никогда не хвастался принадлежностью к ней. Мать была дочерью викария, Джона Бетхерста Дина; вот этот викарий, напротив, старался доказать, что род их восходит к норманскому рыцарю Роберту де Дена, который служил Эдуарду Исповеднику (XI в.). Элинор была десятой из тринадцати детей. За Эрнста Генри Вудхауза она вышла в 1877, когда приезжала в Гонконг к брату. Дальним родственником Динов был кардинал Ньюмен. Младшая сестра Эммелина написала его портрет, который много раз бывал на выставках. Ещё одна сестра, Мэри, выпустила немало стихов; замужем они обе не были.

Отец отличался благодушием (В. писал, что он «был нормален, как рисовый пудинг»). Мать была очень властной и неправдоподобно себялюбивой. Может быть, из-за неё самым страшным существом на свете стала для П.Г.В. авторитарная дама. Маленький Плам остался без родителей в два года — нет, они не умерли, а привезли его и двух его старших братьев в Бат, а сами вернулись в Гонконг. До 15 лет, в общей сложности, Плам видел родителей не больше полугода. Жил он сперва у профессиональной няни, потом — и у родственников, и в школе, и в чужих семьях. Обычно такое детство оставляет тяжелый след; так случилось, например, с Киплингом и Оруэллом. На Вудхауза оно подействовало особенным образом: он привык к одиночеству, стал застенчивым, но ничуть не озлобился. Мало того, он очень любил и нежно вспоминал ранние годы, особенно — школу. В старости он писало о ней «шесть лет блаженства».

Конечно, ему повезло, школа хорошая. Её основал в XVII веке актёр Аллейн, и расположена она в Далидже, который Вудхауз часто описывал под именем «Вэлли-Филдз». Но и семью, и школу редко вспоминают с благодарностью, слишком много там наносится ран, и мнимых, и настоящих. Настоящие Пламу, кажется, наносила только мать, и то — холодом отсутствия, а мнимые он не лелеял. Скорее всего, он с детства отличался крайней незлобивостью. Обычно это признают; только один из его многочисленных биографов считает, что он искусно притворялся. Не думаю, очень уж это трудно, да и непохоже на то, как вёл он себя в самых разных обстоятельствах.

Учился Пэлем хорошо и мечтал об университете. Туда (в Оксфорд) поступил Армин, а на младшего не хватило денег. Его определили в лондонское отделение Гонконгского и Шанхайского банка. Он так и не понял, чем там занимаются («Если бы я хоть раз понял, что делаю, — писал он через три четверти века, — я бы об этом забыл»). Родители жили в Шропшире, к ним он ездил редко. В Лондоне он снимал захудалую комнату, питался плохо и на всю жизнь сохранил тягу к чистоте и уюту. К счастью, в более поздние годы, кроме одного тяжёлого периода, он не был ими обделён.

И в неуютной комнате, и на службе он писал. Поначалу рукописи возвращали, потом, понемногу, его стали печатать. По его словам, он «мечтал об уходе», и не решался. Но «тут вмешалось провидение». Предупредим, что некоторые исследователи считают это выдумкой, однако, по словам Вудхауза, было так:

«Пришёл новый гроссбух, его препоручили мне. Титульный лист был белый и глянцевитый <…> Что ж, я приступил к делу. Творение моё вышло первый сорт. <…> Потом я одумался». Испугавшись, что начальство рассердится, он вырвал первую страницу. Главный кассир вызвал тех, кто поставлял канцелярские товары.

«Главный поставщик тут же явился, клянясь и божась, что гроссбух был исправен.

— Кто-то ее вырезал, — сказал он.

— Какая чушь! — сказал бухгалтер. — Только идиот вырежет страницу.

— Есть у вас идиот?

— Вообще-то есть. <…> Такой Вудхауз.

— Слабоумный?

— Не то слово.

— Что ж, вызовите его и расспросите.

Так и сделали. Меня прижали к стенке, и я сдался. Сразу после этого я обрёл свободу и смог посвятить себя словесности» («За семьдесят»).

Год с небольшим Вудхауз писал, где только мог, в основном — всякие мелочи. Выделяются его школьные рассказы и юмористические стихи. Вдруг — буквально вдруг — ему захотелось поехать в Америку; особенно его привлекали боксёрские матчи. Денег уже хватало, хотя и в обрез. Может быть, именно этот поступок наводит на мысль, что Вудхауз так и не стал взрослым. Старость у него была, очень долгая и очень похожая на второе детство, а мало-мальски «серьёзного», солидного возраста — не было. С 1902 года, а точнее — с самого начала 1903 — начинаются какие-то нелепые подростковые приключения. Появился первый и самый неприятный из его вампиров — молодой преподаватель античных языков, только что окончивший Кэмбридж. Звали его Херберт Уэстбрук. Он считал себя талантливым. Видимо, безответность и доброта Вудхауза настолько подошли ему, что он увёз нашего героя в местечко Эмсворт (sic!), где находилась его школа. Как в романах Вудхауза, довольно значительное зло (все же, Уэстбрук был классическим захребетником) привело к добру: Пэлем Грэнвилл обрёл что-то вроде семьи. Особенно привязался он к сестре директора, Элле Кинг-Холл; можно предположить, что он в неё влюбился. Ухаживал за ней и Уэстбрук, хотя оба они были на 15 лет моложе её. К Вудхаузу она относилась по-матерински. Наверное, ей мы обязаны такими его героинями, которым по меньшей мере под сорок — Берни из «Девицы в голубом», Беатрис («Раз — и готово») — всего их больше полудюжины. Уэстбрук же породил его обаятельных мошенников, от Юкриджа до Моллоя. В 1912 он женился на Элле, а Вудхауз, почти сразу, снова уехал в Америку. Директора школы, Болдуина, он почтительно любил и попытался изобразить в романе «Золотце ты наше» (Мистер Эбни). Словом, эти десять лет были тесно связаны с Эмсвортской школой; иногда биографы полагают, что он там преподавал. На самом деле он играл с учениками в футбол, ставил вместе с Эллой музыкальные спектакли и помогал слугам размешивать рождественский пудинг. Заметим, что со слугами он дружил с детства; здесь он — быть может, впервые — подружился с хозяевами.

Влюблённость в Эллу — только догадка. Исследователи не знают, бывал ли Вудхауз влюблён, пылко и просто, как его герои. Очень может быть, что влюблённость жила у него только в идиллическом мире. Что ему мешало — мы тоже не знаем; возможно, застенчивость и нелепость (конечно, учёные со склонностью к фрейдизму предполагают и другие версии).

Итак, до 1913 года школа в Эмсворте была его домом. Он несколько раз ездил в Америку, а в Англии останавливался, главным образом, там. Здесь он написал «Золотце»; остальные рассказы и повести он все-таки писал в нью-йоркском дешёвом отеле и в случайных лондонских комнатах. Читатель, несомненно, заметил, что слово «Эмсворт» стало титулом его любимого героя.

Печатался он много, в разных журналах, вплоть до самого «Панча». Почти сразу, в 1903 году, ему перепала колонка в достаточно престижном журнале «Глоуб». Писал он и хорошие повести из школьной жизни для журнала «Кэптен». Успех у него был, но как бы второго сорта; в отличие, скажем, от Г. К. Честертона, молодого Вудхауза знали далеко не все. Должно быть самым большим успехом пользовалось анонимное стихотворение «Попугай», которое печаталось в «Дэйли Экспресс». Попугай рассуждал шесть дней в неделю на финансовые темы; длилось это с октября до середины декабря (с перерывами). Стихи, действительно прелестные, написаны по образцу «Ворона». Каждое восьмистишие кончается фразой: «А еда подорожает», которая вошла в поговорку, и настолько, что либералы использовали ее на выборах 1906 года.

Вообще, 1903–1919 годы прошли хорошо. Он снимал коттедж «Трипвуд», за которым в его отсутствие присматривала Лили Баронет, ещё одна из прообразов Берни и других «старых, верных» приятельниц. В Англии он проводил в эти годы гораздо больше времени, чем в Америке; и все-таки, в определённом смысле, жил и там. Первый раз, совсем как мальчишка, он поехал туда, чтобы пожать руку знаменитому боксёру. Прибыл он 25 апреля 1904 года, своего боксёра не застал, но встретился с другими, и так быстро прижился, что американцы нередко считают его своим писателем. По воле судьбы или, как сказал бы он, Провидения, последние четверть века он не мог уехать из Штатов; но тесная связь с ними началась гораздо раньше.

Об Америке он мечтал с детства и очень по-детски — спорт, скорость, небоскрёбы. Что бывает нечасто, он искренне полюбил Нью-Йорк и опоэтизировал его во многих книгах (перечитайте, например, «Неуемную Джилл»). Довольно скоро он узнал и одноэтажную Америку, и тоже сумел описать её как идиллию (здесь можно перечитать «Неудобные деньги»). Благосклонное Провидение дало ему возможность прожить в идиллическом Ремзенбурге последнюю часть жизни.

Возвращаясь в Англию, он все больше связывался с театром. Сперва он помогал писать стихотворные тексты, потом — писал их целиком. Собственно, он становился не драматургом, а либреттистом. Позже, в конце 1910-х годов, эта часть его творчества стала исключительно успешной, и мы ещё скажем об этом, хотя и немного: «Вудхауз и мюзикл» — особая тема, требующая специальных знаний.

Школьный друг Билл Тауненд подсказал Вудхаузу смешной сюжет, и тот написал первый мало-мальски прославившийся роман «Любовь среди кур». Мелочный и самовлюблённый Уэстбрук стал намекать на плагиат — он первый услышал эту историю и будто бы что-то написал. Кроткий Вудхауз с ним не поссорился. Мало того, именно здесь появляется один из его героев, Юкридж, отчасти списанный с Уэстбрука (отчасти — с Кэррингтона Крэкстона). С него начинается цепочка любимых персонажей плутовского типа, в которую входят и профессиональные жулики, и живописный лорд Икенхем.

Очень типично для Вудхауза, что, отмахнувшись от претензий Уэстбрука, он всячески пытался подключить к делу Тауненда. Так и пошло; всю жизнь он пытался помочь бездарному другу, убеждая его, что тот талантлив. Когда роман вышел, он поделился с ним гонораром. Тот был в восторге (по-видимому, веря в своё участие), и они оба считали 1906 г. annus mirabilis (годом чудес (лат.)).

В Америке Вудхауз пишет первый роман о Псмите. (Герой этот, как и друг его Майк, участвовали в школьных повестях). Печатает он и рассказы, имеет успех, его даже называли «вторым О. Генри». Это недалеко от истины. Рассказы их похожи и юмором, и сентиментальностью, и неожиданностью сюжетных ходов, но ясно чувствуется, что Вудхауз не сам это выдумал, что он — вторичен. Неповторимость его проявилась немного позже, в самой середине 1910-х годов.

В начале 1910 года он вернулся в Англию. Вскоре он издаёт «Джентльмена без определённых занятий», который, на наш взгляд, слабее не только «Любви среди кур», но и ранних Псмитов. Учёные неуверенно рассуждают о том, что в этот период он сватался к сравнительно молодой вдове, Лилиан Армстронг, и получил отказ. Во всяком случае, он годами переписывался с её дочерью. Вообще же судить о его личной жизни — нелёгкое дело. Догадок много, но больше всего похоже на правду, что он придавал ей очень большое значение только в книгах.

Пока он плавал через Атлантику, успех его оставался средним. Изменилось это в 1915 году. Как в его книгах, всё получилось сразу — в 1914 он женился. Понять, почему он это сделал, почти невозможно. Начало Первой Мировой войны застало его на пароходе. 3 августа, то есть на следующий день после приезда, он познакомился в гостях с молодой вдовой Этель Уэймен. Был у неё и первый муж, Роули, а от него — десятилетняя дочка Леонора.

Предполагается, что в XX веке, пусть — в «этом кругу», женятся если не по любви, то по влюблённости. Некоторые так и пишут: «Вудхауз влюбился, и…», но ощутить это нелегко. Этель уже тогда походила на женщин 20-х или 30-х годов. Прежде всего, она была бойкой, но это не умягчали юмор и уютность какой-нибудь леди Чевендер. Из переписки с падчерицей, которая очень похожа на молодых героинь Вудхауза (Флик из «Билла» — просто её портрет, отношения с дядей — отношения с отчимом), видно, что оба они «боятся маму». На фотографиях она угловата, элегантна и явственно некрасива. Словом, гадать — бессмысленно; нетрудно предположить, что ей просто пришло в голову женить на себе такого покладистого человека. Сами же по себе они — идеальная иллюстрация к дихотомии «бойкий-тихий».

Поженились они 30 сентября, в «маленькой церкви за углом», о которой так часто пишут. Вудхауз остался верен себе — сразу после свадьбы, в письме к другу, он спутал предыдущую фамилию жены. С самого начала они, если могли, жили в разных комнатах. Вероятно, она ему изменяла, во всяком случае — была окружена поклонниками, как тогда полагалось в ее кругу, но отношения у них были исключительно мирные.

Леонора приехала весной 1915 года. «Нору» Вудхауз переделал в «Снору», а потом — в «Снорки» и «Снорклз». Их дружба дала ему большое счастье. Тогда же, в декабре 1914, началось и другое счастье — огромный успех.

Богатый Пэлем

Роман «Что-нибудь этакое» он впервые подписал всеми именами «Пэлем Грэнвилл Вудхауз».

Через много лет он писал: «Да, я попал в яблочко. Мне просто не верилось, что все эти годы, словно дурак-индеец, я швырялся жемчужинами. <…> Как бы то ни было, судьба моя изменилась».

Действительно, успех этого романа несопоставим с прежними успехами. Тайны тут нет, и дело не в имени, а в том, что он написан не хуже более поздних, скажем — входящих в ту же Бландингскую сагу. Благодаря ему, следующая книга, послабее — «Неудобные деньги» — вызвала огромный интерес. Потом вышло ещё два романа, и только «Дева в беде» (1919) — на самом высоком, вудхаузовском уровне. Но знаменитым автор стал в 1914–15 г.г.

Стал он и богатым. К этому он относился совершенно по-детски, причём — как хорошие дети. Деньги никогда не были для него целью; как и герои его книг, ожидающие столько-то тысяч долларов или фунтов от дяди или опекуна, Вудхауз видел сквозь призрачные цифры красоту, чистоту, уют, домашние радости. Слово «деньги» входит в название нескольких романов, начиная с «Неудобных денег», классической идиллии, где действуют люди, упорно уступающие друг другу большое наследство. Это его свойство стоит запомнить и потому, что оно очень редко, и потому, что сплетни, особенно — в годы травли, приписывали ему корыстолюбие. Нет, корысти он не любил, но с детства мечтал о идиллически-красивой жизни. К счастью, она явилась сама, когда ему было 33 года; оборвалась, и — очень мучительно, когда ему было без малого 60; и вернулась меньше чем через 10 лет, уже на всю его долгую жизнь.

О тех четырёх годах, когда он ещё жил в Америке (1915–1919), стоит сказать ещё одно. Нетрудно заметить, что они почти полностью совпадают с Мировой войной. Однако он о ней ничего не пишет. Конечно, приходится предположить, что всё происходит раньше; но кругом горе, а он творит идиллии. Сплетня о том, что он уклонялся от фронта, неверна — он просился в Англию, но его не взяли из-за очень сильной близорукости. Что же до идиллии, ею он и славен. Пишут, что он превратил юмор в поэзию. Мало того — он высвечивает юмор и поэзию в самых страшных обстоятельствах (позже мы увидим, что это — не преувеличение). Наверное, потому мы читали его в отвратительное время, и он нас почти спасал, а от безумия спасал вообще.

«Дева в беде», с которой началась моя любовь к Вудхаузу, появилась у меня в 1946 году, когда ругали Ахматову и Зощенко.

Роман этот — один из лучших. Обычно считается, что «золотое тридцатилетие» (1925–1955) начинается с «Билла Завоевателя», но «Дева» — не хуже. Вообще такой отсчёт неточен. «Девица в голубом», например, вышла в 1970 году. Видимо, между 1925 и 1955 годами больше замечательных романов, меньше — проходных.

В 1919 году очень знаменитый Вудхауз вернулся с семьёй в Англию. К этому времени он прославился и как либреттист. Повторю, об этой стороне его творчества я писать не берусь, зато замечу, что ещё в Америке появились Дживс и Берти Вустер, его главные герои, которым посвящены 11 романов и множество рассказов.

В Лондоне Этель сняла роскошный особняк на Уолтон-стрит 16. Уже началось, и долго длилось, время полного успеха. Книги он писал одну за другой, а за 20-е годы создал тексты для двенадцати мюзиклов. Но, может быть, самым лучшим в эти годы была его дружба с Леонорой. С матерью у неё были не очень хорошие отношения, очень похожие на отношения юной Флик с женой дяди («Билл Завоеватель»). Этель прекрасно вписалась в суматошную жизнь 20-х. Вудхауз прятался от суеты, как мог; сейчас бы сказали, что он был трудоголиком, но не хочется применять к такому чистому и тихому человеку что-то вроде названия болезни. Другим способом побега был гольф. Он играл сам и много писал об этой игре, причём лучшим из таких рассказов считал «Бить будет Катберт». Перечитайте, очень советую — в сотый раз, и то смеёшься.

Писать идиллию трудно, предоставим это Вудхаузу. Жизнь в 20-х и 30-х годах была для него очень счастливой — ни характер жены, ни суета в доме (вне его кабинета), ни неизбежные сложности с Голливудом не мешали ему видеть так, как видит хороший, нетребовательный ребёнок. Слава его была огромной, но он не принимал её всерьёз. Один из известнейших и серьезных писателей, Хилер Беллок, назвал его лучшим из живущих теперь писателей, и он счел это шуткой. Сам он так передает беседу: «<Уолпол> сказал мне: „Вы видели, что написал Беллок?“ — „Да, видел“. — „Почему бы он это сказал?“ — „Не знаю“. — Мы опять помолчали. — „Странно, все-таки!“ — „Да, очень странно“. Молчим. „Ну, — Хьюго, видимо, нашел разгадку — он очень старый“». (Заметим, что Беллоку было 69 лет). Идиллический период завершился, как на сцене, триумфом: Вудхаузу «дали мантию», то есть присвоили докторскую степень (D.Litt., доктор словесности). Церемония состоялась 21 июня 1939 года. Получилось это, можно сказать, случайно: когда обсуждали кандидатуры, один из членов Брейзноз Колледжа, математик Гриффит, неожиданно предложил Вудхауза. Все удивлённо молчали, пока председатель не сказал: «Я и сам хотел всегда предложить его, но у меня не хватало духу».

Церемония прошла блестяще. Прочитали приветствие по-латыни от любимых героев Вудхауза, в том числе, от свиньи Императрицы. Самого его назвали vir lepidissime, facetissime, venustissime, iocosissime, ridibundissime (умнейший из мужей, остроумнейший, прекраснейший, забавнейший, преисполненный смеха (лат.). Ответной речи он не произнес — пробормотал: «Спасибо», и сел.

В июле он съездил с Таунендом на крикетный матч, в свою школу (играли с командой Сэнт-Полз). Больше друзья не виделись.

[1]  [2]