Убитая совесть

Многие толкователи Святого Писания сопоставляли Иоанна Крестителя с совестью. Действительно, Иоанн Креститель — это была совесть народная, это была совесть иудейская. И просто, Иоанн Креститель — это была совесть, которая взывала: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!»

Христос — это уже явление Самого Царства; но прежде, чем оно явится, должно было пробудить эту совесть. И это был глас вопиющего в пустыне. Глас вопиющего в пустыне — это и есть глас совести.

Иоанн Креститель — это совесть. Про Иоанна Крестителя гораздо больше можно сказать, что он был совестью тогдашнего народа. А совесть есть совесть, она не дает покоя.

Совесть есть в каждом из нас. И усекновение главы Предтечи — это один из примеров того, как убивают совесть.

Царь Ирод совершил поступок греховный, поступок преступный, поступок, который не должно было совершать по Закону Моисея. И Иоанн Креститель говорит: «Не должно тебе иметь жены брата твоего Филиппа!»

Какое его решение? В темницу, чтобы убить. Вот с чего начинается убийство совести. Когда совесть в нас вдруг просыпается, и мы отчетливо слышим ее голос: не должно тебе иметь жены Филиппа, брата твоего!

Ну не в буквальном смысле: может, у нас этого греха в жизни не было. Но у нас в жизни были всякие грехи. И совесть говорит: не должно тебе это делать!

Тогда — арест, чтобы убить. Тогда человек напрягается с тем, чтобы спрятать эту совесть, упрятать ее в какую-нибудь темницу. А в человеческой душе есть темные места.

Нет человека совершенно светлого. Мы говорим иногда: какой светлый человек! Да, светлый человек. Но даже и у светлого человека есть в душе темные места.

И в эти темные места мы начинаем загонять нашу совесть. Там мы начинаем ее запирать, чтобы убить.

Народ почитал Иоанна как пророка, и Ирод не решается его убить. Мы уже заперли свою совесть в темные места своей души, чтобы ее убить, но народ, среди которого мы живем, считает, что быть бессовестным плохо. Бессовестный — это слово нехорошее. Народ говорит, что совесть — это голос Божий, а голос Божий — это и есть пророк.

Мы не решаемся убить свою совесть. Мы не решаемся поступить так, как она нам говорит, но мы и не решаемся ее убить. Мы ее запираем в темники свои и хотим ее убить, но не решаемся. И не потому что совестливы, а потому что боимся мнения людского. Что обо мне скажут?

И вот начинается эта выжидающая игра. Ирод иногда спускался в эти темничные клети: пойду-ка я сам посмотрю, что это за Иоанн, что это он угомониться не может и всё обличает меня, что у меня не та жена; пойду поговорю с ним... — спустился, и ему даже разговор понравился, и он даже стал к нему прислушиваться иногда. Вот так и у нас бывает.

Спускаемся мы в эти темничные места нашей души, и, конечно, мы не собираемся выпускать свою совесть на свободу, и уж мы не собираемся ее слушать в том, в чем она нас укоряет, в грехе, но: давай-ка я с ней всё-таки поговорю, ведь должен же я быть порядочным человеком, иначе что скажут... И когда мы начинаем с ней разговаривать иногда, — может быть, спать легли, сон не идет, — начинаем прислушиваться к движениям нашей совести, то мы даже иногда начинаем поступать так, как она нам подсказывает. Нет, мы не собираемся выполнить ее категорическое требование прекращения греха, в котором мы живем. Но почему не прислушаться? Она же иногда такие полезные советы дает!

И это — страшная игра царя с им же в темницу заключенным узником. То есть мой ум, который царствует, — ум святые отцы всегда сравнивали с царем в человеке, — так играет с совестью. Сам же ее запер, убить не решается, прислушивается, нравится, иногда по ее совету поступает...

Но вот наступает удобный день. Мы пьяными напились, день рождения случился. Через всякую меру наелись и даже объелись. И в таком состоянии и царь поступает глупее глупого. Вот страшная беда хмельного состояния. Даже умные люди, упившись, говорят и делают глупости. И в этом хмельном состоянии мы готовы полцарства раздать, даже если его у нас и нет, и права такого нет его кому-то отдавать.

В этом состоянии и зарекаемся: проси всё, что хочешь, я дам тебе! В этот момент нам и подсовывается нечистым духом эта лукавая просьба убить совесть. А царицу Иродиаду с ее дочерью Саломиею можно сопоставить с этим голосом нечистого: дай мне голову Иоанна Крестителя! Отсеки ее.

Наступает момент отрезвления. Начинаем понимать, что я что-то не то сказал, не такое дал обещание. Я понимаю, что я в ловушке, что меня поймали моими же собственными словами. Чтобы остаться верным своим безрассудным словам, я теперь должен убить в себе совесть.

Опечалился от этого царь Ирод. И действительно, душа наша опечаливается в тот момент: я должен убить совесть в себе. Но опять оглядываешься вокруг: а как о тебе подумают люди? И малодушие не позволяет нам нарушить наши собственные глупые и безумные клятвы и зарекания, и все-таки мы посылаем этого палача, и голова отсекается.

Совесть убита. Однако уже и отсеченная голова пророка Иоанна бледнеющими устами еще раз произносит: не должно тебе этого делать. Даже тогда, когда мы убили в себе совесть, когда мы покончили наконец со всякими колебаниями в отношении нашего греха, она еще и еще твердила нам: а ведь все-таки тебе не должно было этого делать.

Но совесть убита. Выбор сделан, мы решились. После долгих колебаний мы окончательно утвердились в грехе. Совесть убита, и она больше не будет нас тревожить.

Апостол Павел называет это страшное состояние состоянием сожженной совести. Когда она сгорает, остается одно пепелище. Только зола остается.

И оказывается, что даже человеческой совести, которая столь упряма, как упрям в своих обличениях греха был Иоанн Креститель, оказывается, и ей можно отрубить голову. Да, сколь бы ни была неугомонна совесть человеческая, оказывается, всё-таки ее можно убить. И после этого?.. после этого — простор. После этого делай, что хочешь. Теперь уже совесть не обличает.

Такое бывает состояние человека. И казалось бы, ну и всё. Всё, что хотел, то и получил.

Но вдруг кто-то где-то что-то делает. Чудеса происходят. Божьи чудеса. Господь Иисус творит чудеса. И хотя к царю Ироду это не имело никакого отношения, однако повсюду ему мерещился загубленный им пророк Божий Иоанн Креститель.

Где-то происходят дела Божии. Где-то кто-то поступает по заповедям Божьим. Где-то делаются добрые дела. И это не может ускользнуть от внимания человека, убившего в себе свою совесть. И тогда в тяжелые минуты ему мерещится та самая убитая совесть. Он вдруг опять вспоминает тот упрямый голос, который так долго твердил, что не должно было тебе этого делать. И хотя с этим голосом было покончено, однако пример других, когда совершаются чудеса Божьи, когда совершаются поступки благочестия, любви, нравственности, мешает нам спокойно спать.

Невозможно, невозможно избавиться даже от убитой совести. Поэтому убивать совесть — такое неблагодарное дело. Убивать совесть — такое бесплодное дело. Она и убитая не даст нам покоя.

Это всё можно услышать из истории усекновения главы святого Иоанна Крестителя.

И когда мы сегодня всё это воспоминаем и видим здесь в храме, как некогда на том пиршестве, на блюде усеченную главу Иоанна Крестителя, и когда мы подойдем к этому страшному образу, то задумаемся, а не убили ли и мы когда-то в себе совесть. Не было ли когда-то такого, что совесть нас упрямо в чем-то укоряла, и однажды мы с этим голосом справились. Справились за счет того, что расправились с совестью. И не заговорит ли она в нас вновь, даже и убитая?..