О золотых коронках,
кубике Рубика, или как мне остаться в Церкви
Голосов тех, кто ушел из Церкви, не слышно. Кому рассказывать? Да и зачем? Даже замечая тех, кто пришел, мы едва ли замечаем тех, кто уходит; как в песне — «они куда-то ушли, и едва ли вернутся обратно».
«Уходят в основном те, кто не нашел в Церкви своего места. Воцерковление часто у нас понимается как изменение внешнего поведения по строго определенному шаблону: вот так вот молись, вот так постись, вот так передавай свечки, вот на такие благочестивые темы разговаривай вот таким «смиренным» голосом. Проблемы духовной жизни сводятся к перебору бесконечных «можно» и «нельзя», причем чем больше «нельзя», тем выше «духовность»... Сегодня все более популярны слова о миссионерстве, но нам еще только предстоит разобраться, куда именно мы приводим людей своей проповедью и что мы потом с ними собираемся делать», пишет Андрей Десницкий.
Едва ли покидая Церковь, человек сознательно отворачивается от Христа. Если он — человек думающий и чувствующий, отрицает он не Евангелие, а то, что зачастую наполняет нашу церковную жизнь — по слову игумена Петра (Мещеринова), «субкультуру, идеологию, политиканство, коммерцию, манипулирование людьми, неуважение к личности, обскурантизм, магизм, кликушество, а то и прямую дурь».
Бывает, что уходят те, кто по-настоящему не пришел. Не хватило терпения, вдумчивости, серьезности.
Но бывает и по-другому. Недавно я получил письмо.
«Что делать, если наступило какое-то разочарование в церковной жизни? Мне кажется, что очень редко люди, приходя в Церковь, по-настоящему меняются. Просто находят там какое-то место для себя, ведут себя по принятым правилам — но по сути остаются такими же и мало чем отличаются от нецерковных людей. И в отношении себя я вижу тоже самое — больше меняют какие-то жизненные обстоятельства, чем участие в церковной жизни.
Это никак не связано с верой — мне кажется что она не становится меньше, по крайней мере я уверена, что Бог есть. Но своего места в Церкви я не вижу ...
Наверно это всё не очень важно для личного спасения, но проблема в том что у меня совершенно потерялись какие-то ориентиры — что главное, что второстепенное, что мне нужно менять в своей жизни, а что не имеет значения...
...Раньше мне казалось немыслимым жить без службы каждое воскресенье (а то и чаще), постов, исповеди, Причастия... А оказалось что это вполне возможно, и все проблемы прекрасно решаются, не хуже чем раньше. С Божьей помощью конечно, я понимаю. Но это протестантизм какой-то получается? — человек, Бог и молитва, и больше как будто ничего не нужно».
Нет, это не протестантизм. Это вечная Евангельская драма, которая и привела Христа к смерти, которую потребовали не безбожники и не язычники, а религиозная элита; люди, которые достигли совершенства в исполнении закона. Это вечное противостояние между формой и содержанием, между законом и любовью.
Зачастую Православие для нас — это или «богословие» или «благочестие». Евангелие бросает вызов и первому, и второму.
«Сколько раз Господь останавливал людей, которые хотели начать с ним «богословский» диалог! ... Разговаривая с самарянкой, Иисус прервал ее рассуждения об отношениях двух религиозных общин повелением: «Пойди, позови мужа твоего» (Ин 4.16). Вмиг он перевел разговор в область личной жизни — в область личного богословия. Всякий раз Его интересует сам человек, а не богословский диалог, который оказывается отвлеченным занятием, оставляющим без соприкосновения с жизнью и с тем человеком, который говорит». (Архим. Василий, игумен Иверской обители на Афоне. Входное).
Общепринятые формы религиозного благочестия Евангелие ставит под вопрос в форме еще более жесткой; к концу евангельского повествования конфликт Спасителя с фарисеями достигает апогея: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете. ... Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру... Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие! Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников, и говорите: если бы мы были во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в [пролитии] крови пророков; таким образом вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья тех, которые избили пророков; дополняйте же меру отцов ваших. Змии, порождения ехиднины! как убежите вы от осуждения в геенну» (Мф 33.13–33).
В воскресные дни церковного года многие евангельские поучения читаются дважды, но этих обличающих слов мы не услышим. В послеперестроечную эпоху мы настроили немало «гробниц пророков» и «памятников пророкам», но в храме мы не услышим этого грозного и вечно актуального предупреждения. Оно как будто бы к нам не относится. Наша жизнь отрегулирована чинопочитанием, «уставом» и «канонами», нам нечего бояться.
«Повсюду, где существуют четко установленные правила спасения, культ и общинная иерархия, существует и опасность распространения той мысли, что не уклоняться от подчинения им — уже святость перед Богом. Повсюду, где существует иерархия власти и чинов, традиции и права, существует и опасность того, что в самих авторитетах и в самом послушании начинают видеть Царство Божие... Даже самая благородная мысль, проникая в человеческое сердце, способна породить в нем противоречивость, неправду и зло. Так это бывает и с тем, что дарует нам Бог. Упорядоченная вера и молитва, церковная иерархия и дисциплина, традиция и нравственность — все это, конечно, благо; но они могут породить и зло в человеческом сердце и человеческом разуме. Повсюду, где на вопросы о святой истине отвечают решительным «да» или «нет», где действует объективная форма культа, где имеется иерархия и признается авторитет, существует опасность торжества «закона» и «фарисейства», опасность подмены внутреннего внешним, опасность возникновения противоречия между образом мыслей и словом, опасность покушения на свободу Божию, когда основываются на том, что узаконено и закреплено юридически. За все это Христос и упрекает фарисеев. История Закона — великое предостережение. Святое, Божие превратили в орудие зла» (Романо Гуардини. Господь).
В Евангелии мы видим, что Христос вообще ни с кем не говорит о внешнем, о форме. У Него мало времени, Он спешит, Он смотрит в самую глубину души, Он говорит сразу о главном. Вся Евангельская история есть урок абсолютного превосходства любви над законом и содержанию веры над ее формой. Является ли этот урок основой нашей веры, или, хотя бы, предупреждением для нас? Чему мы учим приходящих в Церковь — внешнему или внутреннему?
Возьмите любую книгу с названием наподобие «Азы Православия» или «Первые шаги в храме». Откройте оглавление. Как стоять в храме. Как писать записки. Как креститься. Как пить святую воду. Какие читать молитвы. Все — лишь о внешних формах благочестия и поведения. Разве прочтет в этих брошюрах человек о том, кто такой для него Бог? Как научиться всерьез сердечной молитве, а не просто речитативу с книгой в руке? Как следует изменить свои отношения к людям, становясь христианином? Нет, не узнает. Он не узнает кто такой Бог, не узнает, что есть молитва, и к людям будет относиться так, как его научила суровая советская действительность. Не зря мой друг справедливо замечает: «у нас нет этики, есть только аскетика». Это лишь первые шаги, скажете вы. Надо с чего-то начинать. Да, человека, который начинает церковную жизнь с имитации внешнего благочестия, впереди ждет много нового. Из популярных пособий по подготовке к исповеди он узнает, что нельзя работать парикмахером, пить газированную воду и кофе или есть в ресторане, нельзя мыться мылом, кроме как хозяйственным, нельзя часто стирать белье, нельзя смотреть по сторонам, идя по городу, нельзя прилюдно чихать и ковырять в носу, нельзя пугать прохожих и мочиться при посторонних, нельзя кататься на велосипеде и играть в кубик Рубика, и уж конечно нельзя носить очки в золотой оправе, золотые коронки и часто открывать рот, чтобы показать их. Вот он, духовный рост!
Так неужели отречение от лжерелигиозного безумия равнозначно уходу от Церкви? Что значит — уйти из Церкви? Где Церковь?
С одной стороны — многим людям, стоящим в храме, сложно ощущать себя Церковью; Церковь есть что то, что существует помимо них, их жизни и их участия. В современной практике Русской Православной Церкви люди, молящиеся в храме, не слышат ни одной литургической молитвы. Между тем, никакая синодальная богословская или богослужебная комиссия не сможет объяснить «почему «род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы» (1 Пет 2:9), не может слышать молитвы, им же Богу приносимой?» (О. Александр Шмеман. Евхаристия). В современной церковной жизни миряне фактически, не участвуют в богослужении, если они не на клиросе и не в алтаре. Женщинам эта бездеятельность дается проще, мужчинам — сложнее. «Обычно приходская жизнь ориентирована на определенный психологический тип: от человека ждут больше эмоций, чем рассуждений, больше терпения, чем дерзания и т. д. Эти свойства типичны для немолодой женщины, а вот молодому мужчине трудно найти себе место в такой среде, он просто иначе устроен», пишет Десницкий с той же статье. У священника, долгое время служившего в деревне, тот же опыт: «В уездной и сельской среде глубоко утвердился превратный стереотип: храм для мужика — удел неудачника. Неудачника во всем — от успеха у женщин до умения зарабатывать деньги. А ведь сельский мир — мир, в котором все друг у друга на виду. Бывает, что мужчина и готов прийти в храм, но оглядка, стыд, — «что я буду там делать с бабками?», — держит. К тому же мужчина — деятельное и самоутверждающееся лицо. Кроме службы и молитвы ему нужно что-то еще делать в рамках церковной жизни».
Людям с боем дается понимание того, что Церковь — это они сами; с другой стороны, мы простираем понятие Церкви на тех, кто вовсе не имеет к ней отношения. В России мы называем православными всех, кто себя так называет (75%!), из них, по опросам, верующими себя считают две трети (о, страна парадоксов!), а, собственно, члены Церкви — единицы. В церковной среде принято поддерживать эту риторику (смотрите, как нас много!), в то время как бóльшая часть людей, чьих детей мы крестим, кого мы венчаем и кого просим упокоить со святыми, не имеют и не хотят иметь с литургическим собранием (т. е., собственно говоря, с Церковью) ничего общего. Поэтому легко считать, что тот, кто ушел из Церкви, все равно продолжает пассивно пребывать в церковной ограде, и передаст Православие своим детям генетическим путем.
Так что же делать, если чувствуешь, что уходишь? Как не выплеснуть Богомладенца вместе с водой показного благочестия? И где в Церкви это «свое место», о котором пишет Андрей Десницкий, и которое не может найти автор письма?
Тебя смущает лицемерное следование Христу других людей? Но не признак ли это того, что у тебя нет глубокой, интересной и увлекательной жизни? Разглядывать «других» — всегда признак недостачи внутри себя самого.
Будь честен сам с собой. У автора письма это получилось. С одной стороны — «все проблемы прекрасно решаются». С другой — «совершенно потерялись какие-то ориентиры — что главное, что второстепенное, что мне нужно менять в своей жизни, а что не имеет значения», — и сразу веет холодком апатии, безрадостных будней, бессмысленной жизни.
Может быть, ты разочаровался в эфемерной «духовной жизни», и понял, наконец, что жизнь у тебя должна быть одна, не раздвоеннная на «духовную» и «мирскую»? Значит, ты просто повзрослел.
А может, ты сам согрешил тем, от чего хочешь уйти? Ведь молитва, пост, исповедь, причащение, любые формы церковной жизни могут стать безжизненными, если человек не отдает себя тому, что делает, до конца, каждый раз приступая к таинству, как в последний раз.
Стоит один раз придти на Литургию, пропуская через ум и сердце каждое слово молитвы, совершаемой священником от твоего лица, и от лица всех, кто стоит рядом, и ты сразу поймешь — Церковь — это ты сам, а потому уходить тебе некуда. Место, на котором ты стоишь — это и есть твое место, и ты никем не заменяем.
Не только ты нуждаешься в Церкви; Церковь нуждается в тебе. Церкви нужен твой пытливый ум, твое чувствующее сердце. Церковь без тебя станет лишь прибежищем для кликуш и для тех, кто храмовым времяпровождением будет компенсировать семейную и профессиональную несостоятельность.
Твои сомнения и колебания — это вовсе не обязательно диавольское искушение и путь к апостасии; это ценный опыт, который позволяет понять, что для тебя на самом деле важно, а что — нет, понять, зачем ты живешь.
«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Мф. 7.7—8).
Опубликовано: 30/09/2010