Возьми крест свой

И подозвав народ с учениками Своими, сказал им: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее. Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? Ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами.

В душеспасительной литературе и нормативных проповедях этот шокирующий призыв сводится к следующему: отсеки свою волю (говоря на языке монасей), а заодно с ней и голову со всеми ее бесконечными «зачем» и «почему». Она тебе больше не нужна — есть духовник, священноначалие, катехизис, номоканон и свв. отцы, давшие ответы на все вопросы) и терпи, терпи, терпи до самой, Марковна, до смерти («Житие протопопа Аввакума»).

В пору моего «неофитства» мне довелось услышать от одного популярного среди московской молодежи тогда еще молодого священника, что христианская мудрость — это мудрость салтыковского премудрого пескаря и чеховского «человека в футляре». В общем, залепи уши ватой, надень темные очки, заберись поглубже в свою нору, никогда не езди на велосипеде и пусть все тебе будет божья роса. Послушание паче поста и молитвы, то есть: постись, молись, но главное — слушайся и не мудрствуй: где просто там ангелов со сто, а где мудрено — там ни одного. Сиди и не питюкай, и спасешься и ты, и дом твой.

Но в этом ли состоит Христом свобода, стоять в которой призывает Павел? В осознанной необходимости беспрекословного повиновения «системе»? Воля отсечена, голова отключена, т. е. та и другая, став орудиями «послушания», действуют в строго заданном извне направлении, понимаемом как «узкий путь» будто бы за Христом, хотя Христос — по умолчанию — уже и не важен, и не нужен, и не интересен: Его заменяет «система» и «старцы», вычитывание правила и магические акты индивидуального «освящения», к которому сведены крещение, евхаристия и все остальные таинства; Его заменяет заточенный под домострой быт и политическая мифология. Царство Божие понимается как, а) как загробный мир («во блаженном успении вечный покой» в награду за послушание) и б) «святая Русь» (вариант: Великая Россия как православная сверхдержава) — страна-монастырь во главе с игуменом царем-батюшкой, пасущем жезлом железным и своих чернецов (Иоанн IV) и все языки (Иосиф Виссарионович, Иоанн Васильевич сегодня). Короче говоря, Царство — это рабство и физическое и духовное, как в СССР, «самой свободной стране», рабство здесь, на земле, и там, в великолепном, как ВДНХ, райскому саду, альтернатива которому — огнь не угасающий и червь неусыпающий, скрежет зубовный, тьма кромешная и мука вечная. Но если христианство — вот это, то трудно понятно, почему нашел такой «широкий отклик» призыв Вольтера раздавить гадину.

Терпение, безусловно, необходимо и необходимо во всем, без него невозможен успех ни в каком деле, и первое, чему необходимо учиться. Учиться любому, а особенно тому, кто всерьез решил следовать за Христом, увидев в Нем Путь, Истину и Жизнь, единственного Спасителя, совершенного Человека, единосущного Отцу. Но призывая отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною Иисус говорит не только о самоотверженности и терпении в несении всего, что выпадет на твою долю. Ведь это, что называется, и ежику понятно, это обычная житейская, человеческая, слишком человеческая мудрость, если вообще может быть названа мудростью общеизвестная истина, с которой никто не спорит. Но «Сын плотника» потому и говорил как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи, что, в отличие, от них, не изрекал ожидаемых нравоучительных религиозно-патриотических сентенций, упакованных в эффектные «фигуры речи». Он вербовал последователей, которые придут на смену Ему после того, как Он будет взят от мира, был — прежде всего — лидером начатого им движения и лишь «по совместительству» — «учителем нравственности» (раввином); Его заявления, переворачивали все с ног на голову, вызывали зачастую шок, а не «чувство глубокого удовлетворения».

Представим себя на месте Его слушателей. Что означало для них отвергнись себя, и возьми крест свой? В отличие от нас, они видели в этом не аллегорию, а получившего без малого сто ударов рвущими мясо нагайками висельника, к вытянутым в стороны рукам которого привязана поперечная балка креста — patibulum; обливаясь жгущими глаза потом и кровью, он волочит ее, падая, разбивая лицо о каменные плиты дороги, к месту распятья, подгоняемый конвоирами; брус длинной примерно в два с половиной метра и весом в 36 кг, из дуба (такую нес Спаситель, согласно исследованиям Туринской плащаницы), давит всей тяжестью на кровоточащее месиво в которое превращены спина и плечи, бьет по затылку, особенно — при падениях, но это ничто по сравнению с тем, что придется претерпеть осужденному, когда к ней пришьют гвоздями его запястья. Волей-неволей отвергнешься тут себя, молясь или проклиная, или — и то, и другое.

Все это слушатели Иисуса знали не из книг и не понаслышке: римляне не церемонились с участниками «фронта национального освобождения», в сочувствии которым подозревали не без основания всех иудеев. Иисус говорил о Царстве, что для иудея могло означать только одно: государственный переворот, широкомасштабное восстание, и, следовательно, воспринимался как кандидат в его руководители, сплошь объявлявшие себя мессиями (в таком титуловании себя, кстати, не было ничего особенного, и распяли Иисуса вовсе не за это). Таким образом, призыв отвергнуть себя воспринимался как призыв быть готовым к мучительнейшей, смерти, на которую тебя гонят, связанного, как скот на убой; избежать ее нет никакой возможности, ты не можешь ее не принять во всем ее ужасе, и ты не знаешь, долго ли он, этот ужас, продлится, сколько тебе корчиться с выставленным напоказ срамом, пока не станешь подвешенной для воронья и собак падалью.

Итак, тот кто хочет идти за Христом, должен быть готов не к иносказательному, а буквальному несению креста — на Голгофу, на полигон в Бутово, на Колыму, в психушку закрытого типа — всюду, куда гнал «мир сей», осмеяв, оплевав и предав в конце концов не просто смерти, а смерти позорной, в чем проявляется в полной мере изобретательность «лжеца и отца лжи, человекоубийцы от начала»: при Тиберии — крест, при «благочестивейшем» Иоанне Васильевиче — кол, в советские — следователи мочились в лицо допрашиваемым в довершение к пыткам и т. д.

Отвергнуться себя — значит быть готовым к тому, к чему никто не может быть готов, не был и Сам Иисус, молившийся в кровавом поту, чтобы Его миновала чаша сия. Но речь идет не только и даже не столько о мученичестве: оно не цель, а средство: единственное — при известных обстоятельствах — не повредить душе своей, сберечь ее. Иными словами, отвергаясь себя, ты отвергаешься не себя, а своей природы в ее «падшем» состоянии, парализованной страхом перед болью и смертью и во многом, очень во многом определяемой этим страхом.

Это природа стала тленной и смертной с тех пор как человек предпочел быть, говоря языком физики, замкнутой и потому обреченной на распад системой — тварью, обособившейся от Творца и тем самым — рабом тления. Именно этот факт — наша ограниченность нашей смертной природой — и делает невозможной для нас равнобожественную свободу, для которой мы созданы, которую мы, порвав в Эдемском саду с Создателем, потеряли и вернуть которую нам пришел Христос.

Итак, речь идет о самой радикальной из всех возможных «смене парадигмы». Кириллов в «Бесах» убивает самого себя, чтобы доказать самому себе, что он свободен и этот вызов собственной природе, ограничивающей твою свободу, логичен, иначе все разговоры о свободе оказываются на глубине своей демагогией, подростковым задиристым трепом. Христос тоже предлагает Своим последователям начать с самоубийства: умерщвления в себе «ветхого человека», без чего не родится «новый» (следуя терминологии ап. Павла). Отвергнув себя таким образом ты будешь знать, что ужас распятья — не случайность, а закономерность, твой последний штурм Царства Небесного, (напомню: по словам Христа, оно подобно еще и крепости, которую берут силой); Голгофа (смерть) неизбежна для нас, разбойников, от нее не отвертишься, и единственное, что в наших силах, определиться в своем отношении к ней: считать ли ее концом всего и слать проклятья небесам или увидеть в висящем рядом Христа и попросить не забыть нас в Его Царстве.

Итак, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною — это инструкция Смертника смертникам (т. е. всем нам, смертным); три пункта, проигнорировав которые мы потеряем душу свою, то есть нас постигнет то, о чем сказал Толстой: «после глупой жизни приходит глупая смерть». Смерть не может не быть глупой, если мы никогда не задумывались о ней всерьез, с чего, собственно, и начинается самосознание: смысл выступает из своей потаенности только перед лицом Ничто, как сказал бы Хайдеггер. И еще цитата: «То, что не выше жизни — не выше смерти» (Т. С. Элиот). Христос призывает стать выше жизни-как-смерти и тем самым — войти в жизнь-как-свободу, в свободу-как-любовь, или, по Иоанну, в жизнь вечную, жизнь Самого Бога — Отца, Сына и Духа, чья жизнь есть абсолютная самоотдача Себя Друг Другу и вызванному из ничего этой любовью миру. Иначе нам не спасти душу свою, т. е. не выйти из рабства смерти-как-разобщенности с Богом, друг с другом, с самим собой — этой шизофрении, этого разрыва между «умом» и «сердцем», всей этой путаницы противоречивых стремлений, заканчивающихся ничем.

Мне кажется, невозможно научиться терпению, не расставив все точки над «i» в вопросе ради чего ты терпишь. Ради «спасения души»? Но что оно такое, это спасение? «Во блаженном успении вечный покой», благополучное бессмертие, для надежды на которое вовсе не обязательно быть христианином, а можно быть и язычником, и мусульманином, и атеистом, т. к. — вспомним того же Павла — во всяком народе (в том числе и советском) делающий правду угоден Богу, а значит и не будет Им оставлен ни здесь, ни там на вечную муку? Следуй заповедям Моисея или Торы, или Большой там или Малой Колесницы, по выбору, или моральному кодексу строителя коммунизма, этой пародии на Декалог, тоже не учащему, впрочем, ничему плохому, — словом, будь человеком и никто тебя не посадит в вечности на сковородку, не ввергнет в кипящее огнем и серой озеро, о чем говорит и Сам Христос в притче о Суде, с некоторых пор называемом Страшным. Для веры в бессмертие души и для его получения Христос вообще не нужен и Его воскресение — лишь умножение сущностей сверх необходимости.

Символ веры заканчивается признанием: чаю воскресения мертвых и жизни будущего века — реальной, в теле, пусть и другом, но вместе с тем и этим же самым, с личностным, а не растворенным в Абсолюте самосознанием. При продвинутом же неверии в это пресловутое бессмертие, при тотальной «деконструкции», изобличающей лого- фалло- и прочий центризм с его симулякрами вообще нет проблем: одна бессмыслица не лучше и не хуже другой, выбирай любую и ни в чем себе не отказывай.

Христос адресуется к тем, кто имеет шанс удостоиться креста в том смысле, о котором я говорил (хотя и «глупая жизнь», и «глупая смерть» тоже испытание, тоже в своем роде «крест»), к тем, кто хочет идти за Ним, и предупреждает, чего это может стоить. Обращается — и это тоже важно не забывать — к галилейским крестьянам, простонародью, из которого набирает Свою «команду» — измученным оккупацией и марионеточной властью, подстрекаемым к мятежу, что кончится разрушением Храма, вереницами крестов вдоль дорог, тотальным геноцидом и массовой депортацией. Крест — не иносказательный, а самый что ни на есть реальный — «светил», таким образом, едва ли не каждому в этот предельно ответственный момент кульминации истории Израиля — кульминации, наступившей с приходом обещанного Мессии.

Зная, как мало у Него времени и как взрывоопасно все, что Он говорит, Иисус не тратится на разжевывание Своих слов для не имеющих уши: Его народ в виду предстоящих страшный испытаний стоит теперь перед решающим выбором, когда каждый должен определиться, с кем он — с Иисусом, предлагающим путь мира с Римом и смертельной войны с дьяволом, подталкивающим Его, Иисуса, народ к катастрофе, или — с дьяволом, действующим и через Рим, и через пресмыкающейся перед ним «местной администрации» в лице иродов и держащих кукиш в кармане каиаф, тайно подогревающих сепаратистские настроения. Отсюда крайний радикализм Иисуса, который приспособят под свои нужды тоталитарные режимы: кто не с нами, тот против нас, например.

Но тогда, в тридцатых годах I века, вопрос о Иисусе действительно стоял во всей свое предельной остроте: на него должен был ответить и ответить прямо сейчас каждый, определиться, с кем он: с Иисусом (и тогда он будет избавлен Богом от вечного вавилонского плена у лжеца и отца лжи) или с теми, для кого Иисус — лжемессия, совратитель, колдун, сын погибели, а не Сын Божий. Если с Иисусом, то он должен быть готов претерпеть то, что претерпел Иисус и что действительно претерпевали христиане: не крест так живой факел Нерона или львы на арене цирка. Никаких абстракций — все конкретно: если пойдете за Мной, вас ждет то-то и то то, если нет — повредите душе своей, которая для Бога дороже всего, дороже Храма и национальной независимости.

Призыв Христа, таким образом, как и все Его слова, и ситуативен и актуален — с той или иной степенью остроты — для Церкви и каждого ее члена в любое время. Например, 18-ый год, когда третьего не дано: или заслушиваешься музыкой революций, а еще лучше — идешь за нее воевать с «контрой» или ты сам «контра»; или ты ненавидишь большевизм и не идешь с ним ни на какие компромиссы, или — служишь ему, то есть соучаствуешь в физическом, нравственном, культурном уничтожении своего народа. Еще пример: перепись 37-го года с ее графой «религиозное исповедание» и тоже с единственным из двух возможных ответов: или атеист, или ставь подпись под своим смертным приговором. Ну и конечно же было бы верхом наивности полагать, что «князь мира сего» исправился, стал толерантным плюралистом и будет смотреть сквозь мохнатые виртуальные пальцы на брошенный ему на все времена христианством вызов (христианством не номинальным, а действительным, т. е. всегда гонимым, а не благословляющим гонения или утверждающим во всеуслышание, что никаких гонений нет, когда мучеников за одну пятилетку становится больше, чем за всю историю Церкви).

Итак, бывает ситуация, когда компромисс невозможен и к ней по важно быть внутренне готовым, не обольщаясь никаким очередным «измом». Однако ошибочный или обусловленный малодушием выбор совсем не всегда оказывается роковым: вспомним хотя бы сколько иудеев, считавших выдачу Иисуса римлянам и Его распятие правомерным, покаялись после проповеди Петра или того же Савла, ставшего Павлом. Заблуждение не необратимо, хотя и такой вариант должен быть учтен, то есть необходимо принимать в расчет, что новой ситуации выбора может и не быть, все определит этот — раз и навсегда. И он действительно определяет если не все, то многое, в том числе не в последнюю очередь и следующий выбор. В любом случае решение нужно принимать сейчас, не откладывая, надо честно сказать себе, что если ты не готов отвергнуться себя, и взять крест свой, и следовать за Христом в буквальном смысле, не редуцируя этот суровый призыв к терпению чужих и собственных «немощей», то причислять себя к Его ученикам будет и слишком поспешно, и слишком самонадеянным.

В конце концов, никто ведь никого ни к чему не обязывает. Для иудея есть Моисей с его десятью заповедями, для мусульманина Коран, для агностиков — «общечеловеческие ценности». Будь порядочным человеком, или просто — будь человеком (что всегда нелегко) и не думай о Боге как о генералиссимусе, отправляющем в вечный ГУЛАГ по своей прихоти кого попало и уж наверняка — тех, кто мылит не по общеобязательному шаблону, в данном случае — конфессиональному. Об этом уже шла речь. Как и о том, что радикальный призыв Христа не только негативен (терпи), но и позитивен. Что отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною означает еще и следующее: освободись от внутреннего рабства, в котором держит тебя страх перед страданием и смертью, «плоть, мир и дьявол», возьми на себя крест этой свободы стань для своего народа и всего этого мира тем же, чем был для того и другого Иисус из Назарета; пойми в чем твое призвание и следуй ему как следовал Своему — Он. А все призвания христиан, какими бы эти призвания ни были во всем своем разнообразии сводятся к одному: творить новую жизнь (се, творю все новое). Только делая свое дело и не оставляя попыток жить по Евангелию ты спасешь душу свою (в христианском понимании термина), т. е., иными словами, обретешь самого себя. Спастись — это стать тем, кто ты есть, как было замечено, стать же в полном смысле слова тем, кто ты есть, тем, кого тебе только еще предстоит найти, можно только на кресте. Этот закон непреложен. Как писал умерший в Иерусалиме в 37 лет Денис Новиков:

Не меняется от перемены мест,
Но не сумма, нет,
А сума и крест, необъятный крест,
Переметный свет.
Ненагляден день, безоружна ночь,
А сума пуста,
И с крестом не может никто помочь
Окромя Христа.

«Православие и мир»