Таинство искупления

[1]  [2]  [3] 

Гефсиманское борение и Голгофа

Но есть ещё и мистерия Голгофы. Христос должен не просто иметь в себе человеческую природу с присущей ей человеческой волей. Для того, чтобы исцелить человеческую волю, Спаситель должен иметь эту волю действующей в Себе Самом. И весь дальнейший путь Христа — это путь со-действования, согласования действий человеческой воли и воли Божественной.

Христос принял человеческое естество через рождение от Марии. Дальше началось таинство Обожения человеческой природы Христа. Он с самого рождения своего Бог. Он располагает, с одной стороны, божественным сознанием, божественным «Я», а с другой стороны — человеческой душой, которая развивается, как у каждого ребёнка, юноши, молодого человека.

Но есть последняя грань дарения, отдачи. Это отдача не части себя, но всего. Отдача жизни. В такой, всецелой отдаче, в жертве не остаётся уже никакого пространства, которое было бы только «своим», которое было бы загорожено от Того, к Кому идёт человек своей любовью. Человек должен сам, изнутри своей собственной природы, снять все преграды, которые отделяют его от Бога. То есть человек должен научиться любви, а любовь — это очень опасный подвиг. В любви человек теряет самого себя. В некотором смысле всякая серьёзная любовь близка к самоубийству. Человек выходит за свои собственные пределы.

Для полного преображения природной воли человека Иисуса Христа Божеством Логоса нужна была эта последняя отдача. Нужна она была и для того, чтобы Богочеловеком был принят в Себя и тем самым исцелён, освящён не только человеческий опыт жизни, но и человеческий опыт смерти. «На час сей Я и пришёл в мир».

Но Он пришёл в мир с жизнью, Он — по-настоящему живой. А в каждое живое существо Бог вложил боязнь перед смертью. Смерть — это то, что не есть Бог. Бог есть жизнь. Каждой человеческой душе, каждой живой душе вообще свойственно бояться того, что очевиднейшим образом не есть Бог. Смерть — очевиднейшим образом не есть Бог. И вот человеческая душа Христа боится смерти — не трусит, а противится ей. Поэтому в Гефсиманском саду человеческая воля и душа Христа обращается к Отцу со словами: «Душа Моя скорбит смертельно... Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты...» (Мф. 26, 38—39).

А ведь та смерть, что предстояла Христу, была не обычной человеческой кончиной. Я не имею в виду мучительность крестной казни (которую Цицерон назвал самой страшной из пыток, придуманных человечеством). Дело в том, что каждый человек в течение своей жизни постепенно привыкает к смерти. Её ростки он носит в себе изначала и растит их едва ли не всю свою сознательную жизнь. Там, где есть грех, там есть тень смерти. Человек ещё при жизни свыкается со смертью. Но во Христе не было привычки грешить, а значит, и привычки умирать. Ему предстояло войти в радикально чужой опыт.

И потому с небывалой ранее в людях силой подымается в душе Христа протест против смерти, к границе которой Он подошёл (именно так: обычно смерть подходит к людям; Христос же Сам подошёл к ней). Тот, Кто в Себе несёт «жизнь с избытком» (Ин. 10, 10), знает, что Ему предстоит пережить не просто физическую смерть — Ему предстоит войти во владения сатаны, в ад. Он знает, что разрушит империю врага, знает, что воскреснет. Знает — умом. А сердце протестует против той конкретной чёрной реальности, к границе которой подошла душа. И потому кровавый пот стекает с Его лица.

Это безгрешный, природный страх. И он преодолевается не потоком благодати, льющейся в душу Иисуса от Его Божественной природы. Он преодолевается изнутри. Человеческий страх побеждается человеческой решимостью. Страх человеческой души побеждается решимостью человеческой воли.

Итожа понимание спасения преп. Максимом Исповедником, С. Л. Епифанович пишет: «Всё дело нашего спасения Логос произвёл не творческой энергией Своей, которою Он все охватывал и объединял ещё до воплощения, а Своей человеческой волей, которою Он произвёл нравственное объединение через естественное устремление к Богу произволения и объединение его с волей Божией, словом, через все то, что было в воле и первого человека, но что не было им осуществлено»^[30].

И лишь затем, когда «человек Иисус Христос» (1 Тим. 2, 5) прорвался сквозь страх смерти и принял волю Отца, Ему было дано благодатное утешение и укрепление. Благодать не играла здесь роль анестетика. С болью Христос должен был остаться один на один.

В этот момент переступается последняя грань, которая могла отъединить человека от Бога — опыт смерти.

В результате, когда смерть подступает к жизни Христа, пробует её раздробить и уничтожить, она не находит в ней для себя никакого материала. По уже знакомому нам определению святого Иринея Лионского, смерть — это раскол. Это прежде всего раскол души и тела, а также вторая смерть, которая по христианской терминологии есть раскол души и Бога. Вечная смерть. Так вот, когда этот раскол, этот клин, пробует утвердиться, найти своё место во Христе, оказывается, что ему там нет места. Он там застревает, потому что человеческая воля Христа через Гефсиманское моление подчинилась божественной воле, всецело соединилась с ней.

Св. Григорий Нисский так поясняет происшедшее: «Божество и до плоти и во плоти и по страдании всегда одинаково как неизменно сущее и вовек пребывающее, а во время страдания естества человеческого привело в исполнение домостроительство о нас, разлучив на время душу с телом, но не отделившись ни от той, ни от другого из принятого Им однажды в единение, чтобы всему естеству человеческому дать начало к воскресению из мёртвых»^[31]. «Через воскресение Христос соединяет в целости человеческое естество, смертию раздёленное на две части — душу и тело»^[32].

Клин смерти не смог отделить душу Христа от Божественной Ипостаси Сына Божия и, как следствие, человеческая душа Христа оказалась до конца неотделима от Его тела. Ведь в смерти Его душа и тело отделились друг от друга, но не от Слова. И поэтому происходит почти немедленное воскресение Христа. «Посредством воскресения соединяет все разъединённое Тот, Кто есть едино обоими. Собственной неразделимостию и разделённое приводит в единство», — богословствует св. Григорий Нисский^[33].

Для человека это означает, что отныне его смерть становится не более чем эпизодом его жизни. Поскольку Христос нашёл путь выхода из смерти, это означает, что если человек последует за ним, образно говоря, «вцепится в его одежды», то Христос протащит его через коридоры смерти, и смерть окажется не тупиком, а просто дверью. Именно поэтому апостолы говорят о том, что смерть Иисуса Христа есть важнейшее событие в их личной жизни.

Таким образом, спасение мы обретаем не смертью Христа, но Его воскресением. «Тление изгоняется натиском жизни»^[34]. Христос не просто «претерпевает» муки, нет — Он вторгается в область смерти и присозидает человечество к источнику бессмертной жизни — к Богу. Христос не страдательное орудие, через которое Промысл «умилостивляет» Отца. Нет, — Он активно созидает наше спасение.

Крест есть жертвоприношение, не только жертва. Жертва есть не столько пожертвование, сколько посвящение. Бог дарит Себя людям. Человек вверяет Себя Богу. Совместное, жертвенное, любящее сотрудничество воли Бога и человека — это Литургия («совместное служение»): «На Голгофе священнодействует воплощенное Слово»^[35].

Важно не столько то, что Он умер, сколько то, что Он вырвался из смерти. «Сильна как смерть любовь», — говорит Песнь Песней (8, 6). Воскресение Христа подтверждает: бытие любви делается сильнее наличия смерти.

Мы спасены Воскресением Христа, а не Его Распятием. «Возмездие за грех — смерть», — свидетельствует Апостол (Рим. 6, 23). И разве может следствие устранить причину? Смерть — следствие греха. И смерть не может устранить грех. Спасает не смерть. Спасает Воскресение Господа.

Поэтому и празднует Церковь день Воскресный, а не день казни. «Не смерть Христа как таковая дала миру жизнь, но Сам Христос, но то, что и в смерти Его было живым и бессмертным»^[36]. Не от убийства, не от беззакония спасение — а от того, что Жизнь оказалась сильнее.

В Себе Он сломал жало смерти, которому дал проникнуть в Себя. Он «первый на Себе Самом разрешил болезни смерти»^[37], — а тем самым «Самим Собою проложил нам путь к воскресению из мёртвых»^[38].

Таким образом, по мысли византийских мыслителей, во Христе преодолеваются три преграды, отделявшие нас от Бога. Мы были отделены от Бога по природе, а также через совершение греха и принятие смерти. Теперь же «Спаситель соделал, чтобы истинно сообщались и непосредственно приходили к Нему, уничтожив одно за другим все, что препятствовало сему; одно (расстояние природ) — приобщившись человечеству; другое (грех) — смертию на кресте; и последнее средостение — владычество смерти — совершенно изгнал из природы воскресением. Посему Павел говорит: последний враг испразднится смерть (1 Кор. 15, 26)», — пишет последний великий византийский богослов Николай Кавасила^[39].

И это происходит лишь однажды за все «веки веков» — «при Понтийстем Пилате». Христос — «последний (eshatos) Адам» (1 Кор. 15, 45). После Него не потребуется никаких «новейших заветов».

Если бы Христос спасал людей проповедью, — действительно, можно было бы принять идею «аватар», вновь и вновь приходящих в мир, чтобы научить людей, забывших заповеди. Но Христос пришел, чтобы соединить с Богом человечество. Это соединение не смогло разорвать даже распятие. Неужели же просто ход времени сможет так истереть эту связь человека с Богом, что понадобится «новое Воплощение»? Нет, апостол Павел свидетельствует: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение? Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8, 35—39). Итак, «ни настоящее, ни будущее», ни веки веков не могут разделить человечество с Искупителем, который «однажды принёс в жертву Себя Самого» (Евр. 7,27). Св. Григорий Нисский также пишет о Христе: «Единожды вошедший во вселенную»^[40]. Св. Григорий Богослов говорит о том же: совершилось «очищение не малой части вселенной и не на малое время, но очищение всего мира и очищение вечное»^[41].

Да, правду говорит А. Клизовский: «Тёмные признали Христа так, чтобы закрыть возможность признания следующего Учителя, ибо формула „такого, как Христос, не было и не может быть“ закрывает человеку дальнейшее движение вперёд, а тёмным только это и нужно, для этого они и признают Его»^[42]. «Тёмные» Святые отцы, невежественные почитатели Оригена св. Григорий Нисский и св. Григорий Богослов, подобно апостолу Павлу, были убеждены, что Воплощение и Жертва Христа делают ненужным какие бы то ни было явления «аватар» в будущем. Как сказал апостол Павел (Евр. 7, 24) — «Сей, как пребывающий вечно, имеет и священство непреходящее» и не переходящее ни к какому «грядущему Майтрейе» или «Владыке Шамбалы». Итак, по воззрениям Святых Отцов, смысл спасения в том, что в человеческой жизни (и в человеческой смерти) не осталось ничего, что могло бы разлучить человека и Бога. Все человеческое принято Им в Себя, чтобы обогатить нас Его Божеством, Его Вечностью и бессмертием. А потому хотя и теперь «мы умираем прежнею смертию, но не остаёмся в ней» (св. Иоанн Златоуст)^[43]. Через смерть теперь можно проходить к Жизни. Как пребывание Христа в могиле было ограничено «тридневием смерти» (triduum mortis) — так и тем, кто сочетался со Христом, Господь не даст увидеть тление (Пс. 15, 10).

Быть христианином

Смысл пришествия Христа в том, чтобы жизнь, которой живёт Бог, оказалась отныне доступна людям.

Но этот дар надо ещё уметь принять. «Объективное» спасение человечества во Христе надо суметь сделать своей «субъективной» реальностью, или, говоря языком психологии, интериоризировать его.

Уже приводимый выше образ Чернобыля можно вспомнить вновь. Облучившиеся люди страдают не потому, что на них гневается и никак не может простить некое начальство в Москве. Представим, что в заражённую зону привозят вновь созданное противоядие. Его готовы раздать всем и бесплатно. Приехал уникальный врач, готовый бесплатно делать операции. Но этого мало. Надо оповестить население зоны — где именно можно взять лекарство, какое оно и каким образом его нужно и можно использовать для достижения максимальной действенности.

Лекарство, принесённое врачом, не может помочь тем, кто не желает его принять; тем, кто не был оповещён о появившейся возможности исцеления; тем, кто считает, что он не болен и потому не нуждается ни в каких необычных лекарствах; тем, кто слишком далеко от места появления врача; наконец, тем, кто не соблюдает правила эффективного использования лекарства (действенность которого, предположим, совершенно несовместима с употреблением водки).

«Лекарством бессмертия» называл Причастие ученик ап. Иоанна св. Игнатий Богоносец в конце I века. «Я есмь хлеб жизни. Хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрёт. Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира. Тогда Иудеи стали спорить между собою, говоря: как Он может дать нам есть Плоть Свою? Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем. Как Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною... С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним» (Ин. 6, 48—66).

И сейчас эти слова Христа вызывают немало нареканий. Христос не сказал: вырастите себе на земле Хлеб Жизни. Он сказал, что принёс этот Хлеб с небес. Он не сказал, что само наличие такого Хлеба на земле автоматически превращает её в рай. Он сказал, что те, кто придут вкусить этот Хлеб, наследуют бессмертие. Он не сказал, что людям достаточно лишь узнать о том, что Христос учил о Хлебе Жизни — и они наследуют эту Жизнь. Он сказал, что надо его есть.

В результате нехристиане и поныне обвиняют христиан, во-первых, за то, что они проповедуют слишком лёгкий путь спасения и, во-вторых, за то, что христианский путь лёгок не настолько, чтобы гарантировать спасение всем, даже атеистам. Евангелие возвестило, что никто не может быть спасён через исполнение прежних религиозных законов, но только через веру, привлекающую благодать — и это вызвало дружный хор нападок как со стороны религиозных законников, так и со стороны Неверов.

Христианский путь спасения кажется и слишком лёгким, слишком широким, и в то же время недостаточно широким для того, чтобы возвестить неотвратимость всеобщего спасения. Блаватская упрекает христиан за то, что они убеждены в спасительности Христового приношения. Ей кажется безнравственной и кощунственной вера в то, что сам акт уверования в Евангелие и в Христа как Спасителя может очистить человека от его грехов. Неужели такое малое дело как исповедание веры во Христа может спасти человека? И тут же Блаватская возмущается противоположным: почему христиане не верят, что спастись могут вообще все, даже те, кто не поверил Евангелию?

Меру справедливости каждого из этих обвинений мы ещё выясним. Пока же стоит заметить их внутреннюю несовместимость. Их сочетание слишком уж напоминает чисто базарную сцену: «как ты посмела так дёшево купить эту вещь, если мне она не досталась?»

Христос сравнивал тот новый порядок вещей, который Он принёс на землю, с закваской в тесте, с зерном, брошенным в землю. А Ему говорят, что это зерно он бросил не на ту грядку — надо было в Индии, а не в Палестине. Но в том-то и дело, что когда апостольские зерна были принесены в Индию — там они и не взошли...

Люди же, обходящиеся без этого Хлеба, говорят, что это — странное и ложное учение. Они говорят, что Христос не является истинным Спасителем, потому что они не знакомы с опытом Пасхи. Но логично ли усомниться в действительном существовании врачей и медицины только на том основании, что, несмотря на молву об их существовании, ты все-таки страдаешь от своей болезни? Для того, чтобы болезнь излечилась, нужно не только существование врачей, но и желание у них лечиться. Желает ли человечество лечиться у Христа? Многие люди, народы и культуры сказали: не желаем.

Вновь напомню: земля была блокированной планетой, и прорыв произошёл сначала в одном месте, чтобы, начиная от него, царство света могло распространяться по земле.

Если бы речь шла просто об объявлении амнистии с Небес, был бы справедлив упрёк в избранности спасения. Если амнистия возглашена всем, почему же только христиане считают себя спасёнными? Но в том-то и дело, что обновление человеческой природы, принесённое Христом, надо суметь ещё вобрать в своего «внутреннего человека». «Для сего преклоняю колени мои пред Отцем Господа нашего Иисуса Христа, да даст вам крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке, верою вселиться Христу в сердца ваши, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею» (Еф. 3, 14—19).

Если кто расслышал слово проповеди и позволил «вселиться Христу в сердце» своё, он получил защиту от радиации смерти. Значит, тот труд, который ожидается от христианина, — это труд слышания и раскрытия. Сама вера, через которую входит Христос в сердце, есть дело, есть реальный и трудный поворот души.

В апостольских посланиях хорошо заметно, что вера понимается отнюдь не как пассивное согласие признать что-то за истину. Ап. Павел пишет: «Верою Авраам принёс в жертву Исаака» (Евр. 11, 17). А апостол Иаков о том же самом событии утверждает противоположное — «Не делами ли оправдался Авраам, возложив на жертвенник Исаака, сына своего» (Иак. 2, 21). Павел настаивает — «Верою Раав блудница, с миром приняв соглядатаев, не погибла с неверными» (Евр. 11, 31). Но Иаков говорит — «Подобно и Раав блудница не делами ли оправдалась, приняв соглядатаев» (Иак. 2, 25).

Это разноречие помогает понять, что вера для священных авторов и есть дело. Вера сама есть событие. Событие веры, совершенное в покаянном обороте, есть «та перемена ума, что делает видимое вновь проницаемым для невидимого»^[44].

Подобное определение веры мы встречаем в Послании ап. Павла к Евреям. «Есть же вера уповаемых извещение, вещей обличение невидимых» (Евр. 11,1) – говорит церковнославянский текст. По русски: вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом.

Славянскому слову «извещение» и русскому «осуществление» соответствует греческое ipostasis и латинское substantia. Преп. Максим Исповедник поэтому даёт такое определение веры: «Вера есть ипостась вещей, превышающих ум»^[45]. В современном экуменическом переводе Библии на французский язык интересующий нас стих из послания Павла звучит так: «la foi est une maniere de po-sseder deja ce que I’on espere» (Вера есть способ обладания тем, на что надеешься)^[46].

На философский язык павлово определение можно перевести как субстанциирование ожидаемого.

Подобное определение веры мы встречаем в Послании ап. Павла к Евреям. «Есть же вера уповаемых извещение, вещей обличение невидимых» (Евр. 11, 1) — говорит церковнославянский текст. По-русски: вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом.

Чего ожидают христиане? — жизни будущего века, жизни в Боге. Она и о-существляется верою. Вера «доводит до несомненности в уповании»^[47]. В вере человек лицом к лицу соприкасается с тайной будущей жизни.

Вера есть «алетейя» — непотаенное проступание Сути, есть реальное прикосновение к последней Святыне. Мы можем вспомнить здесь хайдеггеровский анализ Платонова учения об Истине, а можем просто обратиться к тому же преп. Максиму: «Истина есть не подлежащее забвению»^[48]. Эта суть, которая стоит за миром преходящих феноменов, и есть истина (а-летейя), и к ней приводит человека вера^[49].

Человек распознает присутствие Бога в мире, в своей судьбе, в своём сердце. Вера, утверждающая центр личной жизни в служении Богу, научается в суматохе различать нравственные ориентиры, проявленные мыслеволения Творца — «у совершенных чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр. 5, 14).

Целокупная формула православного понимания подвига веры дана в словах Христа: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5, 8).

Значит, для принятия дара спасения нужен труд по очищению своего сердца. Как проходить этот труд — об этом можно узнать из «Добротолюбия», из писем и книг св. Феофана Затворника, вообще из всей необозримой аскетической православной книжности.

Православный человек может согласиться со многими упрёками, что высказывает Е. Блаватская в адрес протестантского миссионерства в Индии. Действительно, протестантизм, понимая веру как простую уверенность в правоте Евангелия, способен породить такое самоощущение, что человек будет считать себя спасённым просто потому, что он не спорит с Писанием. В таком случае слышанием о Христе он подменяет реальную жизнь во Христе.

Но большая часть упреков Блаватской теряет свою силу, если мы пробуем приложить их к православию^[50].

Другое дело, что есть у неё рассуждение, которое невозможно опровергнуть рационально. Она считает возмутительным полагать, будто человек, проживший всю свою жизнь в беззакониях и вообще убийца, может быть прощён, если в последнюю минуту жизни он покается и исповедует Христа. Теософия, столь любящая рассуждать о великой творческой силе сознания, не замечает, что покаяние есть реальность. Покаяние есть реальное, глубинное изменение души. Покаяние — это действие, а не жест. Это глубинный сдвиг, а не слова. Покаявшийся человек — это уже другой, не тот же самый, что совершал преступление...

Но теософы не слышат этих разъяснений, потому что речь идёт о расхождении наших нравственных интуиций. Если Блаватской кажется ошибочным поступок Христа на Голгофе (я имею в виду Его слова, обращённые к покаявшемуся разбойнику: «Ныне же будешь со Мною в раю») — значит, у неё глаз устроен иначе, чем у христиан. Но на эту тему, на тему незаслуженного, несправедливого прощения в Евангелии столько притч... Вспомним хотя бы гнев старшего сына из притчи о блудном сыне, вспомним притчу о работниках одиннадцатого часа... Христос говорит, что ангелы на небесах радуются об одном прощённом грешнике. А Блаватскую возмущает то, что грешник может избегнуть ада. Блаватская утверждает, что справедливость выше любви. Евангелие же говорит, что любовь выше справедливости.

Выбор сделать необходимо, но ясно, что сам этот выбор будет определяться не рациональными аргументами, а некоторым нравственным, совестным опытом человека.

Теософия о Христе

Духовный опыт человека передаваем и сопоставим весьма трудно. Разум испытывает понятные сложности там, где ему предлагают точно и исчерпывающе выразить тайну человека и тайну Бога. Но разум же вполне уместен для отстранения тех интерпретаций христианского духовного опыта, которые несовместимы с Евангелием. Поэтому с привлечением рациональной аналитики можно указать, в каких именно суждениях расходится теософия с христианством.

Религия — это не этика (хотя они могут давать и схожие советы). Религия призвана не учить нравственности, но указывать путь к бессмертию. Поэтому, если интересоваться собственно религиозным содержанием той или иной веры — надо спрашивать не об этических заповедях (в таком случае трудно будет усмотреть разницу даже между атеизмом и христианством), а о понимании жизни и смерти.

Выше уже приводились христианские ответы на основные вопросы сотериологии — «от чего спасается человек?» и «как совершается спасение?»

Причина греха и смерти — это уклонение свободной воли человека от заповедей. Теософия же полагает, что источник страдания и смерти — это не воля, а незнание. «Все человеческое горе происходит от невежества» (Беспредельное, 828). Апостол Павел, однако, полагает, что даже знание истины не может лишить человека возможности свободно соскользнуть в противостояние ей: «Не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7, 15—19).

Отсюда — принципиальная разница библейского и гностического путей спасения: первый — это путь исцеления воли, второй — путь обретения большего познания. Первый путь полагает, что мало узнать истину, надо научиться жить в соответствии с ней (вера же и есть способ волевого обращения с полученным знанием). Второй полагает, что истина, известная ему, обладает столь безотказно чарующим воздействием, что только человек, недостаточно внимательно читавший трактаты Блаватской или Рерихов, может с ними не соглашаться.

Какой путь предлагает христианство для исцеления человеческой воли (как природной, так и гномической), речь шла выше. В гностицизме же из постулата о том, что всякое страдание происходит лишь от невежества, следует логичный ответ и на вопрос о «пути спасения». Спасает не волевое, онтологическое движение Бога к человеку и человека к Богу (как в христианстве); спасает самопознание^[51].

Этому самопознанию (которое должно убедить человека в том, что он и есть единственный Бог) служат все те, кого теософы вербуют в «Великие Учителя Человечества». Тот, кто попал в этот список, обязан учить именно так, и если исторические факты не позволяют считать, что он был пантеистом — тем хуже для этих исторических фактов (они будут названы «искажёнными» или «слишком экзотерическими»).

Поскольку же о всех «Учителях» сказано, что «Все Они спасают от мрака невежества»^[52], к просветительской работе должно быть сведено и служение Христа. «Христос принес и пострадал за то, что давно было известно миру, но снова и снова забывалось людьми»^[53]. Помимо всего прочего, это означает, что Завет Христа лишь по невежеству был назван «Новым». Христос лишь совершил эксгумацию давно известной «истины», которую занесло песками времен. По убеждению Е. Рерих, даже страдание Христа — не более чем наглядное пособие для лучшего усвоения Его проповедей: «Если бы Он не пострадал, то Учение Его было бы забыто»^[54]. «Жертвою Он показал, что можно любить человечество больше, чем себя»^[55].

Но уже того, что было рассказано о христианском понимании спасения, достаточно, чтобы заметить, какая пропасть лежит между сотериологией Евангелия и теософии. «Конечно, совершенно невозможно понимать значение жертвы распятия Христа, как это понимается некоторыми недоросшими сознаниями. Смысл её в том, что Христос, желая показать силу Духа над физической плотью, принял чашу и запечатлел своей кровью Завет, принесенный Им: «нет больше любви той, как если кто положит душу за други свои»^[56]. Оказывается, Христос пошёл на смерть лишь для того, чтобы выжать покаянную слезу из человечества, чтобы дать нам повод для вечного покаяния. Все самое главное произошло ещё до страданий Христа. Все нужное было уже сказано. Осталось совершить запоминающийся жест...

«Для меня нет ничего кощунственнее, как представление Всемогущего и Всемилосердного Бога-Отца, приносящего в жертву Своего Единородного и Единосущного Сына за грехи людей, им же, по Писанию, сотворенных! — излагает свою веру Елена Рерих. — Это напоминает того Аккадийского правителя, который заклал своего сына, чтобы избежать последствий своих грехов. История зарекордировала такое каннибальское выражение отцовства. Возможно ли, чтобы в позднейшие времена такой тип отцовской любви мог быть возвеличен до статуса божественности? Каждый истинно любящий земной отец с радостью пожертвует собой ради спасения сына. Неужели Божественный Отец морально ниже людей?»^[57] Напомню лишь, что в христианстве «жертва» понимается как отдача: Бог Себя отдаёт людям. Юридическое же понимание «жертвы», высмеиваемое Еленой Рерих, вызывало протест ещё у св. Григория Богослова.

Вот ещё череда нападок Елены Рерих на христианское вероучение (отчасти — лишь на тот образ его, который она создала в своём воображении): «Никто не может спасти другого. Лишь собственными усилиями подымается дух в суждённые прекрасные миры»^[58]. «Сектантское воззрение, что лишь благодаря проявлению Христа человечество было спасено от козней дьявола»^[59]. «Христа, якобы раз навсегда искупившего наши грехи»^[60]. «Так произошли страшные кощунственные явления: страшное внушение понятия, что крестная смерть Христа спасла человечество от первородного греха и всех последующих»^[61].

Эти заветы Е. Рерих были творчески усвоены её ученицами. Наиболее развёрнутая из известных мне критика христианского учения о спасении даётся в статье Л. П. Дмитриевой. Святоотеческое учение, оказывается, просто сатанинского происхождения: «Христианские отцы с истинно дьявольской подачи говорят^[62]...». В Великую Пятницу не совершилось никакого Избавления. «В тот день Христос оккультно становился не СПАСЕНИЕМ человечества, а ВОЗМЕЗДИЕМ»^[63].

Это — выводы. Но интересно посмотреть на аргументы. Аргументы у Л. Дмитриевой логичны. Вообще самая логичная вещь на земле — это бред сумасшедшего (каковой, естественно, г-жу Дмитриеву я не считаю). Если некоему пациенту кажется, что он — Будённый, то в медсестре естественно видеть лошадь Будённого, в усатом пациенте из соседней палаты — Сталина, а в докторах — белополяков. Бред такого больного сознания не имеет сцепления с реальностью. Он развивается сам из себя, из однажды воспринятой идеи.

Г-жа Дмитриева однажды глубоко усвоила идею о том, что Распятие не могло быть мистерией спасения. После этого никакие свидетельства Евангелия её разуверить не могут. Она видит в нем только своё и героически не замечает чего бы то ни было иного.

Итак, ход её мысли. В центре её внимания — Гефсиманское борение Спасителя. «Он просил пронести страшную чашу мимо. Почему? Иисус как Великий Посвященный знал о перевоплощении людей и о законе Кармы. Он знал о неумолимом и автоматически действующем обратном ударе, который обрушится на всех участников и соучастников преступления, на весь народ, на всех, кто окажется сопричастным к тому, что может совершиться завтра, в роковую пятницу... Христос мог просить Высшие Силы сделать все, чтобы завтра не свершилось казни, не совершилось бы чудовищного преступления, тяжкая карма которого потянется через века и народы. Христос молился не о себе... Если принять догму, что только смерть Христа могла принести людям искупление, то выходит, что Христос был не Искупителем, но искусителем человеческой натуры? Выходит, что Христос явился специально, чтобы не останавливать людей творить грех, а натолкнуть на грех? Да ещё какой! Дать им возможность убить себя!.. Как же можно утверждать, что это коллективное убийство обезумевшего дикого стада принесло миру Искупление грехов этого стада?.. Именно, не искуплением для людей стала смерть Христа. Насильственная смерть Учителя — именно она стала из всех грехов величайшим грехом человечества. Не жертвой искупления стала крестная смерть Христа, а жертвой, взывающей к возмездию — к тяжкому искуплению этого преступления. А искупление может пройти только через повторение крестного пути, который прошла Жертва... Над вратами начала нашей эры зловеще пылали слова «КАРМА ИЗРАИЛЯ»^[64].

Вновь говорю: внутри себя это вполне последовательная концепция. Ей только Евангелие слегка мешает... Сценарий Дмитриевой: «Христос молился не о себе». Евангелие: «Отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26, 39).

Дмитриеву возмущает, — как можно «благодарить Христа за Его смерть, которая, мол, будет искуплением за все прошлые и будущие убийства и другие прегрешения одичавшего, деградировавшего человечества? Кто же мог придумать такой чудовищный перевертыш? Неужели Христос, молившийся в ночь Святого Четверга, чтобы миновала Его сия страшная чаша? Если исходить из нынешней догмы Искупления, Христос должен был молить об обратном — о быстрейшей казни!»^[65]. Да ведь так оно и было. Христос, знавший изначала, в чем воля Отца, завершил своё борение призывом: «впрочем не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22, 42).

Кроме того, в Евангелии от Иоанна приводится ещё и прощальная молитва Христа перед уходом в Гефсиманию. И в ней Христос молится не о «карме Израиля», но о Своих учениках: «Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои. И Я прославился в них. Соблюди их во имя Твое, чтобы они были едино, как и Мы. Тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание. Ныне же к Тебе иду, и сие говорю в мире, чтобы они имели в себе радость Мою совершенную» (Ин. 17, 9—13).

Итак, Христос, идя на страдания, говорит, что идёт ко Отцу, и цель этого отшествия — радость людей, а отнюдь не утяжеление их кармы.

И помимо апостолов, есть ещё круг людей, о которых молится Христос в ту ночь: «Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их, да уверует мир, что Ты послал Меня. Любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них да будет, и Я в них. Сказав сие, Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон. Знал же это место и Иуда...» (Ин. 17, 20—18, 2).

Дмитриева полагает, что над миром тяготеет Карма. Иисус об этом не осведомлён. И потому на Кресте Он молится о тех, кто Его распял: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23, 34). «Отче!», а не «Карма». Он говорит «прости им!», а не угрожает: «карма ваша на вас!»

Он не знает никакого автоматизма кармического воздаяния — и потому прощает раскаявшегося разбойника.

Дмитриева полагает, что распятие не входило в то служение спасения, совершить которое пришёл Христос. Но апостол Павел пишет, что Гефсиманская молитва Христа была услышана: «Он, во дни плоти Своей, с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти; и услышан был за Своё благоволение» (Евр. 5, 7). И это действительно так, потому что завершилось Гефсиманское борение мольбой о том, чтобы исполнилась воля Отца.

Если волей Христа было избавить Израиль от ухудшения его кармы через минование Голгофы — какова же тогда была воля Отца, которой Христос подчинился? Христос знал, что ничего хорошего из Его распятия не выйдет, а Отец — не знал? Или знал, но желал «оккультного возмездия»? А если Христос знал, что от Голгофы произойдёт лишь зло, почему же Он молился Отцу о том, чтобы быть укреплённым в решимости пойти на Крест? Получается, что у Отца и Сына был злобно-сатанинский замысел об утяжелении кармы человечества, и вдруг из какой-то совестной глубины Христа прорвался луч сомнения и противления. Но усилием воли и обращением за укреплением к Отцу Христос все же был утверждён в необходимости покарать евреев и все человечество.

Дмитриева, желая того или нет, продолжает все те же теософские игры в демонизацию Бога... Дмитриевский «Христос» действует подобно ребенку, в гневе обещающему родителям: «Вот возьму и умру назло вам, чтобы посмотреть, как вы на моей могилке плакать будете!»

Далее Дмитриева вопрошает: «Неужели и сейчас не остановили бы палачей даже ценой собственной жизни? Неужели выбрали бы Варраву? Неужели не спасли бы Великого Сына Света, только потому, что Его смерть покрыла бы их собственные грехи»^[66]. Такой порыв был у апостолов. Но это естественное движение любви показалось Христу неуместным. Он приказал Петру вложить меч в ножны. Легионы ангелов могли прийти к Нему на помощь — он ее устранил. «Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф. 26, 53). Он желал остаться один на один со смертью. И даже Отец оставил Его.

Есть разница между субъективными стремлениями и Божественным домостроительством. Писания должны сбыться. И Бог не попускает проявиться ревности апостолов, но попускает проявиться страстям Иуды. Господь может удержать человека от некоего благого, но несвоевременного действия, и может попустить действие зла. При определении же Своего Суда Он смотрит на сердце человека, на мотивы его действия. Да, через Распятие к людям пришло спасение. Иуда хотел распятия — и он был за это наказан. Апостолы не хотели — и все же они наследовали плоды Распятия.

Теософам это действие Промысла кажется не вполне вразумительным? Что ж — и в христианстве есть свои тайны. Тот, кто не познал в Боге Отца (поскольку предпочитал рассуждать о Кармическом Законе), не сможет понять тайну Промысла.

Поэтому на вопрос Дмитриевой о том, как бы поступили нынешние христиане, видя арестовываемого Христа, ответ ясен: попробовали бы заступиться — но безуспешно. Христос добровольно идёт на искупительную смерть — и Он смог бы удержать наши порывы, как удержал порывы апостолов.

И вновь обращу внимание на то, что, согласно Дмитриевой, Христос отказался от помощи ангельских легионов и от помощи апостолов только потому, что Он решил радикально ухудшить карму евреев, и ничто не могло Его остановить в этом стремлении.

В заключение надо отметить, что Дмитриева сражается Не с «корыстным» и «невежественным» клиром. Она сражается со Святыми. С апостолами и мучениками, с преп. Сергием и преп. Серафимом. С Оригеном. Со всеми теми, кто исповедовал искупительное значение Смерти Христа. Вполне обобщённо она пишет: «Христианские отцы утверждают, что лишь БЛАГОДАРЯ МУЧЕНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ Иисуса Христа к человечеству пришло искупление и спасение. Спасение через кровь Христа понимается ими буквально и превращается в противоположность заповедей Христа. Христианские отцы, таким образом, утверждают и оправдывают необходимость такой чудовищной жертвы!»^[67] Вот что пишет об этой «чудовищной жертве» св. Григорий Богослов: «Мы возымели нужду в Боге воплотившемся и умерщвлённом, чтобы нам ожить. С Ним умерли мы, чтобы очиститься... Много было в то время чудес... Но ни одно из них не уподобляется чуду моего спасения. Немногие капли крови воссоздают целый мир»^[68].

Дмитриеву и рериховцев можно понять. То, что возвещает Евангелие, действительно не похоже на религиозные пути, предлагаемые в иных духовных традициях человечества. В мировых религиях искупление означает обычно восстановление нарушенных отношений с Богом посредством искупительных действий людей. Но в Новом Завете все совершается наоборот. Не человек приходит к Богу, неся примирительные дары (в виде своих вновь обретённых познаний, постов, жертв и т. п.), но Бог приходит к человеку, чтобы отдать ему Себя.

Евангелие не рассказывает нам притчей об овцах, внезапно нашедших своего Пастыря. Оно говорит о Пастыре, который спустился к овце. Евангелие не говорит, что закатившаяся драхма вдруг решила заблестеть поярче и тем понравиться хозяйке. Оно рассказывает о том, как хозяйка искала своё затерявшееся сокровище. «Не мы искали, но были взысканы. Сам Он приник на землю и нашёл образ, и был в тех местах, где блуждала овца, поднял её и восставил от блужданий, не переместив людей отсюда, но пребывающих на земле соделал небесными, вложил в них небесную жизнь, не возводя на небо, но небо преклонив и низведя к нам», — говорит о таинстве Спасения Николай Кавасила^[69]. Не люди нашли способ примирения с Богом. Новый Завет возвещает, что «Бог во Христе примирил с Собою мир» (2 Кор. 5, 19).

Бог пошёл навстречу к людям вплоть до ада. Некоторые убежали от Него в Шамбалу.

^[30] Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. – Киев, 1915, с. 74.
^[31] св. Григорий Нисский. Против Евномия. // Творения. Ч. 5. – М., 1863, с. 354
^[32] св. Григорий Нисский. Против Аполлинария. // Творения. Ч. 7. – М., 1868, с. 192.
^[33] св. Григорий Нисский. Против Аполлинария. с. 89-90.
^[34] преп. Иоанн Дамаскин. Цит. по: прот. Г. Флоровский. О смерти крестной. // Православная мысль. Вып. 2. – Париж, 1930, с. 174. Ср. икону «Сошествие во ад» – она являет нам сокрушение врат и победу, а не муки экзистенциалиста. Над головой Христа развеваются Его одежды, которые ещё не успели опуститься следом за Ним – столь стремительно было Его вторжение в мир подземья.
^[35] св. Григорий Богослов. Цит. по: прот. Г. Флоровский. О смерти крестной. // Православная мысль. Вып. 2. – Париж, 1930, с. 164.
^[36] свящ. Сергий Щукин. Современные думы. // Вестник РСХД, № 122, с. 203.
^[37] св. Григорий Нисский. Против Евномия. // Творения ч. 5. – М., 1863, с. 454.
^[38] св. Григорий Нисский. Против Евномия. с. 273.
^[39] Кавасила Н. Семь слов о жизни во Христе. – М., 1892, с. 66.
^[40] св. Григорий Нисский. Против Евномия. // Творения ч. 5. – М., 1863, с. 453.
^[41] Григорий Богослов. Цит. по: прот. Г. Флоровский. О смерти крестной. // Православная мысль. Вып. 2. – Париж, 1930, с. 166.
^[42] Клизовский А. Основы миропонимания новой эпохи. Т. 1. – Рига, 1990, с. 305.
^[43] Цит. по: прот. Г. Флоровский. О смерти крестной. // Православная мысль. Вып. 2. – Париж, 1930, с. 178.
^[44] Clement O. La revolte de l'Esprit: Reperes pour la situation srirituelle d'aujourd'hui. – Paris, 1979, p. 142.
^[45] преп. Максим Исповедник. Творения. Ч. 1. – М., 1993, с. 216.
^[46] Traduction оecumenique de la Bible. – Paris, Cerf. 1988. (Перевод Объединенного Библейского общества). Стоит отметить, впрочем, что это редкий случай удачного перевода этого стиха. Гораздо чаще переводы избирают опорным словом – «уверенность» и вместо онтологического дают чисто психологическое определение веры. Что ж, тем самым читателю даётся возможность при встрече со все множащимися «новыми переводами Библии» достаточно быстро проверить – действительно ли рекламируемый текст лучше «синодального». Нужно просто открыть Евр. 11,1.
^[47] преп. Исаак Сирин. Творения. – Сергиев Посад, 1911, с. 195.
^[48] преп. Максим Исповедник. Творения. Ч. 1, с. 162.
^[49] И здесь вновь приходится вернуться к обвинениям теософов в адрес христиан. Церковная вера ясно говорит, что истинная вера видит и знает свой Предмет. В православии нет проповеди «слепой веры» (см. об этом мою статью «О вере и знании без антиномий» // Вопросы философии. №7. 1992). Напротив, гностики, чью страсть говорить о «знании» столь любят противопоставлять церковной «вере», обращаются к совершенно иррациональным и мифологическим построениям. Ну как, например, проверить и «познать» такой рассказ о возникновении человека: «И Иалдабаоф сказал властям, которые были с ним: „Пойдём, сотворим человека по образу нашему и по нашему подобию“… Этерафаопе Аброн создал его голову, Мениггесстроеф создал его головной мозг, Астерехмен — правый глаз, Фаспомохам — левый глаз, Иеронумос — правое ухо, Акиореим — нос, Банен-Эфроум — губы, Амен — рот, Ибикан — коренные зубы, Басилиадеме — миндалевидные железы, — Аххан язычок, Адабан — шею, Хааман — позвоночник» и т. д.? (Апокриф Иоанна. // Апокрифы древних христиан. Исследование, тексты, комментарии. – М., 1989, сс. 206-207). Если библейский рассказ кажется «ненаучным», то неужели гностическая антропология кажется более соответствующей современной науке? Великий Плотин имел возможность непосредственно оценить меру присутствия действительного гнозиса у «гностиков»: «Они занимаются философией совершенно другого рода, ничего более нельзя прибавить; нам бы было неприлично таким образом философствовать» (Эннеады XIV; Цит. по: Поснов М. Э. Гностицизм II века и победа христианской церкви над ним. – Киев, 1917, с. 229).
^[50] Блаватская, естественно, считает иначе: при всех комплиментах в адрес русского Православия, она в конце концов считает его слепым и глубоко ошибочным воззрением: «Греко-русская церковь, наиболее добродушная и Христоподобная в своей примитивной и простой, хотя и слепой вере» (Блаватская Е . П. Разоблаченная Изида. Т. 1, с. 87). Вновь напомню: по учению православных святых Отцов, истинная вера видит свой Предмет; слепотствует именно неверие.
^[51] «Бог, а особенно личный Бог йоги, очень слабо связан с остальной системой. Целью человеческого стремления является не единство с Богом, а абсолютное ограничение пуруши от пракрити. Преданность Богу является только вспомогательным средством для достижения конечного освобождения. Мы не можем не сказать, что философия йоги ввела понятие Бога только для того, чтобы быть модной и привлекать умы людей» (Радхакришнан. Индийская философия. Т. 2. – М., 1952, с. 328).
^[52] Письма Елены Рерих. 1932-1955. с. 410.
^[53] Письма Елены Рерих 1929-1938. Т. 2, с. 160.
^[54] Письма Елены Рерих. 1932-1955. с. 409.
^[55] Письма Елены Рерих. 1932-1955. с. 409.
^[56] Письма Елены Рерих. 1932-1955. с. 415.
^[57] Письма Елены Рерих. 1932-1955. с. 416.
^[58] Письма Елены Рерих. 1932-1955. с. 416.
^[59] Письма Елены Рерих. 1932-1955. с. 38.
^[60] Письма Елены Рерих. 1932-1955. с. 426.
^[61] Письма Елены Рерих. 1932-1955. с. 121.
^[62] Дмитриева Л. П. Моление о Чаше. Размышление в свете ТАЙНОЙ Доктрины о молении Иисуса Христа в ночи Святого Четверга накануне казни. // Дельфис. 1994, №2, с. 38.
^[63] Дмитриева Л. П. Моление о Чаше. с. 37.
^[64] Дмитриева Л. П. Моление о Чаше. сс. 36-38.
^[65] Дмитриева Л. П. Моление о Чаше. с. 38.
^[66] Дмитриева Л. П. Моление о Чаше. с. 38.
^[67] Дмитриева Л. П. Моление о Чаше. с. 37.
^[68] св. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. – СПб., б. г., с. 680.
^[69] Цит. по: Черемухин П. А. Учение о Домостроительстве спасения в византийском богословии (епископ Николай Мефонский, митрополит Николай Кавасила и Никита Акоминат). // Богословские труды. №3, – М., 1964, с. 167.

[1]  [2]  [3] 

Из книги «Сатанизм для интеллигенции»
www.e-reading.org.ua