Введение в исагогику Четвероевангелия

[1]  [2]  [3]  [4] 

Особенности синоптических Евангелий

Перейдем к следующей части исагогики — сравнительному анализу четырех Евангелий. Как я уже говорил, первые три Евангелия — от Матфея, Марка и Луки — называются «синоптическими», потому что содержат сходный тематический материал. Сегодня мы остановимся на некоторых наиболее характерных чертах каждого из синоптических Евангелий. Разговор же о Евангелии от Иоанна мы оставим до следующей лекции.

Евангелие от Марка

Евангелие от Марка — самое короткое из четырех Евангелий — наиболее лаконично и динамично по стилю повествования. Марку не свойственны вводные предложения: чаще всего новый сюжет вводится союзом «и», что характерно для еврейской литературной традиции (особенностью языка Ветхого Завета является то, что почти всякая фраза в нем начинается с союза «и»). Нередко новый сюжет вводится словосочетанием kai palin — «и тотчас», по-славянски «и абие». Это «абие» у Марка не несет хронологическую нагрузку: нередко с него начинается описание события, которое произошло намного позже, чем то, о котором говорилось в предыдущем сюжете.

Греческий язык Евангелия от Марка, как и язык других Евангелий, содержит арамеизмы. В этом Евангелии Христос называет своих учеников Иакова и Иоанна арамейским словом «Воанергес», то есть «сынами громовыми» (3:17). Слова Христа, обращенные к двенадцатилетней девочке, — «девица, встань», — приведены тоже по-арамейски: «талифа куми» (5:41). Арамейские слова сопровождаются переводом. Так например, в 7-й главе (ст. 11) рядом со словом «корван» дается пояснение: «то есть дар Богу». Пояснение показывает, что Евангелие писалось для людей, которым слово «корван» было незнакомо. В той же главе (ст. 34) приведено арамейское слово «еффафа» (отверзись), а в 14-й главе (ст. 36) мы встречаем выражение «Авва Отче!»

Для чего евангелист вставляет в греческий текст еврейские слова? Скорее всего, не только для большей живости повествования. Возможно, он был очевидцем каких-то из описываемых событий, и происшедшее ярко запечатлелись в его памяти. Он помнил голос Христа, Его слова, само их оригинальное звучание, и хотел сохранить их именно в том виде, в каком они были произнесены Спасителем. Для нас эти детали драгоценны: мы слышим голос Христа, говорящего на Своем языке. В этом смысле драгоценны также некоторые грамматические и синтаксические неправильности, которые встречаются у Марка и в которых мы как бы слышим голос живого Иисуса. Например: «И призвав двенадцать, начал посылать их по два... и заповедал им ничего не брать в дорогу... и не носить двух одежд» (6:7—9). В греческом оригинале здесь сказано «и не носите двух одежд», то есть налицо синтаксическое нарушение: «не брать» и «и не носите». Неожиданно появившееся повелительное наклонение заставляет предположить, что евангелист, описывая разговор Христа с учениками, настолько живо вспомнил Его голос, что, передав другие Его слова в форме косвенной речи, закончил фразу прямой речью.

Помимо арамеизмов, у Марка встречаются латинизмы. На этом основании некоторые ученые предполагают, что Евангелие писалось для жителей Рима (отмечу, что в I веке разговорным языком Рима был латинский, но письменным — греческий). Это возможно, поскольку латинскими терминами евангелист иногда объясняет термины арамейские. Примеры латинизмов: «кодрант» (12:42), «претор» (15:16).

Построение фразы у Марка родственно стилистике народного арамейского языка. У него нередко можно встретить тавтологию, например, «надпись была написана», чего не позволил бы себе ни один грамотный греческий автор, или типично семитские обороты, когда повторением подчеркивается высказанная мысль, например: «Пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них» (5:12); «Диавол не может устоять, но пришел конец его» (3:26).

Особенностью языка Евангелия от Марка является употребление уменьшительных слов, вообще не свойственное высокому стилю и литературному греческому языку: так, в 8-й главе (ст. 7) Марк говорит о «рыбках».

Марк не употребляет аорист, то есть совершенное прошедшее время («сказал», «сделал»), и предпочитает настоящее историческое время («идет», «говорит»). Это придает повествованию дополнительный динамизм.

Иногда у Марка встречаются смысловые пояснения, которые стоят как бы не на месте. Например, в 5-й главе, говоря об исцелении двенадцатилетней девочки, уже после того, как сюжет изложен и сказано, что она встала, евангелист добавляет: «ибо была лет двенадцати». Слово «ибо», конечно, не относится к возрасту девочки: она встала не потому, что была лет двенадцати, а потому что ее исцелил Христос.

Будучи адресовано христианам Рима, которым иудейское предание едва ли было хорошо знакомо, Евангелие от Марка не содержит большого количества ссылок на пророков. Вообще тема взаимоотношения между Ветхим и Новым Заветами, которая с такой полнотой раскрыта Матфеем, у Марка лишь затрагивается, ибо он обращается к людям, для которых эта тема не была столь актуальной и животрепещущей.

По преданию, Марк был учеником Петра и пересказал то, что услышал от него. Это предание восходит к Папию Иерапольскому и сохранено Евсевием Кесарийским (IV век). Однако есть веские основания полагать, что и сам Марк был очевидцем многих событий из жизни Христа. В частности, у Марка есть эпизод, который отсутствует у остальных евангелистов: он упоминает о том, что, когда воины арестовали Христа, с ним находится юноша, завернутый в покрывало по нагому телу; когда его схватили, юноша «оставив покрывало, нагой убежал от них» (14:51—52). Имя юноши здесь не названо, однако многие исследователи предполагают, что им был сам Марк, говоривший о себе в третьем лице. Такой прием в Новом Завете используется часто. Например, евангелист Иоанн называет себя «одним из учеников», «которого любил Иисус» (Ин. 13:23), а апостол Павел, имея в виду самого себя, говорит: «Знаю человека во Христе, который... был восхищен до третьего неба...» (2 Кор. 12:2).

В восточной традиции евангелист Марк считается основателем Александрийской Церкви и первым ее епископом (хотя очевидно, что термин «епископ» может в данном случае быть употреблен лишь весьма условно). В Коптской Церкви до сих пор совершается литургия, авторство которой приписывается апостолу Марку.

Евангелие от Матфея

Евангелие от Матфея часто называют «Евангелием Церкви». Здесь мы погружаемся в мир образов и пророчеств, свойственных еврейскому народу, — тому народу, который был носителем богооткровенного знания о едином Боге и который на протяжении столетий ожидал спасения через Мессию-Искупителя, тому Израилю, который был единственной Церковью до того, как Христос основал Свою Церковь. Предание об арамейском оригинале Евангелия от Матфея, конечно, не случайно, потому что именно этому Евангелию наиболее свойственно «иудейское звучание» (чтобы не сказать «колорит»), именно в нем приведено наибольшее количество ветхозаветных пророчеств. Уже 1-я глава Евангелия от Матфея демонстрирует желание евангелиста подтвердить всякое событие, связанное с рождением Иисуса, соответствующим пророчеством из Ветхого Завета.

Кроме того (и я думаю, это может быть одной из причин, по которой Евангелие от Матфея в каноне поставлено первым из четырех), это Евангелие начинается с того, чем заканчивается Ветхий Завет. Напомню: последняя каноническая книга Ветхого Завета — Книга пророка Малахии — завершается пророчеством об Иоанне Крестителе. С рождества Христова и проповеди Иоанна Крестителя начинает свое повествование Матфей.

Тот факт, что Евангелие от Матфея было адресовано иудеям, подтверждается многочисленными его характерными особенностями. Так например, Матфей называет Иерусалим «святым городом» (4:5). Лука, наверно, пояснил бы о каком городе идет речь, для Матфея же и его читателей ясно, что святой город — это Иерусалим, потому что для евреев другого «святого города» во вселенной не было, так же как не было другого храма кроме храма Иерусалимского. Еще один пример — выражение «геенна огненная», употребляемое Матфеем (23:33). «Геенной» назывался ров, расположенный на окраине Иерусалима, где сжигали мусор и куда сбрасывали нечистоты, место грязное и зловонное, к которому люди старались не приближаться. Называя ад этим словом, Матфей дает своим читателям гораздо более зримый и конкретный образ, чем если бы он использовал греческое слово hades («ад» — от haides, «аид»), которое для еврейского уха не было наполнено таким конкретным содержанием, как слово «геенна». Другие примеры арамеизмов: «Кто скажет брату своему „рака“ — повинен геенне огненной» (5:22); «Не можете служить Богу и маммоне» (6:24). Как мы помним, арамеизмы встречаются и у Марка, однако Марк их комментирует, а Матфей оставляет без перевода, так как, очевидно, его читателям, в отличие от читателей Марка, значение этих слов было хорошо известно.

У Матфея нет той быстроты и динамичности повествования, которая характерна для Марка. Новые тематические разделы совсем не обязательно начинаются у него союзом «и», встречаются и другие вводные слова. Однако, как и Марк, Матфей не дает точных хронологических связок между различными сюжетами. Например, в 1-й и 2-й главах главе он рассказывает о рождении и детстве Иисуса Христа, и в 3-й говорит: «В те дни приходит Иоанн Креститель и проповедует»,-то есть начинает повествование о событиях, происходивших около 30 лет спустя после описанных в главах 1-й и 2-й.

Матфею в большей степени, чем другим евангелистам, свойственна любовь к священным для евреев числам 3 и 7. Приводя родословную Иисуса, он делит ее на три части по 14 поколений в каждой. Матфей говорит о насыщении семи тысяч человек семью хлебами, продолжая тему, начатую в рассказе о насыщении пяти тысяч (для сравнения скажем, что в Евангелии от Луки рассказ о семи тысячах отсутствует). Матфей говорит о семи бесах, вселившихся в человека. В главе 23-й Христос семь раз произносит «горе вам», обращаясь к книжникам и фарисеям. На вопрос Петра, сколько раз нужно прощать, до семи ли раз, говорит ему: «До седмижды семидесяти» (18:21—22). Число 3 также присутствует у Матфея. Он повествует о трех искушения Христа в пустыне. Три растения — мята, анис и тмин, десятину с которых дают фарисеи, — противопоставляются суду, милости и вере, которые, как говорит Христос, им не следует оставлять (23:23). Трижды Иисус молится в Гефсимании, трех учеников берет с собой на Фавор и т. д.

В Евангелии от Матфея присутствуют параллелизмы, свойственные семитским языкам. Например: «сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (10:39). Параллелизм в особенности свойствен еврейской поэзии: так, в Псалтири каждый стих псалма состоит из двух частей, параллельных одна другой. Другим приемом, характерным для еврейской поэзии, является использование той или иной фразы в качестве рефрена. У Матфея этот прием тоже встречается: многократно повторяются такие формулы, как, например, «по плодам их узнаете их» (7:20), «там будет плач и скрежет зубов» (8:12).

Вот еще один пример, подтверждающий, что Евангелие от Матфея было адресовано именно еврейской аудитории: «Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою или в субботу» (24:20). Упоминание о субботе имело значимость только для евреев, для которых бегство в субботу означало нарушение заповеди субботнего покоя и потому было двойной катастрофой.

Характерной темой Евангелия от Матфея является тема Царства Небесного. Хотя и в других Евангелиях говорится о Царстве Небесном, именно для Матфея она является наиболее значимой, поскольку она была одной из центральных в Ветхом Завете. Он видит служение Христа прежде всего как служение царское, как исполнение тех ожиданий, которым наполнены ветхозаветные пророчества.

Слова Христа Матфей нередко приводит большими периодами. Пример тому — Нагорная проповедь. Она же дана у Луки, однако в гораздо более сжатом виде. У Марка же даны лишь отдельные ее фрагменты.

Евангелие от Луки

Евангелие от Луки, как и «Деяния апостолов», написанные тем же автором, отличаются от других книг Нового Завета высоким качеством литературного греческого языка. Если в писаниях апостола Павла, как об этом писал еще апостол Петр, есть «нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели превращают» (1 Пет. 3:16), то у Луки никаких невразумительных синтаксических и грамматических конструкций нет: его язык отличается изяществом, плавностью и точностью. В Евангелии от Луки встречаются такие редкие грамматические формы, которые свойственны только литературному греческому языку и не встречаются у других евангелистов. Лука — единственный из евангелистов, постоянно использующий в повествовании вспомогательные частицы de и te: эти частицы являются принадлежностью греческого литературного языка и придают повествованию несколько приподнятый характер.

Исследователи предполагают, что греческий язык был для Луки родным; не исключено, что Лука был греком по происхождению. Из посланий апостола Павла и основанном на них предании Церкви мы узнаем, что Лука был врачом: Павел называет его «Лука, врач возлюбленный» (Кол. 4:14). Эта информация подтверждается внутренними данными Евангелия от Луки. Так например, если мы сравним те параллельные места евангелистов-синоптиков, где речь идет о болезнях, мы увидим, что Лука часто употребляет более точный и корректный в медицинском отношении термин, чем Марк или Матфей. Например, у обоих евангелистов сказано, что теща Петра лежала в горячке, а у Луки — в «сильной горячке» (в те времена действительно различали горячку обычную,-то, что мы называем «повышенной температурой», — и горячку сильную, то есть лихорадку, сопровождавшуюся потерей сознания). Упоминая об игле, Матфей и Марк называют ее термином «рафис», указывающим на иглу швейную, а Лука предпочитает пользоваться термином «иглони», означающим иглу хирургическую.

Как известно, Лука был учеником апостола Павла. Когда Павел находился в Риме под арестом, почти все ученики его покинули, за исключением Луки, который продолжал оставаться с ним. Близость Луки к Павлу дала повод считать Евангелие от Луки также и Евангелием от Павла — не в том смысле, что Павел его написал, но в том смысле, что богословие Павла оказало существенное влияние на Луку. Впрочем, не следует забывать о том, что Павел не был очевидцем событий, рассказанных в Евангелии от Луки, тогда как Лука мог знать Иисуса Христа при жизни.

Евангелие от Луки — это единственное Евангелие, которое начинается с классического греческого пролога-вступления: «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях... то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил...» (1:1—3) Существовало немало трактатов, в том числе философских и медицинских, которые начинались подобным образом. В частности, трактат Диоскорида Педакия (I в.) о видах врачебного искусства начинается со слов: «Как уже многие и древние, и современные начали составлять повествование о врачебных средствах, то рассудилось и мне, о достопочтенный Арий, по тщательному исследованию предмета...» и т. д.

В отличие от других евангелистов, которым свойственно частое использование параллелизмов и повторов, Лука не склонен к повторениям, что выдает не-семитский характер мышления. Рассказав о насыщении пяти тысяч человек пятью хлебами (9:10—17), он не упоминает о насыщении четырех тысяч семью хлебами: очевидно, он не считает нужным рассказывать о втором чуде в силу того, что оно имеет тот же формат и дает тот же урок, что и первое. Лука нередко дает такие уточнения, которые свидетельствует о том, что он ориентировался на читателя, мало знакомого с географией Палестины: так, он уточняет, что Капернаум — «город Галилейский» (4:31), чего не стал бы делать Матфей, потому что всякий иудей знал, где находится Капернаум. Галилейское море Лука называет Геннисаретским озером (5:1) — так, как его называли не иудеи, а «внешние».

Одной из характерных особенностей Евангелия от Луки является то, что центром всего повествования в нем является Иерусалим и все земное служение Христа представлено не как странствование из города в город, но как целеустремленное шествие по направлению к Иерусалиму как конечной точке пути. Евангелие от Луки начинается в Иерусалиме (1:5) и завершается в также Иерусалиме. Лука игнорирует названия тех городов и сел, которые не связаны напрямую с Иерусалимом. Так, в главе 9-й (ст. 53) евангелист сообщает, что Иисус восхотел идти в Иерусалим и послал вперед вестников. Затем говорится, что на пути в Иерусалим, в одном самарянском селении Его не приняли, «потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим»: название селения не упоминается, а цель путешествия — Иерусалим — упоминается. Затем говорится о том, что Иисус приходит в Вифанию — название селения приведено, так как оно находится в предместьях Иерусалима (10:38). Далее, проходя «по городам и селениям, направляя путь в Иерусалим» (13: 22), Иисус говорит: «А впрочем мне должно ходить сегодня, завтра и в последующий день, потому что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима. Иерусалим! Иерусалим! избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе!» (13:33—34). На пути к Вечному городу Иисус обращается к ученикам: «Вот, мы восходим в Иерусалим, и совершится все написанное чрез пророков о Сыне Человеческом» (18:31). Затем, пересказывая притчу Христа о десяти минах, Лука подчеркивает: «ибо Он был близ Иерусалима, и они думали, что скоро должно открыться Царствие Божие» (19:11). Далее еще одна характерная ремарка евангелиста: «Сказав это, Он пошел далее, восходя в Иерусалим» (19:28). Чуть ниже Лука говорит о том, что Иисус «приблизился к спуску с горы Елеонской...» (19:37): по мере приближения к Иерусалиму географические детали становятся все более точными. Стоя на спуске с горы, Иисус заплакал об Иерусалиме: Лука — единственный из евангелистов, кто упоминает об этом событии, показывающем, какое значение Иерусалим имел для Иисуса. Наконец, Иисус входит в храм Иерусалимский (19:45), после чего и начинаются последние события Его земной жизни.

Еще одна особенность Евангелия от Луки: оно пронизано атмосферой хвалы, благодарения и прославления Бога. Начинается оно рассказами о благовещении Девы Марии и рождении Иоанна Предтечи (об этих событиях другие евангелисты не упоминают). Из описания явствует, что и Захария, и Елисавета, и Пресвятая Дева Мария живут в атмосфере хвалы Богу и молитвенного благодарения. Так, благодарность Девы Марии, выражена в песни: «Величит душа моя Господа...» (1:46—55): эта песнь, присутствующая только у евангелиста Луки, вошла в православное богослужение. В той же главе (ст. 68—79) содержится благодарственная хвалебная песнь Захарии, также вошедшая в православное богослужение. Говоря о рождении Иисуса Христа, Лука приводит хвалебную песнь ангелов: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение» (2:14), а затем повествует о том, как пастухи, узнав о рождении Иисуса, возвратились, «славя и хваля Бога» (2:20). Рассказывая о сретении Младенца Иисуса в храме, Лука приводит благодарственную песнь Симеона: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко» (2:29). Далее можно отметить прославление Бога расслабленным после исцеления (5:25); прославление Бога народом после воскрешения Иисусом сына наинской вдовы (7:16); прославление Бога согбенной женщиной после исцеления (13:13); исцеление десяти прокаженных и благодарность самарянина (17:15) — случай, особо отмеченный Лукой; прославление Бога слепым после исцеления (18:43); радостное прославление Бога учениками при входе в Иерусалим (19:37); прославление Бога сотником, который был свидетелем смерти Иисуса на кресте Бога (23:47); прославление Бога учениками при вознесении Спасителя (24:53).

Следует также отметить особую атмосферу радости, которой пронизано это Евангелие от Луки: говорится о радости при рождении Иоанна Предтечи (1:14); в момент Благовещения (1:28); при посещении Божией Матерью Елисаветы (1:41); при явлении ангела пастухам (2:10). Лука рассказывает, как ученики Христа, вернувшись с проповеди, «с радостью» говорили Ему о том, что им повинуются духи (10:17); Иисус же в ответ сказал: «Однако ж тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (10:20). «В тот час возрадовался духом Иисус», — отмечает евангелист (10:21). Все эти детали отсутствуют у других евангелистов. Отметим также упоминания о радости народа при виде чудес, совершенных Иисусом (13:17); о радости, с которой Закхей готов был принять в свой дом Спасителя (19:6); о радости учеников, которые, встретив Иисуса на пути в Эммаус после Его воскресения, узнали Его в преломлении хлеба и говорили: «Не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге?» (24:32).

Исследователи обращают внимание также на атмосферу молитвы, присутствующую в Евангелии от Луки. Конечно, у всех евангелистов говорится о молитве, но только у Луки отмечено, например, что Иисус молится после крещения (3:21), что Он молится в течение всей ночи перед избранием двенадцати апостолов (6:12).

Евангелие от Луки обращено к Церкви по всей вселенной, а не только к иудеям. Именно поэтому Лука нередко опускает те места, имеющиеся в других Евангелиях, которые напрямую связаны с иудейской традицией: он, например, не упоминает о втором пришествии Илии перед пришествием Иисуса. Если лейтмотивом Нагорной проповеди у Матфея является противопоставление Нового Завета Ветхому («Вы слышали, что сказано древним... А Я говорю вам...»), то у Луки в параллельном тексте это противопоставление практически исчезает. Лука опускает имеющуюся у Матфея заповедь Иисуса: «Не ходите на путь к язычникам» (Мф. 10:15). Напротив, об Иисусе говорится как о свете к просвещению язычников (песнь Симеона — Лк. 2:32), а о Евангелии — что оно должно быть проповедано «во всех народах» (14:47). Часто у Луки (как, впрочем, и у других евангелистов), в пример приводятся лица, не принадлежавшие к еврейскому народу: упомянем притчу о милосердном самарянине (10:15), рассказ об исцелении десяти прокаженных, где единственным благодарным оказался тоже самарянин (17:11), похвалу Иисуса сотнику, который был римлянином и о котором Иисус сказал: «И в Израиле не нашел Я такой веры» (7:9).

Исследователи отмечают, что в Евангелии от Луки женщинам отведено гораздо больше места, чем в других Евангелиях. Это относится прежде всего к Божией Матери, о Которой мы узнаем главным образом из этого Евангелия. У Луки мы читаем также о Елисавете, о наинской вдове, о жене-грешнице, о женах-мироносицах и т. д. Это тем более удивительно, что в эпоху Нового Завета, не говоря уже о Ветхом, отношение к женщине было совсем иным, чем к мужчине — женщин как бы вовсе не принимали в расчет. Не случайно, при перечислении тех, кого Господь насытил хлебами, в Евангелии от Матфея говорится: «Евших было около пяти тысяч, кроме женщин и детей» (Мф. 14:21). У Луки в соответствующем месте (9:14) эта ремарка отсутствует.

[1]  [2]  [3]  [4]