Введение в исагогику Четвероевангелия
[1] [2] [3] [4]
«Синоптический феномен»
Необходимо теперь сказать о так называемом синоптическом феномене. Термин «синоптики» означает, в переводе с греческого, «совместно смотрящие». Ученые, говоря о синоптическом феномене, различают тройственное предание и двойственное предание. Тройственное предание — это те тексты, которые являются общими для всех трех евангелистов. Оно включает в себя около половины стихов Евангелия от Марка, более трети Евангелия от Матфея и около трети Евангелия от Луки (конечно, эти подсчеты весьма приблизительны). Двойственное предание — это тексты, которые имеются у двух евангелистов из трех, например, у Матфея и Марка, или у Луки и Марка. Двойственное предание составляет больше половины объема каждого из Евангелий. При этом, Евангелие от Марка почти полностью вошло в два других синоптических Евангелия. Тот материал, который имеется только у Марка и отсутствует у двух других евангелистов, составляет всего около 50 стихов.
Говоря о труде синоптиков, нужно помнить, что события из жизни Иисуса и Его слова записывались ими по памяти, поэтому не следует ожидать от евангелистов буквального их описания и воспроизведения. Как уже говорилось, существенно отличается, например, текст Нагорной проповеди в Евангелии от Матфея (гл. 5—7) от аналогичного текста в Евангелии от Луки (гл. 6). В Евангелии от Матфея Нагорная проповедь начинается словами: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». У Луки несколько иначе: «Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие». В некоторых списках Луки еще короче: «Блаженны нищие, ибо ваше есть Царствие Божие». Заповеди Блаженства у Луки примерно вдвое короче, чем у Матфея. Молитва «Отче наш» у Луки также намного короче. В критическом тексте Евангелия от Луки (по изданию Нестле-Аланда) эта молитва звучит так: «Отче, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, хлеб наш насущный дай нам каждый день и остави нам грехи наши, как и мы оставляем всякому должнику нашему, и не введи нас во искушение». В течение веков, в результате гармонической корректировки текста молитва «Отче наш» у Луки приобрела почти тот же вид, что она имеет у Матфея, то есть те фразы, которых там недоставало, были вставлены из Евангелия от Матфея. Но изначально, очевидно, разница была весьма существенной.
Во многих других местах изречения Христа даются одним евангелистом более подробно, чем другим. Например, у Матфея (5:15) Иисус говорит: «Зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме». Параллельный текст у Луки (8:16) звучит так: «Никто, зажегши свечу, не покрывает ее сосудом, или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник, чтобы входящие видели свет». В данном случае Лука как бы уточняет Матфея. Можно сравнить и другие параллельные тексты, например, Мф. 25:15 и Лк. 19:13: у Матфея говорится о десяти талантах, у Луки — о десяти минах.
Некоторые детали параллельных текстов в синоптических Евангелиях не согласуются между собой. В частности, в Евангелии от Матфея (10:10) Иисус говорит ученикам, чтобы они не брали ничего с собой в дорогу; в соответствующем месте у Марка (6:8) Он говорит, чтобы они не брали ничего, кроме посоха.
В то же время между евангелистами-синоптиками во многих случаях наблюдается полное текстуальное сходство, что заставляет думать либо о наличии у них общего литературного источника, либо о заимствовании ими текстов друг у друга. К примеру, если сравнить рассказы о призвании двух учеников у Матфея (4:18) и у Марка (1:16), то легко заметить, что фраза «ибо они были рыболовы» присутствует в обоих Евангелиях: один автор, следовательно, должен был заимствовать текст у другого, либо оба должны были опираться на общий источник. Есть места, где у всех трех евангелистов имеется одна и та же синтаксическая ошибка, т. е. во всех трех случаях построение фразы не соответствует правилам греческого языка например: «Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — тогда говорит расслабленному...» (Мф. 9:6; Мк. 2:10; Лк. 5:24). Тождественны тексты проповеди Иоанна Крестителя у Матфея и Луки.
Тождественными бывают даже так называемые hapax legomena — слова или выражения, которые в Новом Завете или даже во всей Библии употребляются лишь один раз, в одном конкретном месте. К таковым относится, например, фраза: «И смеялись над Ним» (Мф. 9:24; ср. Мк. 5:40 и Лк. 8:53).
Цитаты из Ветхого Завета нередко подвергаются одинаковым изменениям у всех трех евангелистов. Например, пророчество Малахии об Иоанне Предтече в оригинале звучит так: «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною» (Мал. 3:1). Если же сравнить тот же текст у евангелистов-синоптиков, то у всех трех мы прочтем: «Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою» (Мф. 11:10; Мр. 1:2; Лк. 7:27). Подобных параллельных мест немало.
Таким образом, мы видим, что, с одной стороны, в текстах синоптических Евангелий имеет место определенная несогласованность, происходящая от того, что евангелисты писали по памяти и не воспроизводили события с абсолютной точностью и реалистичностью. С другой стороны, между синоптиками существует значительное сходство, в том числе и текстуальное, свидетельствующее о том, что между тремя евангелистами существовала литературная зависимость.
Единого мнения относительно характера этой зависимости среди ученых нет. В период до появления и развития библейской критики считалось, что первым было написано Евангелие от Матфея на арамейском языке (это утверждает, как уже говорилось, церковное предание). Но уже в XIX веке все большее число ученых стало склоняться к тому, что Евангелие от Марка появилось на свет первым, а Матфей и Лука опирались на него. В середине XX века, особенно после публикации работ известного немецкого ученого в области библейской критики Р. К. Бультмана, это мнение стало наиболее распространенным.
Для объяснения литературной взаимозависимости евангелистов была выдвинута также так называемая теория двух источников, согласно которой общим литературным источником для Матфея и Луки было Евангелие от Марка и «Слова Иисуса» (logia Iesou), упоминаемые Папием Иерапольским. Что именно представляли из себя эти «Слова Иисуса», остается загадкой. Существуют, например, некоторые апокрифические Евангелия (такие как Евангелие от Фомы), написанные в форме изречений Иисуса, каждое из которых начинается формулой-рефреном «Иисус сказал». Однако по содержанию эти изречения значительно отличаются от тех, что вошли в канонические Евангелия.
В качестве гипотетического источника упоминаются также «аграфы» — незаписанные слова и чудеса Иисуса, косвенное упоминание о которых содержится в Евангелии от Иоанна: «Многое и другое сотворил Иисус; но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (21:25).
Особенности Евангелия от Иоанна
Иоанн — любимый ученик Иисуса, особенно близкий к Нему. На Тайной Вечере он возлежал на груди Учителя. Ему и его брату Иакову Господь изменил имя, назвав их Воанергес — «сынами грома». Вместе с Петром и Иаковом Иоанн присутствовал на горе в момент преображения Иисуса, в числе других учеников он находился и в Гефсимании во время молитвы Иисуса о чаше. Иоанн — ученик, стоявший «при кресте Иисуса»; ему Иисус поручил Свою Матерь, сказав: «Се, Матерь твоя», а Матери сказал: «Се, сын Твой» (Ин. 19:26—27).
По преданию Древней Церкви, Иоанн намного пережил других учеников. В отличие от большинства апостолов, которые почти все закончили жизнь мучениками, Иоанн дожил до глубокой старости. Последние годы жизни он провел в Ефесе.
Евангелие от Иоанна существенным образом отличается от трех синоптических Евангелий. В отличие от трех других Евангелий, у Иоанна повествование построено не по хронологическому принципу, и он не стремится к последовательному описанию событий. Евангелие от Иоанна адресовано читателю, уже знакомому с общей канвой земной жизни Спасителя по другим Евангелиям. По сути, Евангелие от Иоанна представляет собой богословский трактат, где события из жизни Иисуса упоминаются лишь для того, чтобы подчеркнуть тот или иной аспект Его служения, Его миссии. Так например, мысль о том, что учение Иисуса есть «вода живая», иллюстрируется при помощи рассказа о встрече Иисуса с самарянкой (гл. 4), — рассказа, который отсутствует у других евангелистов: в нем даны образы воды, колодца, усталого Путника, Которому нечем зачерпнуть воды и Который просит у самарянки пить. Точно так же мысль о том, что Иисус есть «свет миру» иллюстрируется при помощи рассказа об исцелении слепого при Силоамской купели (гл. 9): тот, кто живет без Бога, слеп, а кто верует в Бога, тот становится зрячим, ибо вера во Христа дает человеку прозрение — таков основной смысл данного рассказа. Повествование о насыщении пяти тысяч пятью хлебами (гл. 6) приводится для того, чтобы подвести к словам Иисуса «Я есмь хлеб жизни». Если других евангелистов привлекает само чудо насыщения народа пятью хлебами, то Иоанн обращает внимание на богословскую значимость этого события: чудо трактуется им как прообраз Евхаристии — таинства, в котором Господь прелагает хлеб в Свое Тело. Наконец, рассказ о воскрешении Лазаря (гл. 11), отсутствующий у других евангелистов, является прелюдией к рассказу о воскресении Христовом и иллюстрацией слов Христа «Я есмь воскресение и жизнь». Мы видим, что все четвертое Евангелие построено по одному принципу: каждой богословской посылке соответствует некий сюжет, который имеет значимость постольку, поскольку он эту мысль иллюстрирует. Именно поэтому Иоанн останавливает свое внимание на деталях, ускользнувших от взора других евангелистов, в то же время оставляя без внимания многие события и слова Спасителя, которые не входят в сферу его богословского интереса.
Как писал Климент Александрийский, Евангелие от Иоанна дополняет синоптические Евангелия, которые отразили человеческую сторону служения Иисуса — Его чудеса и речения, но не раскрыли с достаточной полнотой сторону божественную. Действительно, уже самые первые слова этого Евангелия убеждают в том, что учение об Иисусе Христе как Боге воплотившемся будет основной его темой. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога» (Ин. 1:1—2): эти слова задают тон всему Евангелию. Мысль о Божестве Христа ни в одном из Евангелий не выражена с такой четкостью, как у Иоанна.
Автор четвертого Евангелия подчеркивает универсальный характер проповеди и всего служения Христа. Иисус — Спаситель не только народа израильского, но и всего мира. Согласно Иоанну, Иисус — «Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (1:9); Иисус принимает смерть для того, чтобы весь мир был спасен (3:18); у Иисуса есть и «другие овцы», которые «не сего двора», т. е. не из народа израильского, и которых Ему надлежит привести к Себе, дабы было одно стадо — спасенное человечество, и один Пастырь — Христос (10:16).
Иоанн много говорит об истине. Слово «истина» ни в одном из Евангелий не употребляется так часто, как у Иоанна: у него оно повторяется около пятидесяти раз. Уже в начале Евангелия он говорит о том, что «закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (1:17). Иоанн постоянно подчеркивает истинность слов Иисуса. Более 20 раз встречается в Евангелии выражение «Истинно, истинно говорю вам» — «Аминь, аминь глаголю вам». Но в своем понимании истины Иоанн идет дальше. На извечный вопрос философии, рационализма и скепсиса, вопрос, который был задан Пилатом: «Что есть истина?», — Иоанн Богослов отвечает словами Самого Иисуса: «Я есмь путь и истина и жизнь» (14:6). Истина не есть «что-то» — отвлеченное, неконкретное, бесформенное, Истина есть «Кто-то», и этот Кто-то есть Сам воплотившийся Бог.
Одна из основных тем Иоанна — «Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы». Противопоставление тьмы света — один из постоянно повторяющихся мотивов четвертого Евангелия (см., например, Ин. 1:5; 3:19).
Еще одна центральная тема у Иоанна, не раскрытая никем из других евангелистов в такой полноте, — это тема любви. Существует предание, что Иоанн Богослов в старости, когда уже не мог произносить длинные поучения, постоянно повторял: «Дети, любите друг друга». Это очень характерно для его облика: не случайно Церковь называет его «апостолом любви». Конечно, о любви говорится во всех Евангелиях. Синоптики приводят слова Иисуса о том, что самое главное в законе: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею душею твоею, всем разумением твоим... Возлюби ближнего твоего, как самого себя». Но все это — цитаты из Ветхого Завета; подлинную новизну учения Христа о любви раскрывает именно Иоанн. Именно в его Евангелии Иисус говорит: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга». Новизна этой заповеди в том, что человек призван любить ближнего не просто естественной человеческой любовью, но любовью Христовой, жертвенной. «Как я возлюбил вас, так и вы любите друг друга», — говорит Христос (13:34). А в первом послании Иоанн прямо говорит: «Бог есть любовь» (4:8). И «истина», и «любовь», и «свет» — все это имена Самого Бога, имена воплотившегося Слова. Все Евангелие от Иоанна можно воспринять как развернутое толкование различных имен Божиих.
В Евангелии от Иоанна нет ни одной притчи. Это связано с особым характером богословского мышления Иоанна: в каждом реальном событии он видит притчу, образ, символ, и потому не нуждается в притчах для раскрытия богословского учения Христа. Для него, как кажется, гораздо важнее увидеть в символический смысл в реальных событиях жизни Христа, чем пересказать Его притчи, уже приведенные другими Евангелистами. Так например, рассказ о встрече Христа с самарянкой развертывается в многоплановое повествование, в котором, безусловно, присутствует «приточный» элемент.
Синоптики, как правило, оставляли за кадром те слова и речи Иисуса Христа, которые имели ярко выраженный богословский характер; полемика Христа с иудеями представлена у синоптиков недостаточно полно. Основная канва синоптических Евангелий — рассказ о жизни Христа и воспроизведение Его нравственных увещаний, преимущественно в форме притч; собственно Его богословскому учению не уделяется столько внимания, сколько оно бы заслуживало. Иоанн восполняет этот пробел. Его Евангелие по большей части состоит из бесед Иисуса; в нем много диалогов с евреями, носящих полемический характер. Только у Иоанна приводится беседа Христа с учениками на Тайной Вечере. Иоанн делает особый акцент на уникальности, беспрецедентности проповеди Христа, отмечая реакцию слушателей на Его слова: «Никогда человек не говорил так, как Этот Человек» (7:46).
В Евангелии от Иоанна заметна некоторая недосказанность. Часто речи Иисуса вызывают у собеседника или слушателя некоторое недоумение или вопрос. Вопрос задается, Иисус отвечает на него, но Его ответ порождает новый вопрос. Или Он не отвечает на вопрос прямо. Например, в беседе с Никодимом Иисус говорит, что человеку надо родиться свыше. Это как бы тезис, с которого все начинается, но Никодим спрашивает: «Как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» Вопрос, в общем то, естественный, но Христос не отвечает прямо, Он говорит: «Если кто не родиться от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие» (3: 4—5). Ответ, однако, остается загадкой для Никодима. Во всем повествовании чувствуется некоторая недосказанность, но в свете учения Церкви становится ясно: Иисус говорит о таинстве Крещения. Еще пример. Апостолы Филипп и Андрей говорят Иисусу, что пришли какие-то эллины и хотят его увидеть. Иисус же отвечает, что его проповедь должна прозвучать на весь мир — «Пришел час прославиться Сыну Человеческому» (12: 23), но об эллинах больше ничего не говорится, и увидели они Иисуса или нет, остается неизвестным. Апостолу Иоанну прежде всего важна мысль, какая-то богословская идея, а все подробности из жизни Иисуса он приводит лишь для того, чтобы эту мысль проиллюстрировать.
Как у других евангелистов, у Иоанна встречаются арамеизмы и латинизмы. Особенностью его синтаксиса является то, что у него чаще всего сказуемое стоит перед подлежащим.
В последние несколько десятилетий много внимания уделяется так называемым хиазмам у ветхозаветных и новозаветных авторов. У Евангелиста Иоанна хиастические структуры ясно различимы. Под хиазмами понимают такие смысловые и фразеологические структуры, в которых утверждения расположены с большей или меньшей симметричностью по принципу a-b-a, a-b-c-b-a и т. д., причем одно утверждение в таком случае неизбежно воспринимается как центральное. Например: а) В начале было Слово, b) и Слово было у Бога, a) и Слово Было Бог. Другой пример: a) Оно было в начале у Бога, b) Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть, c) В Нем была жизнь, и жизнь была Свет человеков, b) И Свет во тьме светит, a) и тьма не объяла его.
Хиазмы можно усмотреть и в более крупных структурах: отдельных зачалах, главах и даже в целом Евангелии. При всей условности, произвольности и подчас искусственности подобного членения Евангелия, это членение все же в некоторой степени помогает понять ход мысли Евангелистов. Как правило, они мыслили циклично, т. е. их мысль вращалась вокруг той или иной богословской посылки и постоянно к ней возвращалась. Это во всяком случае характерно для Иоанна Богослова.
Иоанн — автор трех посланий и Апокалипсиса. Корпус писаний Иоанна имеет исключительное значение. Иоанн как бы завершает не только Новый Завет, но и всю Библию своими писаниями — Апокалипсисом — книгой, которая заключает Священное Писание, но и своим Евангелием. Можно провести такие параллели. Библия начинается словами: «В начале сотворил Бог небо и землю». Под словом «начало» здесь имеется в виду сотворение мира. Автор книги Бытия не может заглянуть за грань сотворения мира, он не говорит о том, что было до этого события. Евангелист Иоанн начинает свое Евангелие аналогичным оборотом: «В начале было Слово», — и в этом, конечно, очевидна связь с началом Библии. Но Иоанн далее говорит: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», — то есть, он говорит о том, что было еще до начала творения, о Боге в Самом Себе, о том, что Слово Божие — вторая ипостась Святой Троицы — всегда существовало у Бога, и именно Слово Божие сотворило весь мир. Евангелист Иоанн с самых первых слов рисует такую перспективу, которой не дает ни один из библейских авторов. В последних главах Апокалипсиса говорится о всеобщем обновлении созданного Богом мира: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа» (21: 1—2). И далее идет описание небесного Иерусалима и нового неба. Иоанн как бы заглядывает за грань сотворения мира, говоря о том, что было «в начале», и за грань конца мира, говоря о том, что будет после конца мира. Его богословие — это поистине синтез всей Библии. Именно Иоанн открывает такие необозримые бездны в Ветхом и Новом Заветах, которые недоступны ни одному из других авторов. Поэтому его называют тайнозрителем: он тот, кому было открыто тайное, то, что от других было скрыто, и в этом значение писаний Иоанна.
[1] [2] [3] [4]
Опубликовано: 07/03/2011