Как ёжик загрустил

Жил-был ёжик. Пришёл он раз на полянку, выбрал пенёк поудобней и сел грустить.

— Как тебе, веселей? — беспокоится зайчик.

— Какое там, — лапкой машет, — хуже бы не стало.

— Смотри, красиво как вокруг! — утешает белочка, — вон орехов, листьев и яблок сколько! Хочешь, принесу тебе яблочко?

— Это вам, белкам, с характером повезло, а я уж такой уродился: ничто мне в целом свете не любо да не мило, — ответил ёжик.

И слезу пустил.

Тут все зверушки переполошились. Отовсюду доносится: «ох» да «ах». «Он плачет» да «плохо ему».

А ветер мимо пролетал, кутерьму вокруг ежа увидал и спрашивает:

— Это что у вас тут на поляне за хоровод? И кто это у вас такая царевна-несмеяна? Тебя белочка, детки заждались. Да и другим нечем заняться, что ли?

А ёжик только глазки грустные пучит.

— Иди-ка ты, — ветер ему говорит, — на другую полянку, там грусти.

И потрусил ёжик по тропинке прочь, да подарки не забыл прихватить. То и дело во встречные лужи глядится: достаточно ли у него печальная мордочка? И улыбается хитро так.

Смотрю я ему вслед и думаю: а ведь где-то я такого встречала. Только где, не припомню... Может, вы знаете?

Один в море не воин

Полосатый Марлин — рыба вовсе не злая. Просто голодная. А у голодного всегда характер портится.

Плывёт Марлин по синему океану, ищет, кого проглотить.

Увидит тунца? Ам! И нет тунца.

Заметит макрель? Зубами щёлк! И потрохов не осталось.

А сардинки держатся вместе. Как заметит одна сардинка Марлина, подаёт знак. И собираются все в огромный шар. Так, шаром, и плывут.

Злится Полосатый Марлин. Челюстями хлопает. И всё мимо. Рассыпается шар, снова собирается. И был таков.

А кто в одиночку плавал — всех слопали.

Вот как бывает. Потому что один в море, широком и солёном, не воин. А в нашем житейском — и подавно.

Радуга

Как перестали небо с землёй в дождик играть, и не осталось у тучек молний, — засияла над полями, лесами, городами радуга. Радостная дуга.

Тут печаль за печку спряталась, скука скукожилась, а кручина с кручи дала стрекача.

А радуга смеётся и радуется, да цветы, и травы, и звери с ней. Только некоторым что-то не по себе. Завидно.

— С нашего болота подвиньтесь, будьте добры, — квакнул важный толстый лягух, — ибо явление Вы легкомысленное и мимолётное.

А радуга ему в ответ улыбается. И на месте стоит. Мол, не сама я к вам пришла — Бог послал.

— Головы не поднимаем, трудимся! — рявкнул бобровый начальник и давай пилить изо всех сил: лишь бы на небо не глядеть.

Ну, а радуга и в реке, и в росе, и в лужах на земле отражается. И у всех работяг улыбка от уха до уха.

— И что только находят в ней? — забубнил старый пень, — снизу синяя, сверху красная, в середине — и вовсе зелёная. Что ей рады-то все? Прямо ни вкуса, ни понятия.

Рассмеялась, развеселилась радуга. Вспыхнула напоследок и растаяла.

До свидания, мол, до новых встреч.

Но всегда, подними только голову, погляди поверх домов-городов, и она тут же вспомнится.

Чтоб никто не скучал. Чтобы помнили о радости.

Рис. Тамары Твердохлеб