Богоматерь. Глава IV

И вот Святая Семья в том Назарете, где жила Дева Мария после обручения с Иосифом, где приняла Она чудную весть о рождении от Неё Христа, снова в местах привычных, знакомых.

Но как изменилась во всем Её жизнь!

Тот Бог, к Которому так стремилась Её душа, теперь с Ней, и этот Бог — Её Сын.

Как полна была Её жизнь! Сколько отрады доставляло Матери следить за возрастанием премудрости и добродетели Сына!

Вспомним о том, как пылко мечтала смиренная Дева Назарета о Матери Божией, как образовалось в Ней желание под влиянием этой мечты стать последней из служанок Богоматери и это служение принять, как величайшее счастье жизни... И вот тут эта Матерь — Она, а предвозвещенный пророками Мессия — это Он, Её Сын, Её Иисус, растущий у Неё на глазах.

Трудно представить себе мысли и чувства в ту пору Той, Которая была человеком и в то же время знала о Себе, что Она Матерь воплотившегося Бога... Действительность, превосходящая всякую мечту, небо, спустившееся на землю, земля, вознесённая к небу...

Он рос, и Она с умилением и радостью следила за Его развитием, и сколько скорби было в этой радости!

И в те дни, когда Она держала Его у Своей груди или созерцала Его безмятежно раскинувшимся на Её коленях, сладко вздыхающим в тихом сне, с ненаглядным лицом прекрасного ребёнка, на котором, однако, лежала неизъяснимая печать Божественности; и когда Он играл с Иоанном, сыном Захарии и Елисаветы, старшим Его на полгода, — все та же мысль страшила Пречистую, тою же грозою отдавалось в ушах вещее слово старца Симеона: «Тебе оружие пройдёт душу!» — и сердце сжималось...

Когда Он вышел из поры первого младенчества, опасения все так же не покидали всегда взволнованного, всегда чуявшего беду сердца Матери...

Вот они опять вдвоём с Иоанном, сыном Елисаветы, присели около дома и с несвойственной детям тихостью ведут между собой какую-то беседу, а сердце Матери бьётся тревогой... О, если б можно было остановить время, если б можно было, чтоб эти родственники-мальчики никогда не уходили с глаз Её, Девы Марии! Если б мир, если б жизнь со всеми её загадками, со всеми тайнами непонятными никогда не призвала их к себе, не встала между ними, этими несказанно милыми и дорогими детьми и всегда готовыми к самоотверженной защите грудью их матерями... Но нет, нет, будущее сурово: жизнь грозится... «Оружие пройдёт душу...» О, если б время могло остановиться, если б после всех чудес свершилось ещё новое и большее чудо: если б Божественный Младенец мог навсегда остаться Младенцем, не выходить из Назарета, от зоркого охраняющего взора Матери!..

В Евангелии нет решительно никаких указаний на детство Христово. Лишь с благоговением напрягая своё воображение, мы можем представить себе приблизительные картины этого детства. Евангелие говорит, что Христос был в повиновении у Иосифа и Девы Марии. Так как Иосиф тяжёлым трудом добывал для маленького Иисуса и Его Матери насущный хлеб, то, конечно, Христос, как только стал подрастать, уже должен был помогать мнимому Своему отцу в его трудах.

До сих пор ни в духовной литературе, ни, тем менее, в искусстве не разрабатывали эту тему — о «трудничестве» Отрока Иисуса. Но вот в 1908 году на выставке парижского салона (громаднейшая международная выставка картин) появилось полотно, обращающее на себя внимание всех верующих, старающихся проникнуть в тайну детских лет Христа. Изображена внутренность очень бедного помещения. Столярный верстак, прекрасная Дева, бедно одетая, вертит колесо. Дева вся в белом, с белым длинным покрывалом на голове, спадающим простыми складками к поясу. У маленького каменного колеса, которое вертится силой другого большого, в сосредоточенной позе сидит старый плотник, обняв руками маленького Мальчика. Луч света, пробравшись снаружи из небольшого оконца, образует род сияния вокруг головы Ребёнка. В Своих ручках Он держит кусочек дерева, из которого летит мелкий дождь опилок от соприкосновения с быстро вращающимся колесом верстака... Кто не узнает в этой обаятельной картине старца Иосифа, обучающего Отрока Христа столярному делу? Чьё верующее сердце не наполнится сладкой грустью при воскрешении этих невидимо блеснувших заветных, священных дней?

И вот, эта работа, беседы с Матерью и уединённые размышления, минуты общения Бога Отца с Богом Сыном — великая, уму недоступная тайна — и должны были составлять главное содержание жизни Отрока Иисуса.

Дни Богоматери проходили, как всегда, в трудах. Имея прекрасное основательное образование в круге знаний, доступных евреям, Она, как говорит предание, учила грамоте детей, и уж конечно, Она же учила грамоте и Иисуса... Странное обучение, где неизвестно, кто больше учился: Мать ли, или Сын, от всякого слова Которого лучи внутреннего знания, постижения причины причин должны были озарять внутренний мир Пресвятой Учительницы...

Рукоделие по-прежнему составляло и в эту пору любимое занятие Пресвятой Девы, и Она лично изготовляла одежду для Себя и Божественного Сына.

Вот внешние рамки, в которых протекала жизнь Святого Семейства, и как мало видно в этих рамках! Навсегда останутся скрытыми главные непостижимые тайны...

О чем думал Божественный Отрок? Каково было в Нем соотношение всезнания Божества и ограниченного знания ребёнка, пытливо приглядывающего к Божьему миру? О чем мечтал и как именно Он, Отрок Назарета, не переставший быть Богом и не нарушивший Своим воплощением таинственного единства Святой Троицы, — пребывал в общении с двумя другими Лицами Божества?

Хотя и отмеченный сиянием Неба, Отрок Иисус жил так обособленно, что оставался неизвестным даже в ближайших местах. Например, Нафанаил, живший в соседнем городе Кане Галилейской, всего лишь в часе езды от Назарета, впервые услыхал об Иисусе лишь от Филиппа, когда Иисусу было уже тридцать лет.

Так бывает, что великое сокровище остаётся незамеченным людьми, которые, и имея очи, чтоб видеть, — не видят. Так бывает, что в недрах семейств тайно зреет какая-нибудь чудная девушка, какой-нибудь юноша благородной души, дивного сердца, великих способностей, — и не знает никто о них ничего, кроме их домашних, с тревогой, изумлением и любовью следящих за развитием этих избранных душ.

Когда Иисусу было двенадцать лет, совершилось в Его жизни событие, которое открыло для Девы Марии новый род страдания.

На праздник Пасхи Богоматерь и старец Иосиф взяли с собой Иисуса в Иерусалим. По окончании праздника они пошли обратно в Назарет, — очевидно, со своими земляками. Иисуса с ними не было. Они были уверены, что Он идёт сзади с другими богомольцами, и потому не беспокоились за Него. Но на первом роздыхе они обошли все кружки отдыхавших богомольцев и, не найдя среди них Иисуса, стали тревожиться. Опять Его искали и, наконец, решили вернуться в Иерусалим. В страхе и печали вошла Мария в храм иерусалимский, надеясь, вероятно, найти там и подкрепление в скорби Своей, и вразумление, где Ей искать Сына. И вот, видит Она, Отрок Иисус сидит среди древних старцев, известных учителей народных, слушает их со смирением, свойственным отроку Его возраста, вопрошает с силой, доступной лишь Богу. На лицах окружавших юного Христа людей были написаны ужас и изумление пред премудростью Отрока...

Сердце Марии исполнилось радостью при виде дорогого лика Иисусова, и Она обратилась к Сыну со словами нежного упрёка: «Чадо, что сделал Ты с нами! Вот, отец Твой и Я со скорбью искали Тебя».

— Что в том, что вы искали Меня? Разве не знаете, что Мне надлежит быть среди того, что принадлежит Отцу Моему.

Это были первые слова, сохранённые Евангелием от Христа, первое открытое признание Себя Сыном Божиим и первое прямое указание Своей Матери на то, что Он не принадлежит уже Ей, а принадлежит делу проповеди и служения людям...

Как тяжело должно было отдаться это слово в груди Марии! Тут, может быть, впервые, жестоко кольнуло Её то таинственное «оружие» муки, о котором говорил Ей Симеон. Тут стало открываться Ей ясно будущее: Сын, уже не принадлежащий Ей всецело, как в детстве, — Сын, оставивший Её и ушедший к народу, Сын, по отношению к Которому в полные права Матери Она войдёт лишь тогда, когда все Его оставят...

Поняв, что Её Иисус будет принадлежать не Ей только, а человечеству, Она сделала то, что делала во всю Свою великую и молчаливую жизнь: безмолвно склонилась пред вышнею волею.

А позже сделала Она больше: Она стала Матерью всего того человечества, которое у Неё отняло Её Иисуса и ради которого Иисус пошёл на крест.

Через несколько лет после описанного события Иосиф Обручник отошёл к праотцам своим, которым мог возвестить о пришествии в мир желанного Мессии. По преданию, он умер в глубочайшей старости — именно, ста десяти лет от роду. Могила его находится теперь в той самой Гефсиманской пещере, где покоилось несколько дней пречистое тело Девы Марии, до воскрешения Её Божественным Сыном.

Стеснённость в средствах Богоматери стала теперь ещё больше, и нужно было ещё больше заботы и труда, чтоб поддерживать маленькое, скудное хозяйство. В женских рукоделиях Богоматерь оставалась все так же искусной и неутомимой. Она, между прочим, несмотря на все Свои заботы, сумела соткать для Иисуса замечательный по исполнению красный полотняный хитон без швов. Этот хитон бессменно Христос носил до смерти.

Шёл год за годом. Если Евангелие и церковные предания дают нам несколько скудных сведений о младенческих и детских годах Христа, то нет решительно никаких данных о годах Его мужества. Между явлением Его в двенадцатилетнем возрасте во храме иерусалимском и крещением во Иордане все покрыто непроницаемой тайной, но можно достоверно предположить одно, — что Дева Мария в эти годы утешалась близким единением с Иисусом: Он был при Ней, Она видела и слышала Его, — и уже по бесконечным совершенствам Её, не говоря уже о великости Её к Нему любви: Христу было ближе, чем кому другому, открывать Ей те тайны, которые Он мог Ей открыть.

Из книги «Богоматерь. Описание Её земной жизни и чудотворных икон»