Осень жизни

Каждый нормальный человек мечтает прожить максимально долго. Стремиться к этому — естественно и желать — незазорно. Но, опять же, всякий знает, ясно осознает, что долгая жизнь необходимо сопряжена со старением. В этом — раскол нашего желания: жить хочется долго, но не стареть, или как-нибудь не очень стареть. Старость симпатий не вызывает и, более того, современная культура вообще старается получше укрыться от этой реальности, не видеть её, не замечать. Старым быть стыдно. Потому что старость не может быть красивой по определению, ибо сама есть уродство, безобразие и предвестник смерти. А ещё это — немощи, болезни, беспомощность, иногда — маразм. И наоборот, современный западный мир одержим культом молодости, доходя в этом поклонении до жутких крайностей, когда всерьёз предлагается взрослым людям не учить детей, а самим у них всему учиться, прислушиваться к их мнению и без конца защищать их права и поощрять свободы. Так где же вы хотите отыскать эту красоту старости, когда само это выражение кажется абсурдным и противоречивым?

С красотой вообще все непросто. Её, например, никак нельзя доказать. Как доказать, что вот эта девушка прекрасна? Ведь доказательство — это некоторый вид рассуждения, плод работы ума, тип рациональной активности, а переживание красоты — это несколько иной опыт. Красота живёт как бы в другом измерении, в нем и постигается, и настигает нас. Красота не доказуема, а показуема. Она избыточна и, иногда кажется, нелогична. Вот — зачем нужны старики? Сколько бы времени освободилось для тысячи добрых дел и начинаний, не путайся под ногами разные старухи-процентщицы и всякие лишние деды. Все эти разговоры, что они заслужили, мы у них учимся... Часто ведь и не учимся, потому что нечего у них взять, даже бывает и вредно что-то заимствовать, просто опасно. Слышали фразы «старый хрыч», «старая ведьма», «вредная старуха» и прочие менее вежливые? Но ведь в нашей речи есть и другое: «красивый старик», ласковые имена «дедушка», «бабушка», «старушка». Мы умиляемся, даже когда произносим эти слова или слышим их. Чему умиляемся? Что так трогает сердце? Опыт человеческой красоты, пережитой в общении со старыми людьми, опыт, отзывающийся в сердце благодарностью и любовью.

Когда я трудился в детской воскресной школе, я давал ребятам задание нарисовать себя в старости с указанием своих технических характеристик: возраст, состояние здоровья, достижения, количество детей и внуков и т.д. Девочки чаще всего рисовали себя пышноволосой изящной старицей, возраст которой угадывался с трудом: она усердно копается в саду родового гнезда в окружении целой толпы внуков и всяких кошек. Любопытно, что муж-старик ни в одном из рисунков не фигурировал. Рисунки мальчиков были ещё занятней. Один паренёк изобразил себя без руки и ноги, с чёрной повязкой на месте утраченного глаза. Стоял старик-вояка на фоне огромной карты, тщательно подписанной: «Где я сражался за Родину». Замечу, что обозначенные горячие точки были на всех известных континентах и довольно далеко от самой Родины. Зачем я давал ребятам такое странное задание? Мне кажется, что молодым людям полезно размышлять на тему собственной старости, вспоминать свою старость, что помогает воспитать со-чувствие, выработать чувствительность к старости и научиться её принимать и понимать. Страшно даже подумать, что меня, такого сильного и здорового, будет кто-то мыть, одевать, садить на горшок и кормить с ложечки, терпеливо (если повезёт) поправляя салфетку. Такое воспоминание как некое духовное упражнение делает человека мудрее, учит созерцать свою собственную предельность и уязвимость, из которой и только из которой можно увидеть путь к вечному и подлинному.

Мы как-то бессознательно не хотим, просто не можем примириться со старостью, как не можем примириться со смертью. Но и с жизнью, и со смертью нас примиряет красота, и старый человек прекрасен, если сквозь его немощное и усталое тело высвечивает нечто подлинно прекрасное, которое не истлевает от времени и невзгод, а, наоборот, набирает в них силу.

У апостола Павла целое послание — 2-е к Коринфянам — посвящено раскрытию этой известной христианской истины: Сила Божия в немощи совершается (ср. 2 Кор 12:9). Ибо если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется (2 Кор 4:16). То есть, в опыте страдания и немощи, принимаемых в благодарности сердца, человек приобщается подлинной красоте и мудрости, которые не всякому дано разглядеть в старом человеке и, конечно, не всякому дано ей приобщиться. Сквозь покровы немощного старческого тела проявляется вызревавший долгие годы сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа (1 Петр 3:4). Но ведь апостолы говорили это не применительно к одним старикам, это универсальный закон для людей всех возрастов. Это верно. Но для воспитания этого внутреннего человека необходим многолетний труд, как пишется о святых подвижниках — «состарился в подвигах» — вот это красиво! — состариться не в страстях, а в подвигах. Вот это и есть добрая старость (ср. 1 Пар 29:28). Но именно поэтому не всякая старость добра и прекрасна.

В церкви часто читается отрывок из книги Премудрости Соломона: Старость же честна не многолетна, ниже числом лет исчитается, седина же старости — житие нескверно (Не в долговечности честная старость, и не числом лет измеряется: мудрость есть седина для людей, и беспорочная жизнь — возраст старости) (Прем 4:8—9). В старости совершается, если угодно, некий суд над жизнью человека. Когда мы входим в возраст, все черты нашего характера, привычки, в том числе и дурные, шаржируются, становятся более выпуклыми и пугающе преувеличенными. Все ведь встречали прожорливых старух, похотливых стариков... подозрительность, жадность, высокомерие, жестокость — страшно уродливы в стариковском варианте. Как это ужасно, достигнув преклонных лет, состариться со своими болезнями души и духа. Безусловно, бывают и естественные (если болезнь естественна) причины такого поведения, но в большинстве случаев это следствие нашей духовной лени, не давшей нам в молодости справиться со своими страстями. И в этом тоже урок для всех молодых: возделывать душу в нужный час и пока есть силы, дать внутреннему человеку вовремя созреть, крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке (Еф 3:16).

В Псалтири есть один чудный псалом — семидесятый. Там есть такое молитвенное воззвание к Богу: Не отвержи мене во время старости: внегда оскудевати крепости моей... Боже мой, не удалися от мене (Пс 70:9, 12). На эти слова композитор Березовский, один из замечательных церковных авторов, написал хоровое произведение, которое исполняют во многих храмах. И слова, и музыка пронзительны и крепко трогают душу, потому что, хотя мы и восхваляем красоту старости и все благодатные дары этого возраста, все же понимаем, что старость — это крест, это испытание страданием. Красота старости — это не та красота, которой завидуют: слишком отчётливо мы осознаем или чувствуем, что старость есть что-то неестественное, что человек не должен стареть, также как и не должен умирать. И тексты древних христианских авторов говорят нам о том, что мы призваны к жизни нестареемой, в которой юность наша должна обновиться. Но здесь и сейчас, пытаясь жить и стареть во Христе и со Христом, я знаю, что в Церкви как Теле Христовом нет эллина и иудея, варвара и скифа, раба и свободного, мужеского пола и женского, старика и молодого, но все и во всем Христос (ср. Кол 3:11; Гал 3:28).