Матушка Серафима

[1]  [2]  [3]  [4] 

«Чаях Бога спасающего мя от малодушия и от бури» (Пс, 54:9)

Возвращаясь к жизнеописанию Нилы Новомодной, прибывшей в Козельщинский монастырь в начале 40-х годов, необходимо сказать, что первое время её пребывания там проходило в неуклонных трудах, посещении церковных служб, пении в сестринском хоре, неупустительном выполнении молитвенного правила, созидании своей души и любимом рукоделии — вышивании (преимущественно златошвейничестве). Она старалась находиться в полном послушании у настоятельницы и на всякое дело испрашивала её благословение. Скудость средств обители и строгость устава не пугали девушку. Было ветхо, бедно, но умилительно.

Радостные дни сестринского общежития вскоре были омрачены для Неонилы неожиданным событием — молодая особа сильно заболела, и случилось сие при таковых обстоятельствах. На светлый день Воскресения Христова Нила разговелась кусочком пасочки и пасхальным яйцом, а после этого упала без сознания. Болезнь была абсолютно неожиданной и имела непонятный характер. Сестры отчаялись о её жизни и, посовещавшись с батюшкой, решили посвятить Новомодную в монашество. В 1942 году абсолютно бессильная Нила была пострижена в мантию с именем Серафимы. Чин совершил духовник обители схиигумен Адриан. Безусловно, что постригая Неонилу и давая ей архангельское имя, он провидел её пламенное служение Господу и её великое будущее.

К большому удивлению окружающих, монахиня Серафима не умерла, а вскоре поднялась с болезненного одра и, безмерно обрадовав молившихся за неё насельниц, стала петь в монастырском хоре. Затем она включилась и в остальные послушания, ибо тяжёлой работы в обители в то сложное время было немало. Маленькая и отнюдь не богатырского здоровья, она трудилась изо всех сил, ибо с детства была чужда праздности и лени. Любое дело на монастырском поприще Христова невеста выполняла со страхом Божиим и ревностным усердием.

Но недолго матушка Серафима утешалась пребыванием в стенах любимого монашеского ложа. В 1949 году Козельщинскую святыню закрыли, мотивировав это тем, что её возрождение в годы фашистской оккупации являлось якобы незаконным, а регистрация общины, по советским меркам, недействительной. Сестры, рыдая, собирали свои узелки. Планировался переезд в Лебединский Свято-Николаевский монастырь. Тяжкое предчувствие подсказывало: там они будут находиться недолго. Так, собственно, и случилось... В начале роковых 60-х и эту обитель постигла тяжёлая участь, и после её закрытия матушки разбрелись кто куда.

Трудно описать весь тот ужас, который одолевал сестёр, ставших свидетелями очередного поругания их монашеского козельщинского гнезда. Видеть все это было мучительно больно. Бывшим насельницам предстоял долголетний подвиг терпения...

С этого времени, по словам самой монахини Серафимы, начались для неё мучительные годы скитаний. Большую часть времени она проводила на родине, в селении Демьяновка, трудясь на простых работах, преимущественно уборщицей. Среди мирских соблазнов и забвения всего святого в суетном коммунистическом пространстве ей было невероятно скорбно. Образом жизни в этом бытии служило для матушки самозабвенное трудолюбие, а главным смыслом существования являлась уединённая домашняя молитва и чтение святоотеческих книг. Общалась она крайне мало, преимущественно в силу деловой или хозяйственной необходимости. На работе же была исправной и добросовестной советской труженицей, отдавая кесарево кесарю, — но при этом ревностно бдила чистоту монашеских обетов. На стезе целомудрия было для невесты Христовой немало шипов. Рассказывали, что один из её соработников приставал к ней с развратными словами и даже хотел снасильничать. Однажды матушка вынуждена была, защищаясь, ударить сего негодяя. Мужественный отпор столь хрупкого существа вынудил последнего навсегда оставить свои лихие намерения. Вскоре он неожиданно скончался. Многие годы спустя монахиню Серафиму мучило чувство вины перед этим человеком.

Полтавский Крестовоздвиженский монастырь в послевоенные годы

Шли годы, тоска по сестринскому общежительству неустанно томила её сердце. В середине 50-х жизненные обстоятельства сложились так, что служительница Божьей нивы смогла снова оказаться в монастырских стенах — теперь уже Полтавской Крестовоздвиженской обители. В личных дневниковых записях монахини Антонии (Жартовской), речь о которой шла ранее, отмечено: «26 августа 1956 года. Приехала на жительство мон. Серафима Козельщ. (Новомодная Неонила Иадоровна 2-ая) Апполинариева сестра. От младенчества весьма замечательна. С младенчества имеет замечательный дар — голос, дискант и расположение к регенству». А в «Летописи личного порядка», ведомой матушкой Антонией, есть следующая запись: «Опять прошли года. И вот на пороге у меня небольшая монашенка с характером, «Новомодним» лицом и голубыми глазками, с милым, как щебетание птички, разговором (вот что значит выросла среди любящих старших сестёр). Серафима? Да Вы угадали! Побыла у нас — поехала домой. Но волей судеб с работы пришлось уйти, и вот она здесь. Как можно оценить эту жизнь? Воистину из млада — судил тебе Господь здесь быти. Так оно и должно было быть. На тебе, говорю, было написано — куда твой путь, когда тебе было 6 лет! Вот прошло тридцать с лишним лет, и ты тут!».

В Полтавской обители матушке Серафиме определено было быть недолгое время, ибо 8 июля 1960 года сестринская жизнь в её стенах прекратилась. Монастырь расформировали, а насельницам предложили переселиться в Лебединский монастырь Черкасской области. Краткий период пребывания в Крестовоздвиженской святыне стал для матушки знаменательным. Там она познакомилась с иеросхимонахом Симеоном (Сиверсом), приехавшим в Полтаву 20 августа 1956 года, по благословению полтавского владыки Серафима (Шарапова) и находящемся в обители до 22 февраля 1957-го. Встреча с этим подвижником и его назидания стали для монахини Серафимы определяющими — с тех пор она называла его своим духовником.

«На всяком месте владычествия Его благослови душа моя Господа» (Пс. 102, 22)

С тяжким сердцем и болью души возвращалась матушка Серафима из благодатного монастырского ложа в суетно-безбожное мирское бытие. Но такова была её участь. В 1964 году она переехала на жительство в Кобеляки, к своим сёстрам, к тому времени уже тоже монашествующим. Купножитие возрадовало её, а поддержка родных значительно укрепила. В этом маленьком городишке она имела возможность посещать тамошний Свято-Покровский храм и трудиться на поприще церковного регента. Наряду с храмовым послушанием матушка выполняла ещё одну важную миссию — занималась духовным наставлением и христианским воспитанием своих племянниц — Ольги и Татьяны. Сие она считала, пожалуй, самой главной миссией во время своего пребывания в Кобеляках. Девочек матушка очень любила, отдавала им часть своего сердца, но при этом вела их в строгости и абсолютном послушании. Следует упомянуть, что в те годы монахиня Серафима часто ездила вместе с ними к своему духовному руководителю отцу Симеону (Сиверсу), ставшему вскоре схиеромонахом Сампсоном. Забегая немного вперёд, скажу: доброе семя, посеянное тётей в сердцах юных девиц, дало явные плоды, а правильное воспитание послужило для них фундаментом их будущего монашеского бытия. Ибо, попав в стены Пюхтицкой Свято-Успенской обители, богобоязненные послушницы Ольга и Татьяна безропотно и смиренно выполняли все самые сложные работы, на которых, собственно, и заприметил сих Божиих пчёлок будущий патриарх Алексий (Ридигер). Святейший, в бытность свою епископом Таллинским и Эстонским, часто посещал этот Господний удел, всячески опекал и особо заботился о нем. Позже он благословил их заниматься восстановлением Иоанновского монастыря в Санкт-Петербурге.

Уместно сказать, что одной из характерных особенностей монахини Серафимы была великая любовь ко святым местам Руси. Это чувство подвигало её к паломничеству, в те годы зачастую непростому и весьма трудному. Она стремилась к немногочисленным тогда уцелевшим и не осквернённым святыням, могущим утешить и уврачевать её скорби сердечные. Посещала Псково-Печерский, Корецкий, Красногорский монастыри. Благодетельным и отрадным было для неё пребывание в таких местах; редкие дни, проводимые монахиней там, служили для неё отдыхом и наслаждением. Во время сих незабвенных путешествий матушка вдохновлялась и воскресала духом. Подать на обитель милостыню, да ещё сделанную или взращённую собственными руками, являлось для неё обязательным условием паломничества. Бывало, собираясь в Почаевскую Лавру, она загружалась так, что не могла и с места сдвинуться. Хватало ноши и для помощников-попутчиков. Но с Божией помощью паломница каждый раз добиралась до цели своего путешествия. Собственно, подаяние на храмы и нуждающимся людям было для монахини Серафимы неотъемлемой частью её жизни, и она с радостью спешила его творить.

В конце 70-х её сестры, которые жили в Кобеляках, умерли, и матушка стала хозяйкой небольшого домика. Теперь одиночество доставляло ей удовлетворение. Она любила длинные зимние вечера, во время которых, скрытая от людских взоров, занималась рукоделием: шила церковные облачения, вышивала их бисером, вязала носки, ткала ковры, а также делала свечи (причём только из светлого воска). У матушки был развит тонкий художественный вкус, поэтому все созданное ею было искусным и изысканно красивым. Следует также заметить, что монахиня Серафима являлась исключительно опрятным человеком и не терпела безалаберности. Видя во всем Божием творении удивительную гармонию, она и сама стремилась находиться во всегдашнем порядке, к чему проявляла особое усердие. Все и всегда у неё было предельно ухоженным, чистым, наглаженным. Аккуратность Христова труженица считала обязательным качеством для христианина.

Одевалась она просто, в миру старалась не выделяться, дабы скрывать своё истинное предназначение. А в качестве назидания вспоминала, как приехала ещё в детстве на послушание в Козельщинский монастырь нарядной, — и сестра Аполлинария заставила её переодеться в плохенький ветхий сюртучок с чужого плеча и приказала носить именно его.

Матушка Серафима, несмотря на слабое здоровье, всю свою жизнь строго соблюдала все православные посты, ела воздержано и мало. Но при этом, как умелая хозяйка, готовила вкусные трапезы, особенно почитая ими храмовые и праздничные дни. Было у неё в Кобеляках и небольшое хозяйство: сначала держала она корову, а затем завела овечек, которые любила как Евангельскую тварь.

Могилёвский храм

В быту и в общественных местах избранница Христова была крайне внимательной и щепетильной, старалась беречь свой ум и взгляд от всего не монашеского и блюсти чистоту даже в малейшей мелочи. Вспоминали, что, к примеру, в общественном транспорте она никогда не садилась рядом с мужчиной или на его место. Некоторым это казалось странным, граничило с крайностью, но для монахини сие было нормой внешней защиты от вездеприсущих соблазнов. Без сомнения, было у Серафимы много забот и сомнений, столкновений с людьми и внутренней брани, но в этом-то и рос её дух, образовывалось терпение, крепость, мужество, достойное звания Божией трудницы. Матушка обладала даром рассуждения, отличалась свежестью мысли, старалась умудрять неразумных и внушать ближним, общающимся с ней, все доброе и чистое. Монахиню нередко обижали, презирали, обворовывали, уносили из дома самое дорогое — святыни. Но она все сносила и молилась за обидчиков.

Кобелякский период жизни матушки Серафимы был ознаменован для неё еще одним христианским делом. Стечением обстоятельств труженица церковной нивы стала посещать Свято-Воскресенский храм в селении Могилёв Царичанского района Днепропетровской области. В то время его настоятелем был глубоко молитвенный архимандрит Иоанн (Кишиков).

Николай Артемьевич Серга

Именно это место и стало в 80-е годы очагом православного единения многих ревнителей благочестия. Могилёвская церковь свела матушку Серафиму с удивительными людьми, подвижниками и исповедниками, мало известными миру, но являющими нерушимую веру в Промысел Божий, веру, творящую чудеса. Среди них был старец Иероним (Серга), ранее священник Козельщинской обители. На его долю выпало три жестоких этапа ссылок и тюрем. Вид сего благодушного отца был поразителен: согбенный, измождённый подвигами и издевательствами, непрестанно творящий молитву, но вместе с тем — всегда приятен и радушен. Племянник батюшки Иеронима, богобоязненный мирянин Николай Артемьевич Серга, проживавший неподалеку от Могилёва, тоже часто посещал эту церковь, трудился по её благоустройству, всячески помогал. Во всех добрых начинаниях Николай Артемьевич был также лучшим помощником монахини Серафимы, так сказать, её «правой рукой».

Регулярным молитвенником Покровской святыни являлся инок Илия (Илья Никитович Грищенко), житель села Преображенка Царичанского района. Высокий (под два метра ростом), крепкий по телосложению, он не мог самостоятельно передвигаться, ибо бесчисленные годы тюремных мытарств повредили его ноги. Будучи стойким исповедником Христовой веры, он не принимал советской власти, не вступал в колхоз, открыто обличал вездесущее безбожие, за что, собственно, и получил сполна.

На фото слева инок Илия (Грищенко)

Монахиня Серафима прикипела к сим почтенным людям всем своим естеством. Они были просты и сердечны, предобры и пресмиренны. Проходили тайное монашество, опытно упражняясь в добродетельном подвиге. Рассказывали, что матушка не раз видела, как во время службы над иноком Илией, сидящим под клиросом, появлялось неземное сияние. «Его молитва — словно у огненного пророка Илии», — говорила она близким. Служить с такими подвижниками было для монахини великой радостью, ибо всех их объединял «общий знаменатель» — великая ревность по Бозе. Матушка Серафима была живого, решительного характера. И решительность эта выражалась прежде всего в отстаивании достойного прославления Господа, которое она понимала как чёткое, без сокращений, с внятным чтением и слаженным пением, исполнение богослужебного чина. Она обладала чудесным голосом, имела дома клавесин, на котором играла для себя и с помощью которого изучала нотное песнопение. Будучи регентом и псаломщиком могилёвского храма, монахиня Серафима стала как бы во главе всей общины, старалась ввести во всем церковном делании чёткий порядок и всячески поддерживала его, по мере сил и возможностей занималась также благоустройством сего дома Господнего. Сама же, приезжая в эту церковь, останавливалась в маленькой сторожке-мазанке.

Сторожка при храме, где останавливалась матушка

Времена были напряжённые, православные старались общаться тайно, сходились и расходились поодиночке, дабы не накликать на себя беду. Могилёвская община заметно раздражала власть имущих, и особенно они не терпели «кобелякскую монашку» — как главную «закоперщицу» всего «мракобесного» уклада. А вот простые люди преимущественно её глубоко уважали, просили на поминки и похороны. На одном из погребений увидела мать Серафима сельского мальчишку и, внимательно к нему присмотревшись, пригласила прислуживать в храм, сказав, что он будет батюшкой. Это был ныне здравствующий архимандрит Антоний (Кияниченко), теперешний настоятель Свято-Пантелеимоновского храма с. Шаровка Царичанского района. Матушка Серафима взлелеяла молодую поросль его души, стала для него духовной матерью и мудрой наставницей, дала парню верную путёвку в жизнь. Многие годы возносила она за него свои молитвы и всячески опекала.

«Величит душа моя Господа и возрадовася Господь о Бозе, Спасе моем» (Пс. 9, 1)

Архимандрит Антоний (Кияниченко)

Шли годы. С умножением лет здоровье Божией трудницы все более ослабевало, но она неустанно ждала того дня, когда сможет снова стать на молитву в Козельщинском монастыре. Десятками лет в глубине сердца матушки Серафимы постоянно теплилась надежда, что святыню обязательно откроют. Подкреплением этому чувству были слова иеросхимонаха Сиверса, ещё в 50-е годы провидевшего воскрешение сей обители. И это время приспело. В 1987 году начали открыто поговаривать о возрождении Рождество-Богородичного удела. Осенью 1989-го на уровне местного райсовета было принято решение об открытии в стенах бывшей обители храма и регистрации церковной общины. К марту 1992 года в Козельщину съехались некоторые сестры, ранее подвизавшиеся в козельщинской обители. Перо не в состоянии выразить того счастья, которое испытала монахиня Серафима при открытии обители, а вскоре и при возвращении туда чудотворного образа Богородицы.

Десятки лет, тоскуя по своей родной святыне, она ездила на богомолье в Красногорский Золотоношский монастырь, где поклонялась тамошнему списку Козельщинской иконы. «Я дождалась этой радости, снова поступила в свою любимую обитель, с этого времени живу в ней, радуюсь и благодарю Господа за Его великие милости», — писала матушка в своей автобиографии, составленной в 90-е годы.

Возвращение Козельщинской иконы Божией Матери 24 февраля 1993 г.

Позволю себе заметить, что многие люди не рекомендовали монахине Серафиме возвращаться в монастырь, намекая на то, что силы для его возрождения у неё уже ничтожные. Прекрасно осознавала это и она сама. Но, уповая на помощь Божию, она твёрдо решилась ехать на поднятие из пепла святыни, без которой не представляла своего бытия.

Хорошо помню начало возрождения Козельщинского удела. Несколько матушек, преимущественно стареньких, — и неописуемо большие объёмы работы... Казалось, что поднять святыню из пепла невозможно. Но молитвенные прошения её насельниц повседневно взывали к Небесам, — и покровительство Владычицы ясно ощущалось во всем. Были и явные чудеса. Обитель — хоть и медленно, по крупицам, — воскресала.

[1]  [2]  [3]  [4]