Матушка Серафима

[1]  [2]  [3]  [4] 

В первые годы жизнедеятельности святыни монахиня Серафима выполняла различную работу и более всего бралась за самую простую и грязную. Она никогда не гнушалась этого, а, наоборот, стремилась выполнять послушания, вызывающие у некоторых смущения и брезгливость. Так, к примеру, часто убирала отхожие места. Своей духовной воспитаннице она однажды сказала: «Поедешь куда-либо, то ли в гости, то ли на богомолье в какую-то обитель — иди и убирай там туалеты». Матушка учила, что таковое деланье смиряет человеческую гордыню и очищает множество его грехов.

Старожилы вспоминали, что насельницу Серафиму, несмотря на её преклонные года, трудно было увидеть отдыхающей. её руки всегда что-то творили. Часто в то время, когда можно было немного посидеть, она уходила в ещё не обустроенный собор и чистила там фасоль. В дырявом здании гуляли сквозняки и холод, но её ничто не смущало.

Долгое время монахиня Серафима жила в одной келье с матушкой Ираидой (Кравцовой), ставшей настоятельницей открывшегося монастыря. Их объединяло общее прошлое, проведённое в стенах обители в 40-е годы. Они были почти ровесницами по принятию монашеского пострига, но абсолютно разными по характеру и нраву, однако чудесно дополняли друг друга. Первая — общительная, несколько романтическая по натуре и во многом лояльная. Вторая — сдержанная, малоречивая, целенаправленно-сосредоточенная. При всем этом матушки были удивительно единодушны и сродны сердцем в преданности Козельщинской святыне.

Козельщинский монастырь. Середина 90-х годов

Закономерно, что после смерти игумении Ираиды жребий настоятельства пал на сестру Серафиму — как на самую духовно зрелую и опытную насельницу обители. Матушка всячески бегала этого и упиралась, как могла. Однако 28 июня 1996 года она была назначена старшей сестрой обители, а 26 ноября того же года состоялось и её поставление во игумении. Возведение в этот чин произвёл митрополит Феодосий (Дикун) в Крестовой церкви архиерейского дома.

Девять лет настоятельница Серафима покойно управляла Рождество-Богородичным уделом Богоматери. Период её игуменства не отличался излишней заботой о благоустройстве святыни, благочинии в храме и приличном поведении живущих в обители, ибо более всего она, как мать сестринской общины, прилагала своё сердце к другому — ко внутреннему деланию. Настоятельница задавалась мыслью в первую очередь воскресить то, что она считала главным, — молитвенный фундамент Божьего удела, зажечь в возродившейся обители не столько внешнюю монашескую жизнь, сколько дух того благодатного света, которым монастырь сиял в прежние времена. Весь свой труд, любовь, заботу и всю душу она отдавала именно такой цели. С этим были сопряжены многие скорби, смятения и неприятности, ибо более всего враг рода человеческого ненавидит в людях молитвенное стяжание.

К каждому делу, которое она считала важным, матушка Серафима имела обыкновение приступать с осмотрительностью и осторожностью, предварительно взвесив все обстоятельства и хорошо помолившись. Отмечу, что на долю той, которая стоит во главе, указывает путь и сосредотачивает усилия, неминуемо выпадает немало тревог и бед. Ибо в той же мере, в какой полезно благодушие в сочетании с благоразумною взыскательностью, чрезмерная строгость является неуместной и вредной, а безграничная доброта, мешающая в нужном случае употребить благотворную твёрдость для ослушных и непокорных, ещё несравненно пагубнее, ибо влечёт за собой нестроение, своеволие, распущенность и нравственный упадок обители. Настоятельница Серафима разумела мудрую меру твёрдости, необходимую для успешного правления, и в то же время безгранично любила и жалела сестёр, вручённых ей Богом под опеку.

Говорила игумения негромко, мерно, но убедительно. Временами она была строга и требовательна, но чаще — ободряла душу упавшей духом насельницы, часами беседуя с ней в уединении. Благонамеренные сестры внимали ей и повиновались, но, к сожалению, были и такие, которые, не имея истинных понятий о внутреннем монашеском устроении, глубоко не понимая ни духа начальницы, ни изложенных ею требований, возмущались якобы излишней непреклонностью матушки и даже сплетали на неё ковы и разные поношения.

Однако отличительной чертой игуменства монахини Серафимы было именно её снисхождение к людям, всепрощение и неукорение. «Имейте ко всем любовь и милосердие» — ежечасно звучало из её сердца. Она старалась никого не осуждать, чему учила и других. К примеру, когда кто-то жаловался на человека, что-либо унёсшего с обители, настоятельница мягко говорила: «А может, оно ему нужно». Простота веры матушки, чистота её сердца и немая наука молитвенного молчания служила для многих лучшим учителем благочестия. Следует отметить, что игуменья Серафима отличалась предельной скромностью, всячески бегала людской славы и даже малейшей похвалы. Воздаянию за все и вся благодарения Богу и славы Пречистой учила и вручённых ей Господом сестёр.

С богомольцами, посещающими монастырь, настоятельница общалась мало, можно сказать, избранно, — когда считала, что это необходимо для их пользы душевной и назидания. «Знай себя, и достаточно с тебя», — напоминала она тем, кто внимал собственной душе. Очень ранило монастырскую мать человеческое неверие, безразличие ко всему чистому и святому. Помнится, некоторым девицам, обращавшимся к ней за советом касательно благополучного замужества, она говорила: «Ты держи среду и пятницу, не вкушай до вечера, а тогда только съешь кусочек хлеба и выпей водички». Тем юным особам, которые сохранили чистоту девства, она благословляла украшать чудотворный образ к праздникам, сплетать на него веночки. Матерям, пекущимся о спасении собственных чад, игуменья давала краткое и довольно посильное назидание: «Ежедневно клади за детей хоть по три земных поклончика Пречистой с молитвой «Богородице, Дево, радуйся...» и вручи их её заступничеству. И будут они всегда под всесильным Покровом». Как-то она сказала одной родительнице: «Поверь Господу и мне. Как только выходит ребёночек из материнской утробы на этот свет, перекрести его, помолись о нем и благослови. Каким как вышел чистым, таким он и уйдёт».

Одну семейную рабу Божию, у которой семья была нецерковной, игуменья поучала: «Ты прежде чем идти в храм в воскресные или праздничные дни, уберись накануне дома хорошенько, приготовь для всей семьи покушать. Затем обратись ко всем со словами: «Миленькие мои, пойдёмте вместе в церковь». А коль они не захотят, то попроси ласково: «Дорогие, отпустите меня туда с миром». Старайся, чтобы во всем была любовь и согласие».

Матушка обладала удивительным даром — поразительно просто объяснять самые запутанные вещи своим бесхитростным сердцем. А ещё прозревала у других искренность веры, свойственную ей самой. Выразительно чувствовала она чистые сосуды, редчайшие в наше время даже в юных личностях. К ним питала особое благорасположение и уделяла им немало внимания. Всегда радушно встречала она деток, приходящих на Богослужение, радовалась их соединению с Богом.

Иногда, дабы поправить своё здоровье, расстроенное многими трудами и неприятностями, монахиня Серафима на некоторое время удалялась в Кобеляки, а затем, с новым вдохновением, возвращалась в монастырь. Мысль о том, что последний могут внезапно закрыть, не покидала настоятельницу годами. Отсюда её некоторая боязнь, а также стремление почаще навещать кобелякскую усадьбу, дабы убедиться в том, что с ней ничего не случилось и что, в случае необходимости, будет куда уйти. Такое чувство было свойственно многим людям, пережившим гонения и притеснения.

Посещение Кобеляк имело для матушки и хозяйственное значение, ибо там она основательно «упаковывалась» милостыней, с которой затем направлялась в родную обитель. И, зачастую, пешком. С перевязанными на два плеча узлами, наполненными разной всячиной, нужной в монастырском хозяйстве, и продуктами питания преодолевала она нередко более 20 км.

«Се удалихся бегая и водворихся в пустыни» (Пс. 7,9)

Монастырская жизнь шла своим чередом, но с каждым годом матушка чувствовала, что стареет и что ей окончательно изменяет здоровье, слабое и в молодости. Немощное тело все больше ощущало упадок сил. Прежний мужественный дух, прежняя сила воли все ещё обитали в этом обветшалом теле, но работать по-прежнему оно уже не могло — физические силы иссякли. И игуменья начала задумываться об удалении от управленческих дел, присматриваться к сёстрам, ища между ними ту, которая должна заменить её.

Когда духовное руководство, взирая на просьбы монастырской матери Серафимы, назначило настоятельницей другую насельницу монастыря, матушка полностью посвятила себя молитвенным трудам, которые были для неё, согласно её слов, «источниками живыми» и «небесными цветами». Вечером 18 ноября 2002 года в Спасо-Преображенском храме Козельщинского монастыря она была пострижена епископом Полтавским и Кременчугским Филиппом в Великую схиму без изменения имени. Под чудное пение сестринского хора многоуважаемая старица благоговейно давала высшие монашеские обеты, внимала каждому архиерейскому слову.

Приняв Ангельский образ, матушка стала подражать любомудрию пустынножителей, удалилась от общения с внешним миром. Сосредоточение и богомыслие стало теперь её послушанием. Избрав христианское самоотвержение, она постоянно молчала, но при этом не оставляла заботы и попечения о своих ближних, усугубив молитвенный подвиг за них. В некоторых случаях сестры замечали за настоятельницей моменты юродства Христа ради. Несомненной была и её духовная прозорливость. Находясь в своей келье, она прозревала многое, что происходило в обители, провидела некоторые грядущие события, защищала её насельников от невидимой вражеской брани. Часто замечали, что физически она присутствовала в своей комнате, а душой находилась где-то далеко. «Где Вы были, матушка?» — спрашивали погодя. «Да в алтаре», — отвечала, или — «В кельях», или многозначительно говорила: «Да...».

Как то поздним вечером на монастырского священника случилось нападение болящей женщины, а затем ему пришлось ехать в ночной электричке, где буйствовала агрессивная группа пьяной молодёжи. Матушка, почувствовав неладное, ревностно молилась за него до полуночи, к чему призывала и рабу Божью, находящуюся рядом с ней.

Однажды схимница сказала: «Будет покойник». В это время монастырская насельница Тавифа находилась в больнице с тяжким недугом туберкулёза, после чего вскоре умерла. Последняя была воспитанницей детдома, ей исполнилось лишь 33. Сей Божий цветок ушел из жизни неожиданно рано. Матушка особо любила эту чистую и светлую душу, очень скорбела и плакала о ней. На 40-й день после смерти Тавифы она радостно воскликнула в присутствии своей келейницы: «Ой, смотри, смотри, как её (т.е. Тавифы) душечку ангелы несут!»

Схиигумения Серафима и Высокопреосвященнейший Архиепископ Филипп

Пока позволяли силы, почтенная старица Серафима неупустительно посещала Божий храм. Когда же ей отказали ноги, матушку стали возить туда на колясочке. Многие паломники помнят, как ожидали в начале и конце богослужения того момента, когда схимницу провезут по храму и можно будет получить её благословение, а то и молчаливый ответ на жизненный вопрос — ответ, выраженный ею во взгляде.

Однако нельзя не вспомнить и тот прискорбный факт, что весьма престарелой подвижнице, абсолютно немощной силами и прикованной к своему печальному ложу, пришлось претерпеть также немало обид и притеснений от тех, кто за ней ухаживал. Случались и недоразумения. Она страдала молча, смиренно, с благодушным христианским терпением, никого не обвиняя и не упрекая. Это был её крест.

Несколько раз матушка замирала, было нечто в виде клинической смерти. Приезжали врачи, являлась «Скорая помощь». Физиологические признаки показывали — наступил конец. Но, к величайшему удивлению медперсонала, это было абсолютно не так. Проходило время, и схимница снова возвращалась к жизни. Подобные ситуации заставили некоторых докторов основательно задуматься над смыслом земного бытия и уверовать в бессмертие души.

«Яко не имамы здесь пребывающего града, но грядущего взыскуем» (Евр. 13, 4)

2 июля сего года сердце схиигумении Серафимы все же остановилось. Божия угодница ушла тихо и мирно, будучи достойно уготованной к отходу в мир иной. Всю свою жизнь, горя высшей любовью, укреплённой и освящённой верою, она находилась в предначатии блаженства. Теперь же невеста Христова вступила в желанную Вечность.

Днем смерти матушки была суббота. В народе бытует предание, что в этот день уходят из жизни те, кто, так сказать, уже сполна выполнил свою земную миссию. Представление Великого человека нередко сопровождается определёнными предзнаменованиями. Насельницы обители помнят, как в пятницу после вечернего крестного хода в монастыре резко трижды прокричал сыч. Позже, уже под покровом ночи, он сел на окно кельи матушки Серафимы и почти «заплакал». Столь зловещее завывание ночной птицы, обычно предупреждающей о какой-то беде, тяжким предчувствием отозвалось в сердцах сестёр. На следующий день обитель зарыдала...

Каждое утро схимницу готовили ко Причастию Святых Таин — она соединялась со Христом ежедневно. Омывали, опрятывали тело. Это были одни иссохшиеся косточки, измученные трудами, а также множественными травмами и ушибами. Однажды, укладывая сено, матушка Серафима поломала ключицу и, как всегда, не уделив себе ни малейшего внимания, оставила это без медицинского присмотра. Кость, разумеется, срослась неправильно и заметно торчала. От больших тяжестей монахиню годами мучила грыжа, страдал позвоночник.

В ранние часы субботы, выпавшей на 2 июля, были проделаны привычные процедуры. Матушка выглядела совсем слабенькой, тело было еле тёплым, но она все терпеливо вынесла и, уже будучи в полном парадном облачении, казалось, хотела вздохнуть. Но на это ей не хватило силы. Присутствующая рядом раба Божья вдруг почувствовала, что изо рта схиигумении вышло удивительное дыхание, как бы нематериальное, скорее похожее на клубочек какой-то невыразимой, но явно ощутимой любви. Старица склонила голову и испустила дух. Часы показывали 06:50.

После смерти лицо Божьей угодницы осветилось дивным светом, а комната вмиг наполнилась благоуханием. В этот день Божья угодница не успела на земле принять таинство Причастия. Теперь её единение с Господом было уже неземным. Вид усопшей, лежавшей в своём строгом и торжественном покое, в схимническом одеянии, смиренная духовная красота её лица говорили о преставлении из бренного мира в вечное упокоение и нескончаемую радость.

Прах почившей положили в простой дубовый гроб (матушка говорила, что именно в таких надлежит хоронить православных христиан), сделанный по её просьбе задолго до смерти, а затем принесли в соборный храм. На третьи сутки покойная была благоговейно отпета при многочисленном стечении народа, желавшем воздать последний долг Божьей труженице. Прощающиеся лобызали её руки, испрашивали прощальное благословение. После окончания Литургии и заупокойного чина Владыкой Филаретом (Зверевым) были произнесены проникновенные и особо трогательные слова о сей великой подвижнице благочестия полтавского края. Затем прах схиигумении был предан земле: согласно завещанию, его положили в специально уготованный склеп напротив её кельи. На том месте в прежнем веке находились монашеские захоронения, затем они были уничтожены представителями советской власти. При жизни матушка Серафима много молилась на сем бывшем некрополе, подчёркивая, что там были похоронены великие молитвенники.

Следует отметить, что во время смерти схиигумении Серафимы многие люди, находящиеся в Спасо-Преображенском храме и ещё не знавшие о преставлении матушки, слышали дивный запах, наполняющий церковь несколькими приливами. Подобное благоухание появилось в этот период и в коридорах, между кельями второго этажа. Одна раба Божия, искренно любившая и глубоко уважавшая матушку, на второй день после похорон старицы увидела над её могилкой необычную радугу, образовавшую как бы крест.

Ныне над местом упокоения матушки теплится неугасаемая лампада. Монастырские насельницы приходят к месту погребения своей бывшей настоятельницы, дабы испросить благословения перед началом послушания, а некоторые рассказывают ей о сестринских проблемах и радостях, изливают свои душевные состояния. Спокойною, немятущеюся, тёплою памятью поминают матушку у её могилы богомольцы, посещающие козельщинский удел Богородицы. Все, притекающие к надгробию схиигумении Серафимы, верят, что она и за пределами сего бытия не оставит своей молитвенной заботой и любовью ту обитель, в которой проходил её многотрудный и долголетний земной подвиг и в которой, свято совершив своё служение, она легла на покой до великого дня Суда Божьего.

[1]  [2]  [3]  [4]