Круговая порука любви

«Если бы я только увидел себя, я бы увидел Тебя». Блаженный Августин

«Любовь к человеку без любви Божией есть самолюбие. А любовь к Богу без любви к человеку есть самообман». Свт. Иустин (Попович)

«Всяк человек ложь» (Пc. 115:2)

Всё начиналось с глубинного кризиса. В очередной раз начиналось, надо заметить, и кризис был — очередным. Человеческое сознание похоже на кочан капусты (может потому и «находят» новорождённых в капусте?). Те, кто пытается, говоря по-пастернаковски, «во всём дойти до самой сути», вынуждены добираться до неё, снимая листик за листиком, слой восприятия за слоем, пока не обнаружится ... «кочерыжка» (тот же смысл, видимо, имеет и весьма замысловатый путь к игле Кощея). У каждого из нас своя «кочерыжка», и у каждого явления жизни — тоже.

Выходит, я — из охотников за «кочерыжками»? Смешное определение. Но тогда было не до смеха: я была в смятении, ибо дошла до «кочерыжки» феномена с именем человек. Разглядев её в упор, я поняла, что не могу верить в человека, в его добродетельность, и, следовательно, не могу доверять людям. «Всяк человек ложь, и я — тож» — таким был мой бытийный опыт и вывод. Любое добро человеческое — иллюзорно, ибо преследует вовсе не добрые цели и только маскируется под добродетель.

«Не надейтеся на князи, на сыны человеческия» (Пс. 145) — именно так! Любой человек может предать в самом широком значении этого слова. У каждого есть своя «ахиллесова пята», для каждого найдётся ситуация, в которой человек, как избушка на курьих ножках, повернётся «задом» и продемонстрирует свои наихудшие качества. Я поняла, что улыбаться миру почти бесполезно: он ответит лишь оскалом личины. Улыбающийся лик явят немногие — те, кто превзошёл границы обыденного и ветхого, омрачённого эгоизмом. А улыбающимися личинами я не интересуюсь и не люблю их, мягко говоря. Личина^* — не лик, в ней нет подлинной глубины, в ней нет бытия. Общение с личиной — невозможно. А имитация отношений — скучна, как любая псевдость.

Бытует мнение, что человеку достаточно создать хорошие, правильные т. с., условия для жизни, и он будет хорошим — таков основной принцип гуманизма. Но это — неправда! Даже если поместить человека в идеальные условия, дать ему всё, что нужно для добродетельности, человек может не выбрать её, ибо выбор его определяется «сокровищем сердца». Опыт наглядно свидетельствует, что сокровища наших сердец, увы, не благоухают. Устремления наши, зачастую, далеки от описанных в Заповедях блаженств. Мы не спешим войти в свободу Христову, но предпочитаем влачить себя в рамках обыденного детерменизма. На вопрос «Быть или не быть?» мы отвечаем — «Иметь!». Даже, если речь идёт о религии и Боге.

Чтобы БЫТЬ, надо родить в себе подлинную христоподобную личность, а чтобы ИМЕТЬ, достаточно личины. Потому такие «имущественные», языческие по сути, отношения куда более распространены (церковная среда — не исключение). Люди смотрят друг на друга как на средство достижения тех или иных целей, возможно, и благородных на первый взгляд, но совершенно не интересуются главным — личностью. А ведь христианство — это религия живых межличностных отношений, прежде всего!

Вернёмся к кризису. Переживая глубинное разочарование в человеке, я не знала, как жить дальше. Есть, пить, дышать — это где-то на периферии, важно ЗАЧЕМ, РАДИ ЧЕГО, КАК.

И разве можно, поняв всю мерзость человека, всю ничтожность и неосновательность его, жить как прежде? Воистину, «стружка, свернувшаяся вокруг своей пустоты» (свт. Феофан Затворник). И сколько пафоса при этом! Сколько чванства! Сколько лицемерия! Даже внутри церковной ограды! Как с этим жить?!

Всё, что ни дай человеку, он непременно испортит, использует во зло. Мы и Церковь пытаемся превратить в «вавилонскую башню», действуя во имя своё (благо, что оплот её нерушимости — Бог, а не человек). «Вавилонское столпотворение», точнее, — действия Бога по отношению к строителям, было способом дробления зла, которое в нас. Да, множество вавилонских башенок безопаснее, чем одна большaя — общая, объединяющая во зле, и потому запрещённая. По сути, недопустимо выстраивание любых глобальных, строго подконтрольных людям систем, регламентирующих общественную жизнь. Всё глобальное и подконтрольное человеку обречено обратиться против человека как бытийного феномена, как творения Божьего. И любые идеологии во имя спасения человека неизбежно оборачиваются против человека и человеческого в подлинном смысле. Потому для христианства губителен путь превращения его в идеологию. В конце этого пути Достоевским предсказан Великий Инквизитор.

Так разглядывала я описанный выше «зад» феномена по имени «человек», всматривалась в его «кочерыжку» — суть — и ужасалась. Она действительно походила на иглу Кощея или «жало» недочеловека. Быть может, слова «сердце» и «сердиться» не зря однокоренные, и главное свойство нашего сердца вовсе не любовь? «Человеческое добро — мерзость есть пред Господом» (игуменья Арсения (Себрякова).

Это мешало любить человека, любить ближнего, а без любви, как говорил Господь, всё лишается смысла и подлинного содержания. Как быть? Как жить? Я даже звонила знакомым, пытаясь обрисовать происшедшее со мной, чтобы сообща найти выход из кризиса. Понять меня было сложно, но искреннее желание других помочь и разделить мою беду, их сердечная отзывчивость включила нас в единый молитвенный круг и привела к тому, что решение пришло как откровение. Решение простое, много раз слышанное, но оно потрясло до самых глубин, ибо было пережито в личном опыте. Имя ему — Христос.

Христос в нас и «круговая порука добра»

Христос в нас! Я поняла, почему Он — мой Спаситель. Истины веры пришли в жизнь как непосредственный опыт. Любовь в людях давно уже воспринималась мною как чудо, но теперь чудо обрело имя — «Богоявление». Любовь — это личный подвиг явления человеком Христа. Иной любви в мире не бывает! И потому я пою хвалу каждому человеку, вместившему в себя хоть частичку подлинной любви, явившему миру (и мне) Лик Христов, хотя бы отчасти. Такие люди всегда открыты навстречу, всегда готовы пожать протянутую руку, их сердца отзывчивы и горячи, дела — бескорыстны, а речи — искренни. Вспоминаются слова С. Фуделя: «Весь смысл нашей жизни в том, чтобы теплом своего дыхания бороться с холодом мира» («Путь Отцов»).

Какое счастье встретиться лицом к лицу со Христом в человеке! Митрополит Антоний (Блум) говорил, что это необходимейшее условие для каждого из нас, чтобы уверовать. И Достоевский намекал: все перед всеми виноваты и все за всех в ответе («Братья Карамазовы»). Потому что теперь, после Боговоплощения и Вознесения, явление Христа в мире людей — дело воли и рук человеческих, т.к. Бог своё уже совершил. Цветаева называла это «круговой порукой добра» («круговой порукой крыл»). Интуицией поэта она чуяла этот верховный закон человеческого бытия, только понимала его по-своему.

Руки даны мне — протягивать каждому обе,

Не удержать ни одной... (1916)

Весьма показателен наказ, который Марина дает детям в открытом письме для детского журнала: «<...>если видите человека в смешном положении: 1) постарайтесь его из него извлечь, если же невозможно — 2) прыгайте в него к человеку, как в воду, вдвоём глупое положение делится пополам: по половинке на каждого — или же, на худой конец, — не видьте смешного в смешном!» («Детям»,1937—38).

Само словосочетание «круговая порука добра» Цветаева нашла в стихотворении неизвестной монахини Ново-Девичьего монастыря:

Всё же вы не слабейте душою,
Как придёт испытаний пора.
Человечество живо одною
Круговою порукой добра!

«Этой безвестной монашенкой безвозвратного монастыря, — писала Марина, — дано самое полное определение добра, которое когда-либо существовало: добра, как круговой поруки, и брошен самый беззлобный вызов злу, который когда-либо звучал на земле» («Искусство при свете совести», 1932).

Очень сильное влияние на мировоззрение Цветаевой оказал Макс Волошин, призывавший даже к бытовой неблагодарности, ради т. н. «круговой поруки добра»:

Не отдавайте давшему: отдайте
Иному,
Чтобы тот отдал другим, —

По его мысли, высказанной в стихотворении «Бунтовщик» (1923), лишь «даянье, брошенное в море, Взволнует души, ширясь, как волна...». Это о бескорыстии, о доброделании без ожидания ответной благодарности. Сомнительный, конечно, способ включения всех в круг добра, однако в нём ощущается жажда и предчувствие той самой круговой поруки любви, которую проповедует христианство, когда всё по-семейному общее: горести, радости, трудности..., имущество.

«У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее» (Деян. 4:32),

«Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39),

«По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35),

«Если кто захочет с тобой судиться, чтобы отнять у тебя рубаху, то отдай ему и верхнюю одежду» (Мтф. 5:40).

Быть человеком — это значит быть христианином, потому что без Христа человек — недочеловек (не равен сам себе), прячущий своё «жало» в «капустных листах» псевдостей, чтобы не являть миру «во всей красе» свою подлинную — подлую — суть. Личины, маски, ему необходимы как защитное средство от ужаса. Он прячет за «капустными листами» свою «наготу» — от себя и от окружающих — иначе как ему жить? Альтернативы нет: или во Христе, или в маскарадных костюмах, маскирующих мерзость запустения. Лик или личина?

Цветаева как подлинный поэт (то есть человек, одарённый пророческим даром предвидения и предчувствия) выбирает бытие и лик, иначе она не была бы поэтом. Она слышит «голос», но не отождествляет его со Христом, к сожалению. Она верит в добро человеческое, в круговую поруку добра и человечности, но приходит к полному краху надежд. «Чудо Богоявления» не происходит — оно иногда призрачно мерещится, но, как и положено иллюзии, всегда исчезает. Цветаева не совсем верно мыслит о добре в себе и в других, но она верно чувствует его возможность и всем сердцем к нему стремится, она «влюблена в любовь». Однако, как вспоминала дочь Цветаевой Аля, все очарования людьми у Марины неизменно заканчивались разочарованиями, это были романы с «неплодной смоковницей». Ожидания Марины не осуществлялись.

Тут мне вспоминаются евангельские строки: «все, что не по вере, грех» (Рим. 14:23), «вера же есть ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ОЖИДАЕМОГО и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1) и «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5).

Руки Христовы

Руки мои, как руки Христовы,
тянутся к людям.
Знаю, доныне Бог нами скован,
хлеб Его — скуден.

Горе в гортани, скомкано в горле,
тихо рыдает.
Из ниоткуда молча шагаю —
боль направляет.

Скорбь собирает меня в дорогу —
богам^** навстречу.
Руки всегда простираю к Богу,
ежели встречу.

Руки Христовы, вас я ищу
и в приближении
не нахожу, не нахожу.
Лишь отражения

рук за спиной, камня в руке —
горя столикого.
Замкнутый круг мелких порук
страха безликого.

Руки Христовы, к вам припадаю
нежно, доверчиво.
Вас я целую и выставляю
так опрометчиво.

** имеются в виду люди, в которых живёт Бог. Сравн. «Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы» (Пс. 81:6)

Я позволила себе процитировать собственное стихотворение, чтобы как можно лучше объяснить желаемую мысль. В нём описаны вполне христианские переживания, в т.ч. желание встретить в ближнем Христа, и опрометчивость, бесхитростная обречённость, если можно так выразиться, этих поисков (трагизм жизни). «Чудо Богоявления» — большая редкость, иначе оно не было бы чудом. И все же, оно — возможно, потому что ожидаемо, и лирическая героиня, несмотря на кажущуюся безнадёжность поисков, выставляет «руки свои, как руки Христовы», навстречу неведомому ближнему: другу или врагу, любящему или ненавидящему, бескорыстному или, наоборот, желающему поработить, использовать во зло открытость и доверчивость героини. Но, в конечном итоге, это руки, обращённые ко Христу и выставленные навстречу Христу в ближнем, чтобы ему было легче явиться в мир и чтобы себе было не так одиноко. Христос во мне (живущий во мне) так же нуждается во Христе в другом, как Христос в другом (живущий в другом) желает встретить Христа во мне. Мы нужны друг другу, мы слышим, как голос крови, голос Христа в себе и ближнем. «Овцы слушаются голоса его (Пастыря — С. К.), и он зовет своих овец по имени и выводит их <...>, потому что знают голос его» (Ин. 10:3—4). «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35).

Любовь наша друг ко другу — это Христос в нас. Чтобы слышать и видеть Христа в другом, надо найти Его сначала в себе. Именно поэтому любить Бога невозможно, не любя ближнего и ближнего невозможно полюбить, не обнаружив в себе самом Источник любви — Христа, не найдя себя христового, себя настоящего. «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5) — речь, конечно, о том, что «по вере» и потому «не грех» («всё, что не по вере — грех»), ибо беззаконие как раз вне Христа и совершается, даже если оно рядится в одежды добродетели. Но подлинное бытие возможно только во Христе и со Христом — не абстракцией, а Христом — реальной Личностью, которая обладает и одаривает реальной силой. Она, сила Христова, осуществляется в человеке при условии живой любви ко Христу: «кто любит Меня, тот соблюдёт слово Моё» (Ин. 14:23).

Здесь мне хочется вспомнить А. Хомякова, чьё определение Церкви стало отправным пунктом для этих размышлений. Лет 15 назад я прочла: «Церковь не есть множество лиц в их личной отдельности, но единство Божией благодати, живущей во множестве разумных творений, покоряющихся благодати... Единство же Церкви не мнимое, не иносказательное, но истинное и существенное, как единство многочисленных членов в теле живом» («Церковь одна»).

То есть, круговая порука любви (из «рук Христовых» одного человека в «руки Христовы» другого человека) — это и есть общение во Христе, жизнь во Христе и суть — Церковь. Глава её — Христос, потому что Его Руки — первые в этой цепи. Не приняв любовь из Рук Самого Христа, нельзя её передать другому, а приняв, надо обязательно — отдать. Люди, пребывающие в этой цепи, в этой круговой поруке любви, пребывают в единстве со Христом и друг со другом, потому что единый (не разделившийся) Христос живёт в их сердцах.

«Любовь не ищет своего» (1 Кор. 13:5)

Говоря о любви, присущей людям по отношению друг ко другу, можно выделить несколько её уровней. Позволю себе ссылаться только на личный опыт, хотя подсознательно, наверняка, буду опираться и на ранее прочитанное.

Итак, самый первый, нижайший, уровень — чисто потребительский (недолюбовь), когда мы видим в ближнем лишь средство для достижения своих целей, предмет удовлетворения своих желаний и нужд. Очевидно, что такое отношение к другому ниже человеческого достоинства, несмотря на то, что именно такой взгляд на ближнего наиболее распространён в наше время.

Второй уровень — любовь к себе в другом. Это естественное человеческое качество, которое, на мой взгляд, является нормой обычного человека. Мы любим в другом то, что нам близко, родственно, свойственно. Такова любовь ветхого человека — т. е. дружба и любовь большинства добропорядочных людей, живущих вне Христа.

Третий уровень любви, уже христианский, — это любовь ко Христу в себе и ближнем. Он возможен лишь после того, как человек нашёл в себе Христа, нашёл себя настоящего (себя во Христе), а ветхого человека совлёк с себя (начал совлекать), как неприличную одежду. На этом уровне рождается богоподобная личность — необходимое условие подлинного общения и с Богом, и с ближними. Это уже любовь, но любовь для себя. Это и есть настоящая любовь к себе, без которой невозможна и любовь к ближнему («возлюби ближнего, как самого себя»).

Любовь ко Христу в себе неизбежно приводит ко Христу в другом и научает любить другого, точнее — Христа в другом. Таким образом, следующий, четвёртый, уровень обязательно сопряжён с предыдущим, ибо вытекает из него, является его результатом и естественным продолжением. На этом уровне человек научается любить Христа в других для других (безотносительно к себе). Заметим, что разделение третьего и четвёртого уровней — весьма условно, потому что они являются этапами единого процесса.

Далее, как известно, приходит дарованная Богом способность любить всех во Христе — то есть, даже врагов. Но распространяться об этом я не буду по причине отсутствия опыта. Скажу лишь, что на последних двух уровнях рождается в душе любовь, которая «не ищет своего». Как говорит св. Максим Исповедник: «Тот любит всех человеков, кто не любит ничего человеческого».

Когда я выставляю вперёд свои «руки Христовы» в надежде встретить Христа в другом, я ищу Его для себя, ищу своего человеческого, без которого мне трудно стоять во Христе. Я ищу опоры в другом по немощи, как и другой ищет опоры во мне. Об этом, думаю, сказано: «Блажен, если найдёшь одного верного сотрудника в деле спасения: это великий и редкий в наше время дар Божий» (свт. Игнатий (Брянчанинов). Но есть во мне и жажда Христа, жажда общения во Христе — т. е. любви и подлинного общения с ближним, а потому я протягиваю свои «руки Христовы» навстречу Христу в ближнем ради обнаружения Христа в нём, т.е. ради него самого.

И всё же, любить «руки Христовы» в человеке — это ещё пол-любви. Полнота любви Христовой в том, чтобы в равной мере протягивать руку любви и помощи всем, независимо от моральных качеств, и, главное, не ожидая «Христового рукопожатия» в ответ. Каменистая почва человеческих сердец, «волчцы и тернии» довольно часто не позволяют семени Христовому прорасти, и мы должны любить таких людей Христа ради — то есть ради Христа, в них посеянного. Но до этого ещё надо дорасти, а опасностей на пути не счесть. Сам Господь предупреждает: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мтв. 7:6). Потому остережёмся изображать несуществующее в нас благочестие и последуем совету преп. Симеона Нового Богослова: «Смотри, не разори своего дома, желая построить дом ближнего. Трудное это дело и неудобь исполнимое».

Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье — слепота, а чаще — свинство.
Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.
Однако интерес у всех различен.
Бог органичен. Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен.
(Иосиф Бродский, 1965)

* Св.Григорий Нисский говорил: тот, чье лицо не освящено Св. Духом, вынужден носить маску демона (см. «Традиция, Догмат, Обряд». Диакон Андрей Кураев)