О борьбе с грехом

Ответы на вопросы

— Что такое борьба с грехом, ведь она возможна только с помощью Бога? Можно внешне не совершать греха, но в мыслях желать этого, что же делать с мыслями?

— Опытные люди говорят, что никто не становится сразу спортсменом высокого класса, для этого нужна постоянная тренировка. Слово «аскетика» происходит от греческого «askeo», что значит «тренируюсь». Значит, нам необходима духовная тренировка. Мы просто не ставим себе целью упражняться в молитве, в Богомыслии. Никто еще не научился молиться, не молясь. Никто не научился бороться с помыслами, не борясь с ними. Большой помощью в этом занятии может стать чтение духоносных книг. Не чтение книг о чудесах и мироточениях, которые ничего практически не дают. Необходимо чтение духоносных книг. Ибо с кем мы общаемся, тем духом мы и наполняемся. Надо читать святых Отцов, иметь их труды настольными книгами: «Поучения» Аввы Дорофея, «Письма Валаамского старца Иоанна» и другие. Эти книги не заменяют нам молитву, но также наполняют нас Духом Божиим, помогают жить по-христиански. На столе должна быть святая книга, в которую нужно заглядывать ежедневно, читать одну-две страницы. Нельзя приобрести что-то без труда.

— Какова связь между страстями и страданиями?

— Даже этимологически слово «страсть» связано со «страданием». Поэтому ваш вопрос равносилен такому: «Какова связь между мучением и страданием?» А связь простая: когда человек осуждает, он уже страдает. Я страдаю, когда я завидую, ненавижу. Когда объедаюсь, мой бедный живот страдает и кричит: «Не могу больше, помилуй меня!» А я отвечаю: «Погоди, вот это блюдо очень вкусное. Я тебе еще сейчас положу, голубчик, и не плачь». Так что связь очень прямая. Хотя есть вещи и менее очевидные. Но не будем же мы настолько слепы, чтобы жить, ощущать только кожей. Когда я внутри себя лукавлю, лицемерю, осуждаю кого-то, я нарушаю закон человеческого бытия. А любое нарушение закона чревато страданием. Грех есть страдание. Поэтому ради собственного блага нужно избегать греха.

— Если от действия грехов явных, таких, как пьянство или блуд, появляется скорбь, то является ли она очистительной скорбью, о которой пишут святые Отцы и Священное Писание. Смиряет ли грех?

— Появление скорби — естественное следствие греха. Если кто-то идет босиком по лесу и вдруг наступил на сосновую шишку, то он может подскочить от боли. Эта боль естественная, но не очистительная. Боль является предупреждением человеку: — Не делай так. Как было бы ужасно, если бы не было боли?
И беда, когда боль уходит. Пока ухо чувствует мороз, еще ничего не потеряно, но беда, когда оно мороз чувствовать перестало, можно остаться без уха. Вот что такое скорбь, которая проистекает в силу греха. Эта скорбь является благим действием для живого организма: я должен обратить на нее внимание и прекратить действие, приносящее мне страдание. Это сигнал: ухо защипало — нужно немедленно растереть его или укрыть шапкой. Так и при совершении греха. Христианство отличается от других религий тем, что предлагает бесценное средство: тут же покаяться перед Богом, то есть измениться.

Покаяние по-гречески «meta-noia», то есть «изменение». Под покаянием разумеется изменение моего отношения к тому, что я сделал. Если хотите, это есть прямая ненависть ко греху. Без нее покаяние остается пустым звуком. Исповедь со стороны священника, если он не понимает сути покаяния, может превратиться в допрос, а со стороны исповедующегося — в отчет о проделанных грехах. Нужно именно покаяние, и священник может в этом деликатно помочь.

Почему я говорю об этом? Однажды после исповеди у одного батюшки женщина сказала: «Слава Богу, что я не девушка, а то бы вышла после этой исповеди развращенной». Я спросил ее, в чем дело. Она говорит: «Он о таких грехах мерзких меня расспрашивал, о которых я в жизни своей никогда не слыхивала». Это не исповедь, это значит испачкать человека, грязью его облить. Поэтому осторожность должна быть с обеих сторон: и священника, чтобы не осквернить душу, не подать ей дурные и отвратительные мысли, и стороны кающегося должна быть попытка ото всей души перед Богом каяться, не вдаваясь в детали и подробности, особенно когда это связано с грехами телесными. И завести себе привычку: как только согрешил, например, обманул ближнего, тут же немедленно искренне попросить прощения у Бога, и если есть возможность, — то и у обманутого. Вот это будет покаяние, исцеляющее и очищающее человека. Христианство дает бесценное средство излечения раны, а где они не исцелены, начинается воспаление и загнивание. Вот чего нужно бояться как огня! Это гниение проявляет себя таким образом, что страсти начинают развиваться с огромной силой, и далее, по слову Иоанна Лествичника, у человека может наступить «окамененное нечувствие», то есть теряется чувствительность, совесть перестает говорить. Это ужасно, и поэтому Отцы советуют каяться немедленно, как только опомнился. А потом покаяться и пред священником.

— Объясните, как отличить рассуждение от осуждения?

— Каждый знает, когда он осуждает человека. Говорящий ощущает в своей душе недоброжелательность, презрение, некоторую неприязнь. А что такое рассуждение? Вот, например, начальнику нужно взять человека на работу для финансовой деятельности. А ему говорят, что этот человек крепко проворовался, и он заключает, что такого брать не нужно. У каждого свои немощи: как хромому нельзя заниматься бегом, так и вору быть бухгалтером. Одно дело, когда мы оцениваем деловые качества человека на службе и вынуждены констатировать, что у него есть те или иные недостатки, чтобы иметь правильный взгляд на возможность работы с ним. Это рассуждение, и оно всегда касается конкретной нацеленности на какой-то предмет. А осуждение сопряжено с болтологией, неприязнью и не имеет никакой цели.

Вы должны будете предупредить своего ребенка: «Не водись с тем-то». А осудить — это совсем другое. Вся суть, конечно, в сердце человеческом происходит, и каждый чувствует, когда он рассуждает, а когда осуждает.

Рассуждение обусловлено жизненной задачей, осуждение с этим не связано. Можно говорить о человеке с зеленой горечью сердца, а можно — бесстрастно, но нам это очень трудно. Поэтому нужно как можно меньше обсуждать, чтобы не осуждать.

— Существует ли дьявол вне существа человека?

— По этому поводу в западных катехизисах ранее шли бурные дискуссии, а сегодня об этом умалчивается. Нам же можно говорить прямо. Все святые Отцы из опыта утверждают: да, падшие духи есть. Но эти падшие духи не имеют над нами, крещенными в Церкви Христовой людьми, никакой власти, если мы сами добровольно не будем следовать их указаниям, если сами не пойдем по пути нарушения заповедей Божьих. Поэтому самый большой грех тот, когда человек может не согрешить, но он согрешает. Иногда, конечно, бывает насилие страсти. Вот человек сел за стол, он привык объедаться, теоретически он может и не объесться сейчас, но практически не может. И другое дело, когда он свободен, когда он может не грешить. Господь сказал: «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом» (Лк. 16, 10). Самые страшные — это так называемые «малые грехи», которыми мы еще не порабощены, от которых мы еще свободны. Борьба с ними, вот откуда начинается построение и созидание нашего духа. Дома могу включить телевизор, а могу и не включить. Эти малые грехи, которые мы совершаем добровольно, являются причиной огромных грехов. Поэтому нужно быть очень внимательным к этим «песчинкам» наших страстей.

Обычно под грехами разумеют убийство, воровство, прелюбодеяние. Нет, это уже следствия: когда сел на сани, покатился с крутой горы, теперь только осталось сломать себе шею. Надо было раньше думать, когда ты был свободен решать, садиться в сани или не садиться. А когда несешься вниз — тут уж ты раб — от этих саней никуда не денешься.

— Всегда ли поведение человека зависит от его духовного состояния? Есть люди, у которых рука не поднимается сделать что-то злое, а Вы говорите, что если у человека нет скорбей, то он — труп, так ли это?

— Очень разные вещи: не делать зла и отсутствие скорбей. Скорбей у человека может не быть по той причине, что он духовный труп. Например, человек добрый, у него рука не поднимается делать злое, но это только его рука, а чем он внутри себя живет? Нельзя смешивать нравственную и духовную стороны в человеке. Нравственность — это характер моих отношений с окружающим миром, с обществом, законом, с другим человеком, со своей работой, своей семьей. А то, что внутри меня, когда я могу превозноситься, тщеславиться, завидовать, испытывать к ближнему неприязнь — вот это духовное. Так что в нравственном смысле моя рука может и не поднимается на худое, но духовно я могу быть очень болен. Важно понять, что одна страсть может заменить все прочие, и, кстати, гордость именно таковой и является. Гордый не будет отвечать на пустые оскорбления.

Есть интересный пример у аввы Дорофея. Он был удивлен поведением одного молодого монаха, который молчанием отвечал на оскорбления и клевету. Старцу показалось, что юноша достиг совершенства. И он спросил его: «Брат, как ты достиг того, что оскорбителям ничего не отвечаешь?» Ответ: «Мне ли обращать внимание на их недостатки или принимать от них обиды, как от людей? Это — лающие псы». И авва Дорофей в ужас пришел от этого смирения.

Человек может быть нравственно безупречен, а духовно ужасен.

— Человек постигает свои немощи, понимает, что он не может их преодолеть, через это он смиряется. Но не может ли он дойти до такого состояния, что теряет рвение бороться с самим собой? Получается не смирение, а успокоение в том, что он грешник. Что делать в таком случае?

— Представьте, я иду и вдруг наступаю на гвоздь пяткой. Причем гвоздь с зазубринами, сам вытащить не могу. Ослабеет ли у меня рвение идти к врачу? Нет. Когда я чувствую остроту раны и боль, ревность моя не ослабеет. Я буду делать сам все, что могу, и буду благодарен всем, кто мне поможет.

Всю суть христианства можно свести к одному греческому слову — синергия, то есть соработничество. Ни я не могу спастись без Бога, ни Бог не может меня спасти без меня. Вот одна из фундаментальных аксиом христианской веры. Поэтому рвение может ослабеть только тогда, когда человек перестает чувствовать грех. А пока гвоздь в пятке, будет прыгать на одной ноге, пока не помогут вытащить.

— Если человек не делает особых грехов, живет, казалось бы, православной жизнью и думает, что уже смирился и спасен, не есть ли это состояние, когда он утерял рвение бороться с грехом?

— Одно дело наше человеческое представление о добре и зле и совсем другое (неизмеримо глубже и тоньше) учение Евангелия об этом. Человеку иногда кажется, что он уже добрый, если никого не убивает, не грабит, не прелюбодействует, не употребляет наркотики и пьяным не валяется в канаве. Все, он уже — «добродетельный человек, лучше его нет на свете». А Евангелие говорит, что если ты только посмотрел не так, то уже согрешил (Мф. 5, 28), если осудил человека (Мф.7, 1), лукавил, лицемерил, то ты уже сделал злое дело. Поэтому надо руководствоваться не своими мирскими представлениями о добре и зле, а евангельскими. Почему св. Симеон Новый Богослов и пишет: «Тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи».

Люди, которые в первый раз в жизни приходят на исповедь обычно говорят: «Я в общем-то не грешен и не знаю, в чем каяться», — и перечисляют свои добродетели. Они не знают, что даже мысль дурная о плохом человеке уже подобна занозе в собственной пятке. Потому что они не знают, что такое грех.

Если человек будет следовать евангельским заповедям, то он никогда не придет к мысли о своей безгрешности, если же он будет опираться на свое понимание добра, то, конечно, легко ему впасть в гордыню.

Кстати, есть хороший термин, определяющий человека, который исполняет все внешние церковные предписания, но не борется со своими страстями, — это состояние дмения, то есть мнение о своей праведности. Такового называют «святым» сатаной. Снаружи он свят, а в душе — сущий дьявол.

Игумения Арсения (Себрякова), замечательная подвижница конца века, говорила своим сестрам-монахиням: «Когда же вы станете хоть немножко христианками?». Они страшно возмущались и говорили о ней: «Она еретичка. Мы все послушания исполняем, богослужения посещаем, посты держим, ходим на исповедь, причащаемся, мы все делаем! Чего она от нас еще требует?» А она им твердит: «Вы своим умишком-то занимаетесь? Что у вас в голове, о чем вы думаете? Вот я поглажу по голове одну монахиню, а что при этом с другой происходит? Ты готова из зависти и ревности растерзать ту, что я погладила. Сколько лицемерия у вас!» — «Ну, это ты, матушка, далеко как забралась…»

Вот вам наружное христианство.

Напомню вам, что Христа распяли такие вот наружные праведники: первосвященники (епископы), фарисеи (монашествующие), книжники (богословы), все те, кто видели себя праведными. Им Христос был не нужен, Он для них враг. Потому что Он говорит: «Дай мне сердце твое, сыне», а не «Дай мне твои котлы, и кружки, и скамьи, которые ты омываешь после рынка».

— Из Ваших слов можно прийти к выводу, что Бог любит нас, и только мы сами ставим себя в то или иное положение, мы либо наказываем себя за нарушение законов природы, либо, действуя в согласии с законом Божьим, получаем благо.

— Ваше замечание весьма ценно. Одной из самых важных характеристик любви является активность, доходящая до жертвы, до отдания своей жизни, что мы видим в Боговоплощении, Кресте и смерти Самого Христа. Мы опытно знаем из нашей жизни: чем больше любви, тем больше этой активности, тем больше жертвы. Поскольку само творение Божие создано по любви, то все отношение Бога к человеку в любой момент его существования оказывается любовью. Но Бог при этом не может коснуться свободы человека. Как самая нежная любовь, Он хочет сделать благо, но не смеет проявить насилие. Бог говорит: «Вот это полезно и вот это хорошо, но ты, человек, выбирай сам». Бог со Своей стороны делает все, что возможно, для спасения, но от человека зависит принять это или не принять. Один опытный священник, игумен Никон (Воробьев) заметил, что отныне, с пришествием Христа, наше спасение — в наших руках. Бог сделал все, Он открыт, Он, как солнце, светит всем нам. Откройте хоть немного свои шторочки, пропустите немного света. Насилия Бог предпринять не может. Это мы можем своей любовью задушить человека, а Бог не может касаться нашей свободы.