Человек против «индивидуума»

Социальную систему царской России и СССР, русскую революцию и причины нынешней разрухи нельзя понять, не оценив того места, которое занимала в жизни народа община — в главных ее формах и проявлениях за всю тысячелетнюю историю. В общине жили крестьяне, даже в начале ХХ века составлявшие 85% населения России. Общиной жили на окраинах беглые крестьяне — казаки. Особой общиной была армия (она в 1917 г. и задала формы военного коммунизма). Религиозной общиной был весь русский народ. Дух общины был в ядре мировоззрения всего российского общества (включая либералов-западников, на что им указывал Вебер).

Этот дух и определил смысл многих прав, прежде всего, права на жизнь, на пищу. В России всегда была сильна уравнительность — право на внерыночноеполучение некоторого минимума жизненных благ, принципиально отвергаемое в обществе, где бедные есть отверженные.

Уравнительность в России заложена в подсознание, в корень цивилизации. Изменения в идеологии не меняют этого подспудного чувства. Даже в момент рыночного энтузиазма общественное мнение было уравнительным. В октябpе 1989 г. на вопpос «Считаете ли вы спpаведливым нынешнее pаспpеделение доходов в нашем обществе?» 52,8% ответили «не спpаведливо», а 44,7% «не совсем спpаведливо». Что же считали неспpаведливым 98% жителей СССР? Недостаточно уpавнительное pаспpеделение. 84,5% ответили, что «госудаpство должно пpедоставлять больше льгот людям с низкими доходами» и 84,2% — что «госудаpство должно гаpантиpовать каждому доход не ниже пpожиточного минимума». Это четкая уpавнительная пpогpамма.

Уравнительность прежде всего проявлялась в общинном праве на труд, которое позже из поземельной общины перешло и в промышленность. Это был важнейший общественный договор России: каждому будет гарантирована работа, в идеале — по его способностям. Члены общины-народа обязались не выбрасывать за ворота в чем-то слабых людей, распределяя между собой их заработок — обязались делиться друг с другом работой и никого не отправлять на паперть или в банду.

Второй срез — право на жизнь, а значит, на некоторый базовый минимум обеспечения, независимо от того, как оценил человека «рынок». Это — не благотворительность, а неотчуждаемое право, которое человек получает просто потому, что он родился на нашей земле и есть один из нас. Это право налагает и обязанности (например, не быть «тунеядцем», а трудиться по мере сил).

Механизмы реализации этих прав были разными, их надо было обновлять, ибо по мере развития общества некоторые теряли эффективность. Так, в советское время механизмом уравнительного права была общенародная собственность, с которой каждый получал равный доход независимо от своей зарплаты. Другой механизм — плановая система распределения доходов и ценообразования, государственное содержание многих социальных служб (образования, здравоохранения, почти всего ЖКХ).

Жизнеустройство с большой долей общинных механизмов было непонятно западным наблюдателям и раньше, и сегодня. Французский путешественник маркиз де Кюстин в своем весьма недобром, но очень популярном описании России (1839) признавал: «С первых шагов в стране русских замечается, что такое общество, какое они устроили для себя, может служить только их потребностям; нужно быть русским, чтобы жить в России, а между тем с виду все здесь делается так же, как и в других странах. Разница только в основе явлений». Нам бы тоже следовало первым делом разбираться в основе явлений, а не в тонкостях.

Концепцию развития России в индустриальную эру с опорой на структуры и культуру общины разрабатывали и народники, и ряд далеких от политики ученых. Дмитрий Иванович Менделеев, размышляя о выборе для России такого варианта, при котором она не попала бы в зависимость от Запада, писал: «В общинном и артельном началах, свойственных нашему народу, я вижу зародыши возможности правильного решения в будущем многих из тех задач, которые предстоят на пути при развитии промышленности и должны затруднять те страны, в которых индивидуализму отдано окончательное предпочтение».

С начала ХХ века в России шло обсуждение альтернативных проектов модернизации хозяйства и общества — при нарастающем кризисе, вызванном втягиванием России в зону периферийного капитализма». Попытка консервативной модернизации (реформа Столыпина) к успеху не привела и обострила кризис, проект либералов-западников, пришедших к власти после Февральской революции 1917 г., был отвергнут подавляющим большинством. В октябре к власти пришли Советы, поддержка советского проекта была подтверждена и в ходе Гражданской войны.

Каков главный смысл этого проекта? Русская революция 1905 г. была началом мировой волны революций, вызванных сопротивлением крестьян против экспансии западного капитализма («раскрестьянивания»). На Западе эти революции потерпели поражение, а на периферии — победили или изменили ход истории. Это революции в России, Китае, Индонезии, Индии, Вьетнаме, Алжире, Мексике — по всему «незападному» миру. Зеркало русской революции — Лев Толстой, а не Маркс.

Советский строй — это реализация цивилизационного проекта, рожденного Россией в русле ее культуры. Официальная история была мифологизирована, «берегла» нас от тяжелых размышлений. И суть советского строя, и те исторические обстоятельства, которые толкнули ход событий в тот или иной коридор, мы понимали плохо. Мы, например, не задумались даже над тем, почему две марксистские революционные партии — большевики и меньшевики — оказались в Гражданской войне по разные стороны фронта.

Многое из проекта не удалось осуществить в силу исторических обстоятельств. Но было создано жизнеустройство, надежно устранившее источники массовых социальных страданий, с высоким уровнем безопасности и солидарными межэтническими отношениями. Базовые материальные потребности всего населения в целом удовлетворялись в СССР гораздо лучше, чем этого можно было бы достигнуть при том же уровне развития, но в условиях капитализма.

Это был проект с большим творческим потенциалом и мощным импульсом развития. Он повлиял на все большие мировые проекты: помог зародиться социальному государству Запада, демонтировать колониальную систему, на время нейтрализовал соблазн фашизма, дал импульс цивилизациям Азии.

Большой творческой программой была советская индустриализация, альтернативная программе Запада. В Англии крестьяне в ходе «огораживаний» были превращены в пролетариев, которые вышли на рынок рабочей силы как индивиды. В СССР высвобожденные при коллективизации работники не стали пролетариями. Они были направлены на учебу и на стройки промышленности, после чего стали рабочими, техниками и инженерами. Это был перенос общины из села на заводы. Основные черты общинного уклада проявились на предприятии даже больше, чем в оставшемся в селе колхозе (это явление наблюдалось и в Японии). Поэтому промышленное предприятие СССР было, как и община в деревне, центром жизнеустройства, вокруг него возникла система социальных служб. По сравнению с западными фирмами советские предприятия представляли иной социальный организм.

В 70-е годы советское общество стало втягиваться в культурный кризис. К этому времени оно изменилось кардинально — 70% населения стали жить в городах, и это было новое, уникальное для всего мира поколение. Это были люди, не только не испытавшие сами, но даже не видевшие зрелища массовых социальных бедствий. Возникло первое в истории, неизвестное по своим свойствам сытоеобщество. Оно утратило коллективную память о голоде (Запад ради демонстрационного эффекта всегда сохраняет социальную нишу крайней бедности, хотя бы небольшую).

Произошло быстрое и резкое ослабление мировоззренческой основы советского строя, которой был общинный крестьянский коммунизм. Для сохранения легитимности советской системы требовалось строительство новой идеологической базы, в которой советский проект был бы изложен на рациональном языке, без апелляции к памяти о бедствиях. Однако старики этой проблемы не видели, а новое поколение сначала искало ответ на эту проблему в марксизме, где найти его не могло, а потом стало сдвигаться к либерализму, взяв за идеал Запад. Новая властная бригада, сформировавшаяся в условиях мировоззренческого кризиса, скатилась к антисоветизму. Было заявлено, что перестройка является революцией, то есть ставит целью радикальное изменение общественного строя. В течение трех лет оно велось под прикрытием социалистической фразеологии (т.н. «перестройка»).

В 1991 г. СССР был ликвидирован, и была провозглашена программа смены всего жизнеустройства страны — от детских садов до энергетики и армии. Этому предшествовала интенсивная идеологическая кампания. Ее главными направлениями было создание светлого мифа Запада и внедрение в массовое сознание идей социал-дарвинизма.Это разрушало критерии различения добра и зла и создавало идейный хаос.

Например, важный ницшеанский манифест известного ученого, депутата Н. Амосова (1988) был несовместим с теми представлениями о человеке, на которых был собран русский народ. Амосов требовал проведения, в целях «научного» упpавления обществом, «кpупномасштабного психосоциологического изучения гpаждан, пpинадлежащих к pазным социальным гpуппам» с целью pаспpеделения их на два типа: «сильных» и «слабых». Он писал: «Неpавенство является сильным стимулом пpогpесса, но в то же вpемя служит источником недовольства слабых... Лидеpство, жадность, немного сопеpеживания — вот естество человека».

Исподволь в кругах антисоветской элиты стала культивироваться еще более фундаментальная мысль, — что население СССР (а затем РФ) вообще не является народом, а народом является лишь скрытое в этом населении особое меньшинство. Когда эта мысль стала высказываться начиная с середины 80-х годов, она поражала своей недемократичностью, но подавляющее большинство просто не понимало ее смысла.

А смысл этот предполагал подрыв гражданских связей большинства населения и изъятие у него прерогатив, прав и обязанностей народа. Говорилось, что на первом этапе реформ будут созданы лишь «оазисы» рыночной экономики, в которых и будет жить демос (10% населения). При демократии именно демосу и будет принадлежать власть и богатство, ибо демократия — это власть демоса, а гражданское общество — «республика собственников»! «Старые русские» («совки»), утратив статус народа, будут переведены в разряд охлоса, лишенного собственности и прав.

Гражданская война в социальной сфере, которая пронеслась по России в конце 80-х и 90-х годах ХХ века, завершилась сменой жизнеустройства. Это значит, что достаточно крупная и активная часть общества изменила главный критерий выбора образа жизни (пусть и неосознанно).

Советский строй сложился в определенных природных и исторических обстоятельствах. Исходя из них строители советского строя определили главный критерий выбора — сокращение страданий. На этом пути СССР добился признанных всем миром успехов, были устранены главные источники социальных страданий и страхов — бедность, безработица, бездомность, голод, преступное, политическое и межнациональное насилие, а также массовая гибель в войне с более сильным противником. Ради этого были понесены большие жертвы, но уже с 60-х годов возникло стабильное и нарастающее благополучие.

Альтернативным критерием выбора жизнеустройства было увеличение наслаждений. Старшие поколения, перенесшие тяжелые испытания, отвергли этот выбор исходя из своего опыта. В ходе перестройки идеологи убедили политически активную часть общества изменить выбор и пренебречь опасностью массовых страданий. Речь идет о фундаментальном изменении, которое не сводится к смене политического, государственного и социального устройства (хотя неизбежно выражается и в них).

Активная часть населения приняла мифический образ Запада за идеал, оценив собственное жизнеустройство как недостойное («так жить нельзя!»). Воздействие на массовое сознание было столь эффективным, что образ Запада к 1991 г. стал вожделенным, что было немыслимо еще за пять лет до этого. Такое восхищение «чужим домом» с отрицанием своего — признак разрыва со здравым смыслом. Он неизбежно должен был повести к национальной катастрофе.

Для перехода к жизнеустройству, направленному на увеличение наслаждений, требовалось изменение социальных норм. «Сильные» нуждались в доводах, позволяющих топтать ближних со спокойной совестью. Поэтому была развернута идеологическая кампания по внедрению нового для России представления о человеке и его правах. Чуть ли не главным принципом, который надо было сломать в советском человеке, чтобы совершить реформу, была идея равенства и братствалюдей. Эта идея, лежащая в основе христианства, стала объектом очернения и высмеивания, в массовое сознание нагнетался жесткий и зачастую вульгарный социал-дарвинизм.

Сутью реформ было объявлено превращение российской экономики в рыночную. На Западе буржуазные революции сломали общинность и создали «культуру индивидуализма», так что вместо сотрудничества на первое место вышла конкуренция. В России, напротив, революция лишь усилила «культуру коллективизма». Это и позволило возникнуть в СССР, (вопреки теориям), народному «хозяйству семейного типа», с переплетением «производства и быта» и сложением средств вместо обмена(купли-продажи). Советское хозяйство, буквально по И.Т. Посошкову, было построено как один трудовой крестьянский двор. Разрушение этого хозяйства с потерей его «невидимого» и плохо понятого источника эффективности погрузило страну в разруху, которой рыночные теоретики не могут объяснить. Эффективность хозяйства, использующего «общинные» механизмы (неважно, идет ли речь о японской промышленной корпорации, хлопковой плантации с неграми-рабами в США или советской фабрике), определяется сильными кооперативными взаимодействиями, которых не учитывают механистические теории рынка.

В прошлом рыночные механизмы успешно переносились при модернизации в разные культуры, приспосабливались к традициям Японии, Китая, Индии и т.д. Так же шла в прошлом и модернизация хозяйства России — и в царское, и в советское время. И сейчас усиление рыночных отношений могло быть проведено не в конфронтации, а в согласии с культурой России. Однако был избран принцип насильственного переноса «чистой» англосаксонской модели рынка. Автор закона о приватизации Е.Г. Ясин так выразил смысл этой акции: «Надо сломать нечто социалистическое в поведении людей».

Так, было осуществлено моментальное уничтожение системы планирования хозяйства. Ее развитие — длительный процесс, «национальная особенность» отечественного хозяйства, влияющая, в свою очередь, на все стороны нашего жизнеустройства. Потребность в народнохозяйственном планировании была осознана в царской России в начале ХХ века и правительством, и предпринимателями. Эту функцию стали выполнять Министерство промышленности и торговли, а также торгово-промышленные съезды и их постоянные органы. За основу планирования тогда была взята транспортная сеть, а позже (в 1920 г.) энергетическая база.

В 1907 г. Министерство путей сообщения составило первый пятилетний план, а деловые круги «горячо приветствовали этот почин». Затем был составлен пятилетний план капитальных работ на 1912-1916 гг. Продолжились эти работы уже после Мировой и Гражданской войн — при выработке плана ГОЭЛРО. Комиссия разработчиков и была преобразована в феврале 1921 г. в Госплан.

Устранение планового начала оказало мощное воздействие на социальную сферу — была разрушена социальная связность народа. Расслоение общества по доходам и по доступу к основным благам в плановой системе удерживалось в пределах, в которых все население по образу жизни относилось к одной национальной культуре. Уничтожение плана привело к аномальному социальному расслоению. «Мягким» показателем расслоения служит фондовый коэффициент (отношение суммарных доходов 10% высокооплачиваемых граждан к доходам 10% низкооплачиваемых). В СССР в 1956-1986 гг. он поддерживался в интервале 2,9-3,9, в 1991 г. стал равен 4,5, но уже к 1994 г. подскочил до 15,1 и до сих пор колеблется на этом уровне. Официальные данные не учитывают теневых доходов, и этот пробел восполняют исследования социологов. Так, группа экспертов Мирового банка и Института социологии РАН, которая вела длительное наблюдение за бюджетом 4 тысяч домашних хозяйств (большой исследовательский проект Russia longitudinal monitoring survey), считала коэффициент фондов за 1996 г. равным 36,3.

Воздействие проводимой в России реформы на общество («социальную сферу») было разрушительным, это отразилось на всех срезах системы. Достаточное количество объективных показателей приведено, без всяких комментариев, в специальном издании. Разрушение структур жизнеустройства населения создало ту питательную среду, в которой небольшое меньшинство могло «наскрести» огромные состояния. Иными словами, обеднение большинства населения РФ и деградация систем его жизнеобеспечения были выгодны некоторым социальным группам и явились результатом их целенаправленных действий. Социальная катастрофа развивается не слишком быстро в силу большой прочности созданных в прошлом систем жизнеобеспечения и устойчивости культуры людей, воспитанных русской литературой и советской школой. Однако на ряде направлений уже чувствуется приближение срывов и отказов больших систем.

И антропология советского строя, несущая на себе отпечаток крестьянского общинного коммунизма, и русская православная философия, и традиционные культурные установки исходили из установки, что бедность есть порождение несправедливости и потому она — зло. Это не порождение советского строя, напротив, советский строй — порождение этого взгляда на бедность.

В начале 90-х годов бригада реформаторов приняла неолиберальную концепцию человека, общества и бедности. Бедность в ней рассматривалась не как зло, а как полезный социальный механизм. Массовое обеднение населения России было предусмотрено в доктрине реформ. А. Б. Чубайс писал в своей теоретической разработке в марте 1990 г.: «К числу ближайших социальных последствий ускоренной рыночной реформы относятся: общее снижение уровня жизни; рост дифференциации цен и доходов населения; возникновение массовой безработицы... Население должно четко усвоить, что правительство не гарантирует место работы и уровень жизни, а гарантирует только саму жизнь».

В РФ произошло массовое обеднение, была создана большая социальная группа бедных как стабильный структурный элемент нового общества. Возникла уникальная категория «новых бедных» — те группы работающего населения, которые по своему образовательному уровню и квалификации, социальному статусу и демографическим характеристикам никогда и ни в какой стране не бывают малообеспеченными.

В любой стране государство должно следить и за региональным расслоением по «образу жизни», прежде всего по уровням душевого дохода. Есть пороговые уровни, которых это расслоение не должно превышать, ибо иначе нация распадается на общности, живущие в разных цивилизационных нишах. В советской системе связность страны и народа по образу жизни была высокой. В 1990 г. максимальная разница в среднедушевом доходе между регионами РСФСР составляла 3,5 раза. В 1995 г. она выросла до 14,2 раза, в 1997 г. была равна 16,2 раза. Если в 1990 г. средний доход жителей Нижегородской области составлял 72,4% от среднего дохода жителей Москвы, то в 2004 г. всего 22,9%. Резко нарушились соотношения в других социальных индикаторах разных регионов страны.

Возникла и массовая крайняя бедность. К 1996 г. в РФ сформировалось «социальное дно», составляющее около 10% городского населения (11 млн. человек). В состав его входят: нищие (3,4 млн.), бездомные (3,3 млн.), беспризорные дети (2,8 млн.) и уличные проститутки (1,3 млн.). Большинство нищих и бездомных имеют среднее и среднее специальное образование, а 6% — высшее.

Сложился и равновесный слой «придонья» (зона социальных катастроф), размеры которого оцениваются в 5% населения. Находящиеся в нем люди испытывают панику: они еще в обществе, но с отчаянием видят, что им не удержаться в нем. Постоянно испытывают чувство тревоги 83% неимущих россиян и 80% бедных». Вот вывод социологов: «В обществе действует эффективный механизм «всасывания» людей на «дно», главными составляющими которого являются методы проведения нынешних экономических реформ, безудержная деятельность криминальных структур и неспособность государства защитить своих граждан».

Отказ общества считать отверженных своими приобрел демонстративный характер. Так, реально им отказано в конституционном праве на медицинскую помощь — притом, что практически все бездомные больны, а среди беспризорников больны 70%. Государственная помощь ничтожна по масштабам, что также стало символом отношения к отверженным. К концу 2003 г. в Москве действовало 2 «социальных гостиницы» и 6 «домов ночного пребывания», всего на 1600 мест — при наличии 30 тыс. официально учтенных бездомных. Зимой 2003 г. в Москве замерзло насмерть более 800 человек.

Особо надо сказать о фундаментальном социальном благе — жилье. В СССР право на жилье стало конституционным. Это было величайшим социальным завоеванием и одной из сплачивающих народ сил. Между гражданским правом на жилье и правом покупателя на рынке — разница принципиальная, и в РФ возникла бездомностькак социальное явление. Потеря жилья сразу вызывает, по выражению социологов, «вызывающую отчаяние проблематизацию абсолютно всех сторон жизни». Бездомные очень быстро умирают (смертность 7% в год при смертности по всему населению 1,5%). Ликвидация права на жилье — сильнейший удар по связности народа. Бездомные — иной народ.

Основная масса бездомных — люди 35-54 лет. Большинство — бывшие рабочие, но заметно приращение бывших служащих. Более половины бездомных имеют среднее образование, 22% — среднее специальное, около 9% — высшее. Главные причины потери жилья (в порядке убывания) — выселения за неуплату, жилищные аферы и обманы, выписка в связи с лишением свободы, добровольно-принудительный уход по семейным обстоятельствам. Бездомность как социальная болезнь приобретает характер хронический. Доля бездомных остается почти неизменной, то есть, в России возникает особый «класс» людей, не имеющего крыши над головой и жизненных перспектив.

Урон, который понесли народное хозяйство и население России от реформ 90-х годов, по своим масштабам таков, что можно говорить об экономической гражданской войне. Эта война внешне выразилась в лишении народа его общественной собственности (приватизация земли и промышленности), а также личных сбережений. Это привело к кризису экономики и утрате социального статуса огромными массами рабочих, технического персонала и квалифицированных работников села. Резкое обеднение привело к изменению образа жизни (типа потребления, профиля потребностей, доступа к образованию и здравоохранению, характера жизненных планов). Это означало глубокое изменение в материальной культуре народа и разрушало его мировоззренческое ядро — рассыпало народ.

Такие действия несовместимы с духом и практикой консервативных и либеральных российских реформаторов начала ХХ века. С.Н. Булгаков так сформулировал их императив: даже реформа, ведущая к росту совокупного богатства нации, неприемлема, если она ведет к обеднению социальных групп.

Позже Питирим Александрович Сорокин добавил еще одно ограничение: не может быть успешной реформа, вступающая в противоречие с главными культурными устоями народа.

Мощное идеологическое воздействие привело за 90-е годы к расщеплению массового сознания. Люди с трудом понимают происходящее и плохо ориентируются в социальном пространстве, они культивируют несовместимые желания и несбыточные надежды. Однако слома главных культурных и нравственных устоев не произошло. Это значит, что по мере выхода из острой фазы кризиса общество будет сдвигаться к тем ценностям и нормам социального бытия, которые были отобраны коллективным разумом в ходе длительного исторического развития России — в их очищенной пережитым опытом форме.

Однако сейчас, по истечении двадцати лет нынешней Смуты и в момент достигнутого неустойчивого равновесия, стала осязаемой угроза утраты столь многих черт и качеств России, что она перестанет существовать в ее привычном и близком для нас образе. Есть опасность, что продолжится та селекция населения России, которая была начата реформой 90-х годов. Она означает выбраковку населения, избыточного по отношению к потребности «новой России» в рабочей силе. За годы реформ сильно подорвано здоровье обедневшей части населения, резко снизился уровень образования рожденных в этой части детей.

При этом бедная часть по мере исчерпания унаследованных от советского времени ресурсов начинает отделяться от «среднего класса» и сдвигаться вниз, в цивилизацию трущоб. Эти признаки уже наглядно проявляются в работе многих систем и общественных институтов. Например, СМИ обслуживают исключительно благополучную часть населения, изредка давая этнографические зарисовки «из жизни бедных», сделанные согласно социальному запросу именно благополучной части. Здравоохранение «для бедных» — это нечто совсем иное, чем для «благополучных». Школьный Интернет, ипотека, спорт предназначены для тех, кто отобран для жизни в «новой России». Следов этой селекции множество, они уже вошли в обыденную культуру и обыденный язык. Ни те, которых выбрасывают из общества, ни те «благополучные», которые испытывают муки совести при таком торжестве зла, не находят средств к сопротивлению.

Если процесс социальных изменений будет и дальше идти по той же траектории, под угрозой окажется и тот слабый, нарождающийся сегодня «средний класс», который пока что обеспечивает хотя бы минимальную связность общества. Большая его часть снова, как в 90-е годы, начнет беднеть, теряя статус, нажитый в «тучные» годы проедания минеральных богатств России. Причина угрозы такого спада состоит в том, что все большие системы жизнеобеспечения страны, унаследованные от советского времени, приближаются к критической стадии износа. Рыночное хозяйство, сформированное в 90-е годы, не справилось с содержанием этих систем — иссякают месторождения, разрушается производственная база промышленности и села, ухудшается квалификация и здоровье основной массы работников, ветшает жилищный фонд, до предела изношено теплоснабжение и далее по всему перечню систем (за исключением мобильной связи и телевидения). Деградация жизнеобеспечения страны — процесс массивный и неумолимый, глухой к лозунгам демократии.

Не имея возможности (и желания) мобилизовать средства для содержания бюрократии приходится сбрасывать расходы на плечи местного самоуправления и самого населения. Эти расходы для них неподъемны, и это тоже реальность неумолимая. Нарастание аварий и отказов приведет к резкому удорожанию всех социальных благ (начиная с жилищно-коммунальных) и выбыванию из благополучного слоя все новых и новых контингентов «неплатежеспособных».

Но и благополучие тех, кто останется «в шлюпке», будет все более иллюзорным — все мы в России скованы одной цепью. Так уж исторически устроилась наша жизнь — даже элитарные дома среднего класса подключены к тем же теплосетям, что и бедняки. Когда ржавые теплосети откажут, богатые и бедные России будут замерзать на солидарной основе. Рухнет и романтическая утопия части богатых построить себе, как поросенок Наф-Наф, «домик из камней» с автономным жизнеобеспечением. В момент бедствия наша «социальная среда» уравняет этих поросят, да им и самим совесть не позволит наслаждаться уютом.

Пока что в России не произошло раскола на классы богатых и бедных как враждебные расы — за это мы все должны благодарить нашу культуру. Но и ее ресурс не бесконечен. Задержка с восстановлением народного хозяйства и структур необходимой социальной солидарности чревата лавинообразным нарастанием «молекулярной» гражданской войны, которая уже в 90-е годы началась в форме массовой преступности, в том числе с насилием. Эта деидеологизированная социальная месть — худший вариант борьбы за изменение условий «общественного договора».

То разделение на «демос» и «охлос», о котором заговорили в конце перестройки и которое тогда казалось какой-то невероятной антиутопией, может стать реальностью. Как сложится жизнь тех, кто останется жить в этой «новой России», сказать пока нельзя. Подобного переустройства Россия еще не переживала. Для выработки проекта, позволяющего сохранить цивилизационные контуры России и направить страну на динамичный путь развития, еще есть время, но его не очень много.

kara-murza.ru