Любовь и пустота, ч. 2

Эти Хармиды!

Призрак любимого ответственен и за различные болезни эроса, — об этом говорить непросто, но крайне важно. Вот оно — слово, вызывавшее восторг умиления у людоедки Эллочки: гомосексуализм; слово, которое, возможно, спугнёт некоторых читателей, но — кто-то же должен об этом сказать. Тем более что Платона мы уже помянули, а его главные эротические диалоги развивают тему любви в контексте именно однополых отношений. Одним словом, тема это деликатная и смущала даже стойких христианских писателей. Святитель Григорий Богослов берёт примеры из текстов Платона, руководствуясь принципом «научиться добродетели, и с терний, как говорят, собирая розы, и у неверных учась совершенству»¹³, однако, восхваляя, например, жизнь Сократа, тут же оговаривается: «Но как и гнусно многое! Например, эти Хармиды»¹⁴.

Что поделаешь, эта тема актуальна в наше время, а в некоторых странах стала уже национальным бедствием. Замалчивать или осмеивать эту проблему легко, когда это где-то там, «в забугорье», но когда это коснётся вашей семьи? Если такое горе случилось с сыном или мужем? Поэтому мы и задаём вопрос: как такое случается? Думается, что тут две причины. Во-первых, у ребёнка начинает формироваться не тот призрак любимого. Во-вторых... А почему не тот, не естественный? Наверное, полностью на этот вопрос не ответит никто, но мне кажется, что этот призрак обретает свои черты во многом под влиянием окружающей среды, тех культурных акцентов, которые расставляет данная эпоха, атмосфера моды, эталон красоты. Но Писание, как всегда, отвечает глубже: парение похоти пременяет ум незлобив (Прем. 4:12). К тому же этот недуг, этот порок внедряется с чрезвычайной агрессивностью.

Болезнь ли это? Да. Можно ли её лечить? Да¹⁵. Можно ли её вылечить? Нет¹⁶. Ранение остаётся, но не предопределяет человека полностью и без остатка. Что же делать? Прежде всего не посягать — есть такое старинное русское слово. Уступая страсти, человек как бы пролагает некое русло потоку эроса, и если не посягавший может в течение жизни почти выправить свой эрос, посягавший, даже оставивший все прежние увлечения, всё-таки должен помнить, что-то старое русло в нём остаётся, и всю жизнь, — не больше и не меньше, как всю жизнь — ему следует беречься того, чтобы поток не свернул на торный путь.

И конечно же, христианам следует относиться к таким людям с определённым сочувствием: по общему правилу нам полагается ненавидеть грех, а не грешников¹⁷. Они свой призрак не выбирали, от большинства из них не зависел, как говорят, выбор ориентации, да и если бы был такой выбор, нельзя себе представить человека, который бы добровольно и сознательно захотел укоренить в себе такое влечение¹⁸. Но хотя призрак формируется бессознательно, за человеком всегда остаётся ценность отношения к этому: принять, подчиниться, или же в борьбе с этим идолом и самим собой стать достойным своего Бога.

Что же, выходит, что призрак есть зло, знак порчи? Грех, конечно же, повредил многое и в человеке, и в мире, но мне кажется, что феномен призрака, с одной стороны, может рассматриваться как естественный (что вовсе не означает праведный) и в определённом смысле необходимый механизм эротической жизни человека. А с другой стороны, формируется он во многом самой атмосферой общества, в котором человек живёт. А если общество больно, если оно нравственно разлагается? Согласно Конфуцию, первым шагом к оздоровлению общества служит процедура «исправления имён»: надо перестать врать и назвать, наконец, вещи своими именами.

Однополая любовь — это и не любовь вовсе, Писание находит для этого другое слово — мерзость (Лев. 18:22), и исцеление — личное и общественное — следует начинать с признания мерзости мерзостью. Не сделав этот первый шаг, ни отдельный человек, ни общество не смогут выбраться из этой ямы. Скажут: жестоко есть слово сие (Ин. 6:60)? Что поделаешь, борьба со страстями требует мужества, иногда даже злости.

В одной из сказок о муми-троллях есть такой эпизод: «Она не умеет злиться, — сказала малышка Мю. — Это её главный недостаток. Послушай, ты, — продолжала Мю, подступив вплотную к Нинни и бросая на неё грозные взгляды, — у тебя никогда не будет собственного лица, пока ты не научишься драться. Поверь мне»! Вот и возможный ответ на вопрос, почему Бог попускает вырастать в человеке таким отклонениям: Он доверяет нам бороться с этой стихией, бороться ради любви, и в этой борьбе человек обретает себя, свой неповторимый лик. Таков урок аскезы от муми-троллей¹⁹.

«Похоть не даёт любить»²⁰

Бессмертный герой Достоевского, мученик любви Митя Карамазов сетовал, помнится, на то, что человек широк и надо бы его заузить: он одновременно вмещает в себе идеал Мадонны и идеал содомский. Это сильно сказано и сказано из опыта. Но соглашусь с этим лишь отчасти, потому что не может быть идеала содомского — это пустая фраза и не более того. Содом — призрак красоты, обман, в нём не может быть ничего идеального. Импульс, толкающий человека к разврату, — жажда красоты и жизни, стремление к «идеалу Мадонны», но в разврате человек этой жажды не утоляет, его нагло обманывают. Разливая свою силу любить повсюду, можно опустошить себя, вычерпать, достичь дна этого сосуда, и сил любить не останется. Может, потому и называют этот путь путём растления (от древнего слова тло «дно»), что человек, посягающий, меняющий свою любовь на пустоту, в этой пустоте начинает видеть дно своего внутреннего сосуда любви? Человек страдает от этого опустошения, и страсть потому так и называют, что люди, ею одержимые, страдают, мучаются и не получают искомого утешения.

О нет, не узнает никто из вас —
Не сможет и не захочет! —
Как страстная совесть в бессонный час
Мне жизнь молодую точит!
Как душит подушкой, как бьёт в набат,
Как шепчет всё то же слово...
— В какой обратился треклятый ад
Мой глупый грешок грошовый!
(М. Цветаева)

Развратник, как это ни странно, — человек, неспособный к любви, он к ней просто нечувствителен, как об этом пишет Апостол: они, дойдя до бесчувствия, предались распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытимостью (Еф. 4:19). Может быть, в этом — смысл пророческих слов Спасителя о кончине времен: по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф. 24:12). Любовь иссякает по причине беззаконий, а там, где нет любви, нет и свободы. Остаётся только обладание.

Мы страшны в любви, если хотим владеть. Любимый становится объектом любви, то есть, чем-то внешним и определённым. Призрак любимого даёт ощущение определённости, комфорт обладания: я знаю этого человека, как свои пять пальцев; его пределы чётко очерчены, действия предсказуемы, достоинства и недостатки разложены в стройные ряды. Но непременно наступает отрезвление, всегда сопровождаемое «эффектом Золушки»: после свадьбы бьёт какой-то магический час, и — вместо кареты — тыква, вместо принцессы — кухарка, вместо кучера — крыса.

Мне кажется, что наши современники не совсем понимают, отчего это случается, и советуют спасать отношения, распаляя похоть²¹. Это плод нашего века, плод больного эроса. Люди уже перестали понимать, что такое эрос, и это особенно видно в современном искусстве. Спросите: что такое «эротические сцены»? и вам укажут на сцены постельные. Не собираюсь распространяться на эту тему, приведу лишь примеры. Чудесные мультфильмы Хаяо Миядзаки полны настоящей эротики: мальчик ломает яблоко и делится с девочкой; а вот они оба летят, держась за руки. В фильме «Привидение» с покойным Патриком Суэйзи в главной роли влюблённые «в четыре руки» лепят кувшин на гончарном круге — вот настоящая эротическая сцена! Она не требует обнажения или каких-либо неприличных намёков: эрос — это опыт человеческий, а значит — опыт богообразной красоты, свободы и святости, он призван возвышать человека, приобщать к подлинной красоте. И пусть знатоки скажут, что всё это бессознательная сублимация известного животного влечения и сведут все жесты и знаки к одному известному и понятному действию — не верю, потому что — бесчеловечно и неубедительно! Откуда тогда музыка? Святой старец, увидевший подлинную красоту блудницы, — мне кажется, он не только что-то увидел, но и услышал — музыку, которая звучит в настоящей эротике, улыбается в ней свежестью и чистотой, но исчезает от прикосновения блуда. В блуде люди глохнут, в нём — пусто до глухоты, так что собственный крик не в силах воплотиться. Платон называл человека, не приобщённого к подлинному эросу, «немузыкальный», выключенный из музыки бытия, из замысла Божия о человеке.

А что же взамен обладания, взамен похоти? Там что-то есть, кроме этого? Подлинный эрос — это риск любить живого. Любовь — непрестанное шествие навстречу друг другу, постоянный отказ от призраков любимого, от его идолов. Известный режиссёр, творец «Ёжика в тумане» Юрий Норнштейн пишет о своей жене Франтишке: «Франтишка для меня загадка. Чем больше я её узнаю, тем меньше знаю»²². Это сказано после 40 лет брака, которые они провели не только в семье, но и в общей работе! Брак без выходных! Значит, возможна любовь к живому, без болезненных похотей и насилия обладания. Любить живого опасно: он непредсказуем и всегда готов удивить. Об этом и предупреждает христианство — религия любви к Живому Богу, Которого нельзя «приручить» и загнать в какие-то рамки и определения. Пусть благословит Господь эту опасную любовь к живому!

И душам их дано бродить в цветах,
Их голосам дано сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться — со вздохом на устах —
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрёстках мирозданья.
(В. Высоцкий)

Отзвуки Добра

Христиане даже в наше время с подозрением относятся к термину эрос. Однако, как писал Тренч, «с έρως и έραν могло произойти то же, что произошло и со многими другими словами: они могли бы быть заново освящены, несмотря на глубокую деградацию в прежней истории»²³. Слово эрос безбоязненно употребляли святые Отцы — от мужей апостольских до отцов византийской эпохи, и употребляли без оглядки на тёмные стороны его биографии. Ареопагит цитирует священномученика Игнатия Смирнского: ο εμός έρως έσταύρωται (Рим. 7:2) «моя любовь [к миру] распята». Заметим: мученик Эросом называет Христа! Встречается этот термин и в творениях таких «надежных» Отцов, как святители Григорий Богослов (Сarm. II, 34, 151: Έρως δέ Θερμός δυσκαθεκτός τε πόθος «любовь есть пламенное, неудержимое желание») и Иоанн Златоуст (Филипп., Омилия 1, 8 πνευματικός έρως «духовный эрос»)²⁴. Этого термина не чуждаются святитель Григорий Нисский, святой Дионисий Ареопагит, преподобный Макарий Египетский, святой праведный Николай Кавасила и преподобный Симеон Новый Богослов. В трактате «О Божественных именах» Дионисий Ареопагит посвятил несколько строк защите термина έρως: «пусть те, кому не нравится имя Любовь (έρωτος), послушают следующее: «полюби её, и она сохранит тебя», «огради её, и она вознесёт тебя; почти её, чтобы она обняла тебя» (Притч. 4:6,8), и прочее, что богословие поёт, используя образ любви. Ведь и некоторым нашим священнословам даже более божественным представляется имя Любовь, нежели имя Приязнь. Пишет ведь и божественный Игнатий: «Моя любовь (έρως) распялась» (Рим. 7:2)... так что не будем бояться имени Любовь (έρωτος), и да не смутит нас никакое касающееся этого устрашающее слово. Ибо мне кажется, что богословы почитают одинаковыми имена Приязнь (αγάπης) и Любовь (έρωτος), но к Божественному применяют главным образом имя Истинная Любовь (όντως έρωτα) — из-за нелепого предрассудка определённого рода людей... Ибо большинство не может вместить объединяющей силы Божественной единой Любви (έρωτος). <...> те, кто правильно слышит Божественное, увидят, что, изъясняя Божественное, священные богословы в имена Приязнь (αγάπης) и Любовь (έρωτος). вкладывают один и тот же смысл»²⁵. Думаю, что у любого христианина отпадут все претензии к нашему термину после чтения святого Дионисия Ареопагита, несмотря на все споры вокруг авторства этого сочинения. Как писал об Ареопагитиках Урс фон Бальтазар: «это единство, „личность-произведение“ излучает такую силу и такое сияние святости — это Средние века распознали немедленно, — что он (автор — иг. С.) ни в коем случае не может быть признан ни „фальсификатором“, ни даже пользующимся уловкой благоразумным апологетом»²⁶.

Агапэ, как иногда принято выражаться, вовсе не противостоит эросу. Античный мир был безлик: он не знал человека как личности, потому говорил лишь об эросе, энергии любви, и даже на вершинах философии эроса, которых достиг Платон, эта любовь — не к личности, не к живому и свободному существу, а к таинственной, чистой, но безликой Красоте. Платоновская scala amoris (лат. «лествица любви») не знает ступени любви к человеку. Откровение о Боге и человеке было явлено только во Христе, поэтому только во Христе мы и стали способны говорить об агапэ. Эрос — энергийный аспект любви, агапэ — правильное, лучше сказать, естественное направление этой энергии, ипостасная любовь, то есть, тот способ освоения или реализации эроса — энергии любви, который свойственен данному конкретному человеку. Источник же эроса — в Боге:

И вещим сердцем понял я,
что всё рождённое от Слова,
Лучи любви кругом лия,
к Нему вернуться жаждет снова.
(А. К. Толстой)

Евангелие не видит в человеке ничего скверного и греховного самого по себе. Грех и всякая скверна есть только извращение доброй по своему существу человеческой природы. Поэтому, например, у Ареопагита встречаем такую неожиданную мысль: «Распутник, хоть и лишается Добра из-за бессловесной похоти... тем не менее причаствует Добру в самом этом слабом подражании соединению и любви». Преподобный Максим комментирует эти слова так: «распутник, хоть и тем самым, что распутствует, не существует и сущего не желает, однако же самим обликом соединения и любви причаствует слабому отзвуку Добра»²⁷. Способность видеть этот отзвук Добра — это, видимо, и есть признак святости. Такие мысли встречаются у многих Отцов; вот, например, ещё Лествичник: «Так должны мы поступать и при слушании песнопений и песней. Боголюбивые души, когда слышат пение мирских песен, исполняются чистейшего утешения, любви Божественной и слёз; между тем как в сластолюбивых возбуждаются совсем противные чувства» (15:60)²⁸.

Я привожу здесь эти тексты, желая утешить тех, кому тяжело пришлось в борьбе за свой эрос, людям, потерпевшим падения или «кораблекрушения в любви». Поминайте Евангельскую блудницу, умывшую ноги Спасителя слезами: она не смогла даже покаяться словесно в своих сквернах, но Господь простил её, увидев в ней талант любви. «Видел я нечистые души, — пишет Лествичник, — которые до неистовства пылали плотской любовью, но обратились к покаянию, и, вкусивши вожделения, обратили вожделение своё ко Господу; и, миновавши всякий страх, ненасытною любовию прилепились к Богу. Посему и Господь о целомудренной оной блуднице не сказал, что она убоялась, но что возлюбила много (Лк. 7:47), и удобно возмогла любовию отразить любовь» (5:26)²⁹.

Спешили звери просветлевшей чащей
От хитрых нор и пасмурных берлог,
Еще не постигая, что увлёк
Их не инстинкт, как прежде, а слепящий
Нездешний звук, в сердца вошедший; рёв.
И вой уже не бередили уха;
И там, где был дотоле шаткий кров —
Прибежище неволи роковой
И вожделенья, — там, в глубинах слуха,
Незримый храм построил голос твой.
(Р. М. Рильке. Сонеты к Орфею. I, 1)

«Альфа и Омега»