Игумен Агафангел (Белых): «Миссионерский приход — это приход образцовый»
Какой должна быть православная миссия? Последнее время этот вопрос столь активно обсуждается в интернете, что сторонники разных взглядов доходят до крайностей, называя друг друга «миссионерами» и «миссиофобами». Устраиваются концерты-проповеди, рок-музыканты с байкерами колесят по просторам Руси, а на далеком Севере несут свое неприметное служение настоящие миссионеры. С одним из таких — в прошлом хиппи, а ныне игуменом, несущим послушание в командировках по Дальнему Востоку и Крайнему Северу, мы беседовали благодаря беспроводным технологиям связи. Знакомьтесь: отец Агафангел (Белых), известный в «живом журнале» как rev-agafangelos.
— Отче, недавно вы служили в одном из самых труднодостуных и суровых регионов — на Чукотке (этот край «знаменит» еще и своим бывшим архипастырем — епископом Диомидом). Сейчас трудитесь на Арктическом побережье Якутии. С какими трудностями приходится встречаться в служении прежде всего?
— Мне сложно сказать, что здесь какие-то особенные трудности, отличающиеся от тех, с которыми встречается духовенство в более цивилизованных местах. Конечно, если не считать климат — полярную ночь, пургу, морозы. Или полярный день, что, на мой взгляд, ещё тяжелее переносится. Но суровые погодные условия только крепче соединяют людей. Это правда, что в Арктике меньше двусмысленности в отношениях между людьми, больше определённости и простоты, хотя, не всегда эта определённость бывает со знаком плюс.
Возможный недостаток такой удалённости от центра заключается в плохой информированности народа о событиях в нашей Церкви, о последних решениях священноначалия, о том, что говорит Патриарх по поводу каких-то важных событий в нашей Церкви и в мировом Православии. Именно такова была одна из причин распространения на Чукотке недавних заблуждений, связанных с именем лишенного ныне сана епископа Диомида (Дзюбана). Учитывая то, что сам бывший владыка несколько лет не выезжал с Чукотки на материк, а человек он далекий от современных информационных технологий, думаю, что он, в какой-то степени и сам является жертвой отсутствия верной информации.
— Сейчас в Русской Православной Церкви много говорят о формах и способах православного миссионерства. Что, на ваш взгляд, для миссионера должно быть главным?
— Независимо от того, чем конкретно занимается миссионер, — трудится на отдаленных территориях или встречается со студентами университета в центре Москвы, — он должен быть искренним в том, что он старается передать другим людям. Чтобы чем-то поделиться, нужно это иметь, а чтобы иметь, — необходимо приобрести.
Поэтому следует стараться самому становиться христианином, прежде всего. Деятельно реализовывать в собственной жизни Евангельские заповеди. Это очень нелегко, но без такой внутренней направленности проповедника веры ко Христу теряется смысл миссионерской деятельности. Она превращается в лицемерный набор технологий и методик, используемый с непонятной целью. Если человек искренне будет молиться, стремиться строить жизнь по Евангелию, то и все его «формы и способы» проповеди будут верными.
Следует опасаться распространенных ошибок, о которых уже много написано разными умными людьми. Это подмена Евангелия — патриотическим воспитанием, Церкви — некоей обособленной «тусовкой избранных», Христа — личным авторитетом проповедника. И ещё: мы, кажется, забыли уже, что слово «православные» — это просто прилагательное к существительному «христиане».
— Как вы относитесь к идее создания особых «миссионерских» приходов, которые могли бы стать своего рода «буферной зоной» между миром и воцерковленным сообществом? Нужно ли создавать такие особые приходы, или лучше заботиться об открытости всех существующих приходов?
— Думаю, что следует заботиться о всех существующих и будущих приходах, которые обязаны быть миссионерскими. Но так как не везде возможно быстро преодолеть инертность духовенства и мирян, то, конечно, какие-то приходы будут раньше других накапливать этот опыт и станут миссионерскими.
Думаю, что «буферная зона между миром и воцерковленным сообществом» — неудачное выражение. Мы ведь не пропагандируем некое эзотерическое учение, доступное только для некоторых и недоступное прочим. Ведь «воцерковленное сообщество» — это и есть, иными словами, та самая Церковь Христова, открытая для всех. Миссионерский приход, я бы сказал, что это образцовый приход. Идеальный. И не может быть одних и тех же правил, одинаковых для всех таких приходов, потому что везде различные культурные традиции, различная ментальность. То, что будет хорошо и правильно в Китае, будет не принято в Тамбове, например.
Общие же принципы таковы: понятное для всех богослужение, построение приходской общины на Евангельском основании, — всегда все и всегда вместе, открытость всем пришедшим, серьёзное и осознанное приготовление к Таинствам (особенно к Крещению), обязательная «литургия после Литургии» — активная внебогослужебная деятельность. И, в итоге, эти принципы должны стать определяющими для всех приходов.
— Я знаю, что вы практикуете общенародное пение в своем приходе. О практике общенародного пения в разных православных юрисдикциях США рассказывал профессор Павел Мейендорф. На ваш взгляд, насколько можно рекомендовать общенародное пение для обычных приходов?
— Там, где это возможно, следует рекомендовать. Может быть, для торжественной, пышной архиерейской службы в большом соборе это будет сложно сделать, но там, где в храме собираются не просто люди друг с другом незнакомые, а существует некое подобие приходской общины, там это просто необходимо.
Наши прихожане говорили, что когда мы на литургии стали петь антифоны и прочие неизменяемые пенопения — все вместе, они ощутили силу общей молитвы и свою востребованность в богослужении. Правда, у нас общенародное пение возникло не от желания что-то там реформировать, а от безысходности. Часто случалось так, что в пургу не мог приехать из соседнего поселка семинарист-практикант, который руководил клиросом, а певчие (их было всего двое: одна девочка лет 12-ти и прихожанка) также в сильный ветер не могли добраться до храма. В итоге, приходили те, кто хотел молиться, но не знал порядка служб и текстов песнопений. Я это воспринимал не очень уж благодушно, честно говоря, так как мне приходилось что-то петь самому, а певец из меня неважный, — единственная тройка в семинарском дипломе стоит по церковному пению. Однажды я просто распечатал крупным шрифтом то, что можно было бы петь всем вместе, раздал прихожанам и... людям понравилось.
В этом есть нечто от древности. Конечно, мы не можем войти в одну воду дважды, и смешно было бы пытаться возродить в мелочах порядок богослужения древней Церкви, но в наших силах сохранить неизменным дух тех христиан. Я бы сказал даже, что это наш долг. И когда горят свечи и мы все поем в храме псалмы изобразительных антифонов, отвечаем «Аминь» на молитву священника, наверное какая-то временная преграда между нами и нашими собратьями первых веков становится прозрачной. И если это осознание нашей причастности к древней христианской традиции мы не оставим в храме, а сможем сохранить и после службы, вынести в свою жизнь, в мiр, то значит это стоило того.
— В древней Церкви богослужебная жизнь отличалась разнообразием, в отличие от последних нескольких столетий. В Русской Церкви сейчас все больше говорят о попытках как-то «оживить» богослужение. Что можно делать в этой сфере, если вообще нужно?
— Думаю, что как-то специально «оживлять» то, что призвано нас самих вести к Жизни, — богослужение, литургию, — не нужно. Мы знаем опыт некоторых западных христианских исповеданий, которые как только не изгалялись в попытках сделать посещение церкви занятным. Не знаю, был ли где-нибудь стриптиз на службе, но думаю, что он в эту логику укладывался бы прекрасно.
Плясать батюшкам во время службы хорошо только в Африке. Там это органично смотрится. Нам же достаточно совершать литургию понятно для молящихся, стараться, чтобы все участвовали в богослужении осознанно, освобождать нашу церковную жизнь от суеверий, различных полуязыческих «народных традиций», проникших в православие за многие годы. Анафора — сердце литургии — не изменяется вторую тысячу лет. Зачем там что-то ещё добавлять от себя?
Другое дело, что хорошо и полезно иногда показать многообразие христианской литургической традиции. Я считаю, что нечастое совершение «литургии ап. Иакова», например, или «литургии ап. Марка» в больших городских соборах или в храмах духовных школ позволит нам избавиться от привыкания к святыне, позволит взглянуть на Таинство Таинств по новому.
Бывает, что у человека наступает некоторое нечувствие к привычному молитвенному правилу. Сердце не откликается на давно известные слова молитв. Тогда полезно начать временно совершать правило на каком-нибудь другом языке: по-английски или ещё как. Если не знаете языков — хотя бы в русском переводе. И те же слова зазвучат по-другому. Так и с литургией. Таинство совершается одно, но внешняя форма его совершения различается.
— Как вы подходите в своем служении к принятой в РПЦ практике обязательной исповеди, трехдневного поста и расширенного молитвенного правила перед Причастием? Можно ли что-то практически менять в этой области?
— Можно, как я уже говорил выше, не менять что-то, а просто вернуться к тому, как это было принято традиционно в Христианской Церкви. Благо, для этого не потребуется ничего реформировать, достаточно просто открыть Книгу Правил.
Мы знаем Последование ко Святому Причащению, состоящее из одного канона и десяти молитв (ещё две читаются непосредственно перед Причастием). Также, мы знаем, что многие духоносные отцы благословляли своим чадам читать ещё несколько канонов и акафистов. Так вот, думаю, что возлагать в обязательном порядке на всех желающих причаститься что-то большее известного нам «Последования...» не стоит. Но если кто-то хотел бы помолиться более того, следуя духовным советам старцев, — похвально и достойно одобрения. Только согласовывать размер молитв перед Причащением следует все же со священником. А единое для всех и благословленное Церковью правило нам известно.
В отношении поста перед причащением достаточно сказать, что христианин должен причащаться на каждой воскресной литургии, если у него нет обстоятельств, препятствующих ему приступить к Чаше. Следовательно, пост совершается в положенные дни: среду и пятницу. Суббота, согласно каноническим правилам, освобождена от строгого поста.
Если человек приступает к Таинству по каким-то причинам реже, то разумно увеличить приготовление ко Причастию до трех дней или даже до недели, если прошло много времени. Что же касается исповеди, то я думаю, здесь важно научение духовной самодисциплине как прихожан, так и священника. Есть грехи, препятствующие Причащению, но большинство т.н. «повседневных» к ним не относится. Когда обязательная исповедь превращается в «пропуск на Причастие», в изматывающее душу самокопание («что бы ещё вспомнить?»), то это неправильно.
Однако, священник должен знать жизнь тех, кого он причащает. В огромных городских соборах это не всегда возможно соблюсти. Там, для духовной пользы человека, чтобы он не приступил к Чаше в неведении, в легкомыслии, — возможно, и необходима краткая встреча пришедшего в храм со священником. Но навязывать обязательную исповедь всем неуместно. Ведь, если кто-то понимает, что содеянное им создало пропасть между Богом и человеком, то, конечно, такого прихожанина не нужно будет силком тянуть на исповедь. Для этого и служит верный настрой духовной жизни, постоянное трезвение и регулярное участие в литургии. Это важно и для священника. Иначе выходит так, что пастырь сам не соблюдает, того чего требует от паствы.
Опубликовано: 09/06/2012