Сострадание с любовью
Сергиевский Православный институт в Париже спрятан во дворах довольно скучной улицы rue de Crimée. Но стоит войти в ворота, за которым расположен Сан-Серж, как большой и шумный город кажется несуществующим. Удивительный покой и нездешняя тишина. Старые здания. Стертые ступеньки. Двуглавые орлы на дверях храма. И никакого ощущения затхлости или унылой старины. Живое, теплое чувство настоящей, не утраченной, радостной веры. Представляем вашему вниманию интервью с профессором Православного Свято-Сергиевского богословского института прот. Николаем Чернокраком.
— Отец Николай, расскажите, пожалуйста, немного о том, как строится духовное образование во Франции?
— С начала XX века во Франции Церковь отделена от государства. А потому отделены от государства и все духовные школы. Сегодня церковные школы и училища имеют статус частных школ. Но есть некоторые учебные заведения, которые взаимодействуют с государством, с министерством образования и поэтому получали государственный статус. Например, наш институт Сан-Серж признан министерством образования как свободное высшее учебное заведение. Министерство даже нам помогает, в том числе финансово. Но при этом мы полностью свободная школа и можем развивать нашу учебную программу самостоятельно.
— То есть вам не указывают, как и чему учить?
— Нет. Но уже три года, как мы подписали с министерством договор, где они просят нас сообщать о том, сколько у нас студентов, из каких они стран, какой у них уровень образования. Это нужно для того, чтобы все частные школы вошли в своего рода национальный государственный реестр. Но наша богословская школа является единственной духовной школой с государственным статусом.
— Расскажите немного о самом институте.
— Сергиевский институт был открыт в 1925 году и уже через 2 года получил государственный сертификат высшей богословской школы во Франции.
В истории института есть три периода. Первый — с 1925 года до 1950-х годов, когда здесь работала элита русских православных богословов, философов и религиозных деятелей, когда здесь учились студенты из первой волны эмиграции. Они продолжали развивать православную религиозную мысль и традицию старых русских академий — Московской, Казанской, Киевской. Именно так была построена и учебная программа. По сути, это была церковная школа, но она не называлась ни семинарией, ни академией. Старые профессора предпочли название «институт», может быть, в память о богословском институте, который был открыт в самом начале 20-х годов в Санкт-Петербурге, но потом, конечно, закрыт. Так сложилось, что в тот момент, когда все духовные школы в России были закрыты, открылся наш институт. И здесь продолжалось богословское творчество... После 50-х годов пришло второе поколение профессоров.
— Откуда оно пришло, это поколение?
— В то время русская эмиграция была очень сильна. Например, отец Алексий Князев, который приехал во Францию десятилетним мальчиком, закончил юридический факультет, богословский и преподавал у нас, потом стал ректором. Это было второе поколение. Мы жили воспоминаниями, преданиями о том, какими были старые профессора. Даже если мы их и не видели вживую, мы их сразу узнаем на фотографиях, мы знаем о них, об их характерах. Такое у нас было живое преемство через второе поколение. Продолжая развивать богословскую православную мысль, институт начал диалог с другими христианскими конфессиями. Сначала с протестантами, как наиболее открытыми, а потом уже с англиканами и католиками. Тогда институт имел свою миссию — познакомить Запад с православным учением, богословием, культурой.
Так продолжалось до 1974—1975 годов. Мое поколение было последним из тех, кто прослушал все лекции на русском. Один только профессор Оливье Клеман, ученик Владимира Лосского, который понимал и читал, но не говорил по-русски, читал лекции по-французски.
Теперь уже включается третье или даже четвертое поколение. И это что-то новое: открылись православные школы во многих бывших странах СССР, там появилось свое духовное образование. И сегодня наш институт принимает студентов не только из России, у нас учатся студенты из разных стран: есть люди из Африки, с Ближнего Востока, из Сирии, Эфиопии (недавно я принимал монахиню из Египта) и, конечно, из Восточной Европы.
— Каким образом у вас строится учебная программа?
— Уже больше 10 лет, как мы присоединились к Болонской конвенции. Поэтому у нас есть три цикла — бакалавриат, магистратура и докторантура. Если перевести на русскую систему, то для меня она почти дореволюционная. И это не только преподавание ех catedra, но и попытка научить студентов работать самостоятельно.
У нас есть очное и заочное образование. Всего у нас учится около 200 человек, не считая заочников. Заочное образование есть на русском и на французском языках.
Сегодня уже многие профессора института не говорят по-русски. Ведь у нас есть преподаватели, которые приехали из Греции, Голландии, Югославии, Америки.
— Какие дисциплины преподаются в Сергиевском институте?
— Классические: это Ветхий и Новый Завет, история Церкви, учение отцов Церкви, литургика, история Западной Церкви, древние языки — еврейский и греческий, пастырское богословие, иконология, история Русской Церкви, история русской философии, аскетическое и догматическое богословие, каноническое право, методология, нравственное богословие. В свое время о. Алексий Князев преподавал особый предмет — учение о Божией Матери. Недавно мы включили в программу церковное пение — дисциплину, связанную с размышлением и пониманием церковного пения.
— А есть ли у вас какие-то предпочтительные предметы?
— Старые профессора с самого начала очень много участвовали в развитии так называемого «неопатристического синтеза», поэтому наша школа очень привязана к отцам Церкви. Можно сказать, что в центре нашей программы — отцы Церкви и литургическое богословие, которое развивали старые профессора, начиная с отца Киприана Керна, отца Николая Афанасьева, отца Александра Шмемана. Теперь у нас новый молодой профессор, который занимается этой темой, — Андрей Лосский. О. Николай Озолин развил целое учение об иконологии — это шаг от истории искусства к иконе, к осмыслению того, какое место имеет икона в развитии православной богословской мысли. Очень важным мы считаем и догматическое богословие. На эти дисциплины у нас есть своя точка зрения. Также мы настаиваем на том, чтобы студенты прилежно изучали греческий язык, потому что без него трудно заниматься богословием.
— А где живут студенты?
— У нас есть маленький интернат, где живет около 20 человек, только мальчики. Остальные — и мальчики, и девочки — живут в городе, кто где может.
— А какие-то послушания выполняются?
— Мы не очень строги, поэтому никаких особых послушаний нет, кроме того, что нужно накрыть на стол или убирать в своих комнатах.
— Обучение платное?
— Да. Мы — частная школа, за нами нет ни богатой Церкви, ни спонсоров. И мы живем больше идейно, чем материально. И то, что мы есть, — это постоянное чудо.
— Что нужно, чтобы поступить к вам? Какие у вас требования?
— Первое требование — быть умным. Но если говорить серьезно, то нужно хотеть заниматься богословием, и нужно, к сожалению, знать французский язык, так как преподавание ведется по-французски. И еще: Париж, как вы заметили, город недешевый. Поэтому нужно иметь какие-то средства к существованию. Мы иногда помогаем студентам, но этого совсем немного.
— Сдаются ли вступительные экзамены?
— Да, есть формальный экзамен, чтобы проверить общие знания. И также мы рассматриваем досье студентов, чтобы узнать, что человек изучал и имеет ли какой-то уровень образования.
— А возрастные ограничения?
— У нас нет ограничений. Можно поступать и после 40 лет, и после 50. Так что вы можете записаться (смеется).
— Сколько студентов заканчивает институт, доучивается до конца?
— В прошлом году у нас было около 20 выпускников: около 10 магистрантов и столько же выпускников бакалавриата. Это немного, но для нас — достаточно.
— А какие отношения между преподавателями и студентами?
— Очень милые, как с вами. Школа небольшая, и отношения зависят больше от профессоров. Есть более строгие, как у вас в России, есть не такие строгие. Но обстановка семейная.
— А обязаны ли студенты участвовать в богослужениях?
— Мы требуем, чтобы студенты ходили на богослужения. Мы сохранили на службах церковно-славянский язык, потому что преподавать по-французски оказалось легче, чем молиться. Так что у нас даже те студенты, которые не понимают по-славянски, ходят и слушают молитву. У нас совершаются ежедневные службы — утром, вечером, именно так, как это делается в русских духовных школах.
— Есть ли еще какие-то духовные школы во Франции?
— Около 5 лет назад под Парижем открылась русская духовная семинария. Это такого рода центр, где существуют курсы для студентов, после которых они могут потом защищать магистерские и докторские работы в разных университетах. У нас хорошие отношения с семинарией, я сам там преподаю и дружу со всеми.
Что касается католических школ, то во Франции их очень много. При католическом университете есть экуменический институт, где наши профессора преподают православное богословие. Там обучаются студенты из разных стран, которые иногда ничего не знают о православии. И это нам дает возможность познакомить их с православным богословием. Некоторые студенты экуменического института даже пишут с нами магистерские работы. Иногда мы организуем семинары или лекции у нас, а в прошлом году, например, нами был организован курс по Ветхому Завету, по Септуагинте, где православные и протестанты узнавали специфику Септуагинты в сравнении с масоретскими текстами.
Все знают Сан-Серж как русский богословский институт, как центр русской богословской мысли, которая во времена гонений на Церковь в России развивалась во Франции и во всем православном мире.
— Отец Николай, как у вас строятся отношения с русскими духовными школами: Московской или Санкт-Петербургской духовными академиями?
— Когда я был в прошлом году в Московской духовной академии, мы подписали договор о сотрудничестве. Такой же договор у нас уже давно существует со Свято-Тихоновским университетом. Когда есть возможность, мы приглашаем профессоров из России на конференции, они приглашают нас. Мы почти ежегодно ездим в Россию.
— А как вы сейчас оцениваете ситуацию в России?
— Я ничего не могу сказать, потому что я очень люблю Россию. Только одно скажу: Русская Церковь начинает ходить, как ребенок. Чтобы ребенок не падал, нужно дать ему руку или хотя бы палец. Если что-то критиковать, нужно исходить из конкретных ситуаций. Но это не мой стиль, я не посмел бы высказывать общую критику, потому что это не имеет смысла. Вы знаете, у меня огромная симпатия к России. Но симпатия по-гречески, то есть сострадание. Сострадание всему тому, что происходит в России. Сострадание с любовью.
Опубликовано: 16/07/2012