Штаб нашего детства

К 80-ти летию Н. К. Бромлей

Олег Селедцов

Недавно позвонила сотрудница:
— Слушай. Единственное число «штаб». А как во множественном?

— ШтабЫ, конечно, — отвечаю, не задумываясь.

Но проходит минут пять, и червячок сомнений начинает слегка терзать. А точно ли штабы? А может, правильно штАбы, с ударением на первый слог? Да, собственно, какая разница? И что мне до этих штабОв-штАбов? Но что-то продолжало жечь мозги, что-то лишило покоя. Что?

И вдруг я понял. Из глубины памяти всплыло это. Бессовестно забытое, детское, важное. Штаб.

Все мальчишки моего поколения знают, что это такое. У всех у нас обязательно должен был быть штаб — место важное, секретное и почти сакральное. Такой штаб был один, отсюда исключительно единственное число в памяти, Хотя местоположение его менялось по обстоятельствам. Это могла быть стройка, или пустой сарай, или уединённая беседка, или закуток между гаражами, или чердак. Здесь, устав от шумных дворовых игр, собирались друзья-мальчишки. Хотя иногда пускали и девчонок. Не всех, конечно, а только тех, кто наравне с нами играл в войнушку/ Чапаева, Александра Невского, кто мог по достоинству оценить новеньких солдатиков, выменянных у простачка из параллельного класса, и кто знал, что пацаны из соседнего дома — вечные и злые враги, влюбляться в них нельзя ни при каких условиях.

Выдать местоположение своего штаба врагу — считалось высшим преступлением, плата за которое — вечный позор и изгнание из дворовой команды.

Когда играли в казаков-разбойников, что выпытывали «казаки» у попавшегося раззявы «разбойника»?

— Где твой штаб?

О, лучше было пройти сквозь пытки, чем выдать.

Казаки-разбойники… Тихо в наших дворах. Уже не услышишь, хоть век прислушивайся, таких знакомых и родных с детства слов:

— Три, четыре — пять, шесть, семь — я иду искать совсем. Пора — не пора, выхожу со двора…

Это, кстати, было важно. Выходить со двора часто запрещалось железным родительским «Нельзя!» А в игре можно. И нужно!

И какие были игры: двенадцать палочек, чиж (или правильней, по-мальчишески «в чижа»), мой любимый «штандр», более спокойные: краски, стоп каликало и даже кис-кис-мяу (это уже почти для взрослых).

Тихо сегодня в наших дворах. Забыты игры. Заколочен досками забвения штаб нашего детства. Погибли в макулатуре любимые детские книжки.

Хотя не все. Одну книжку из далёкого моего детства я берегу. Хранится она вместе с семейными святыньками. Потрёпанная, кое-где подклеенная белой бумагой. Родная. Любимая. Папа купил мне её в аэропорту Иркутска, ужас, когда это было, осенью 73 года, когда бесконечные минуты, складываясь в часы, никак не хотели усадить нас в самолёт на Бодайбо.

Обычная детская книжица. Дрянная бумага второго сорта, корректура неважная, да ещё и стихи. Это для шестилетнего-то мальчишки. Но вот открыл… и прикипел сердцем. И не оторвался. Что-то было в ней своё. Настоящее. Из штаба. Из нашего штаба.

Книжка называлась: «Для всех», но я-то знал, что она только для меня, ведь было в ней что-то моё и только моё. Мои игры, мои мысли, мои мечты, мои друзья.

Друзья из моего штаба. Как, например, вот этот фантазёр, который решил:

А вот этот затейник, это же почти я:

Или вот этот мальчуган, которому до слёз жалко мармеладного зайца, купленного родителями. Разве он не мой друг?

А уж Петя и Миша, играющие на подоконнике в солдатиков — это лучшие мои друзья. Сколько таких битв прокатилось сквозь моё детство:

И девчонки в этой книжке тоже из моего штаба. Ведь они не зануды, не плаксы, а самые что ни на есть выдумщицы:

А ещё в этой книжке была тайна. А какому мальчишке не хочется узнать тайну? И какую тайну!

Тут были и игры:

И была Сибирь. От одного этого слова у меня до сих пор бегают по коже мурашки.

Автор этой книжки, выпущенной Восточно-Сибирским книжным издательством, московская поэтесса Наталия Бромлей.

Удивительно, в интернете сегодня можно найти всё и даже больше. Но о Наталии Бромлей, о ней самой, вы почти ничего не найдёте. Да и при жизни поэтессы не вышло ни одного, даже самого маленького отклика на её бесхитростные и романтические стихи. У меня сохранилась небольшая заметка из «Пионерской правды», где работала поэтесса. Из неё я узнал, что в возрасте сорока двух лет Наталия Бромлей трагически погибла во всероссийском лагере «Орлёнок», где снимала телепередачу по своему сценарию. Пошла купаться. В воде ей стало плохо…

В этом году Наталии Константиновне исполнилось бы 80 лет. Она потомок знаменитой фамилии. Предок её, молодой ирландец, волонтёром наполеоновской армии 200 лет назад попал в Россию. Женился на красавице польке. Обрусел. Его сыновья основали в Москве мастерскую, которая стала знаменитым на всю страну заводом, занимавшим площадь 15 тысяч квадратных метров по Малой Калужской улице, близ Донского монастыря.

После революции купеческо-буржуазная фамилия, конечно, не могла служить добрым проводником в карьере да и просто в жизни. Но ни отец Наталии, ни она сама не поменяли фамилию, оставаясь верными своим корням, своей совести. Отсюда, наверное, так много мальчишеского достоинства и благородства у лирических героев поэтессы.

Очень хочется верить, что герои Наталии Бромлей и сама она не будут забыты, что найдётся исследователь, который напишет о ней серьёзные статьи. Ведь Наталия Константиновна наша. Из нашего детства, из нашего штаба. Штаба нашей памяти.