Сила в немощи

Кто верит в случай — тот не верит в Бога. Эти хлёсткие слова отца Александра Ельчанинова приобретают особый смысл, когда дело касается приходящих скорбей — будут ли они личными, общецерковными или даже имеющими мировой масштаб.

Когда приходит беда — отворяй ворота. Не отворишь — и остального забора лишишься. Но отворять можно очень по-разному.

Пока человек юн, он живёт будущим, перед ним расстилается безграничное поле возможностей и надежд — и вот он уже весь устремлён вперед и ввысь, и от одного переживания этой перспективы ему становится светло и радостно. А неприятности — ерунда, проскочим на скорости к «прекрасному далеку».

Но совершенно по-иному человек начинает ощущать себя, когда однажды приходит осознание, что жизнь-то уже включила свой обратный отсчет: упущенного не вернуть никогда, лишения невосполнимы, место близких и дорогих людей не сможет занять никто другой, а душевных сил для новых знакомств и дружбы с каждым годом становится всё меньше и меньше. Словно из крепкой, но уже рассохшейся бочки мало по-малу сочится вода, оставляя под собой бесполезное грязное мокрое пятно — вместо прежней чистой родниковой воды...

Только не надо бросаться утешать или, напротив, активно возмущаться таким «упадническим» настроением. На самом деле, в этой позиции нет ни уныния, ни какой-то безысходности: напротив, ясное осознание того, что жизнь всего лишь открывает свои новые, настоящие, подлинные грани.

Когда-то давно меня потрясли слова Ивана Ильина, что страдание — это главный способ приобщения к реальному бытию. Это утверждение показалось тогда удивительно глубоким и красивым, но в то же самое время — ригористически-бесполезным в приложении к обычной жизни. Более того — не вполне христианским: кому придёт в голову сказать тому, на чью голову обрушилась беда, что «вот теперь-то, любезный брат во Христе, ты и понял вкус настоящей жизни!» Это не только жестоко, но и неправильно по сути: нам вовсе не «радоваться с плачущими» заповедано, а напротив, разделять любое горе и скорбь...

И в то же самое время, когда не где-то там у кого-то, а конкретно у тебя самого вдруг начинает тикать над ухом этот обратный отсчет, очень многие вещи начинают разительно меняться.

Первое, что происходит, я бы назвал структурированием жизненного пространства. И это вполне объяснимо: пока перед взором — бескрайние горизонты, очень трудно, да и неприятно в общем-то, думать о вполне прозаических и будничных вещах. Но как только в твоей жизни появляются чёткие демаркационные линии, очерченные не тобой самим, а Божественным перстом — волей-неволей прежний вдохновенный взор начинает постепенно возвращаться, но уже не чтобы заглядывать за ставший теперь неприступным горизонт, а смотреть внимательно на вполне доступные и в общем-то знакомые и понятные вещи, ранее валявшиеся в небрежении под ногами.

Вместо прежнего ожидания чего-то великого, замечательного и славного впереди, взор вдруг начинают радовать какие-то совершенно простые, рядовые в общем-то события и вещи, которые ранее только просматривались, проглядывались, пробегались. Истина каждого момента начинает становится почти слышимой ушами и очень конкретной: и в этом состоянии будничной правды неожиданно вдруг возникает благодарение Богу за то, Он тебе даёт ещё и этот, такой замечательный, день бытия.

Второе, о чем хотелось бы сказать — резонанс. Когда человек бежит по вокзалу и расталкивает окружающих локтями, чтобы успеть до отправления поезда, ему в общем-то почти безразлично, что кому-то он помешал или даже сделал больно. Всё это — на периферии сознания, ведь ясно, что скорее всего никогда в жизни он с этими людьми больше не встретится. И совсем другое дело, когда ты находишься на рейде в подводной лодке — где любое твоё некорректное, нелюбовное движение по отношению к окружающим неизбежно вернётся к тебе, как правило, в самом худшем и непредсказуемом варианте. Такая жизненная ситуация прививает навык сдержанности — даже тогда, когда ты безусловно прав; а также бережному отношению к любому, кто сейчас оказался рядом с тобой. Ведь резонанс — страшная вещь, особенно когда ты сам первым сдвинул маятник. Худой мир лучше доброй ссоры.

И последнее, третье, наблюдение: самое устойчивое положение — лежачее. Чем больше соблазн всё «взять в свои руки» — тем интенсивнее струится вода сквозь щели в бочке. В том самый желанный момент, когда, казалось бы, и действительно всё сосредоточилось в твоих руках — вдруг становится очевидным, что это не более, чем веревочки... от самого же себя и на процессы реального управления они никак не влияют. Смирение не падает только потому, что оно никогда не может стоять с высоко поднятой головой. Чем меньше места твоего присутствия тобой же самим отводится в окружающей жизни — тем эта жизнь идёт ровнее, гармоничнее и почему-то вдруг без особых ухабов.

...Вы, наверное, подумали, что автор пишет о себе самом? Да нет, речь идёт прежде всего о нашей христианской жизни как таковой. И нет никакой разницы, кто активировал этот обратный отсчет, не это важно. Главное то, что этот «тик-так» в ушах людей церковных может — и должен! — стать ключевым поворотным моментом в жизни, моментом истины, моментом зрелости. Не пора ли нам повзрослеть и перестать жить юношескими мечтами о третьих Римах, новых Византиях и всегаллактическом влиянии истинной веры? Как это не грустно и не прозаично, наверное, всё-таки придётся закончить романтические прогулки под луной с соловьем и бесконечные женихания на чужой стороне. Не нужны мы там никому, всё равно будем оставаться чужими и нежеланными. Или у нас своей семьи нет? Вот и пришла пора ей по-взрослому заниматься, со всей ответственностью. То, какие дискуссии идут сейчас вокруг проектов Межсоборного присутствия — особенно о монашестве — яркий индикатор того, что нам есть что и чем копать в своём огороде. Пока есть время. Быть может, времени только для этого и осталось?

«Ей, гряди, Господи Иисусе! Ибо Царство Твое — не от мира сего!»...

bogoslov.ru