Бог и вера в жизни
современного человека
[1] [2]
Путь, Истина и Жизнь... В чем же все-таки смысл жизни...
Вопрос о смысле жизни сейчас чаще всего приводят в качестве примера пустой риторики. Тем не менее для себя каждый имеет какой-то ответ, даже если ответ этот: «Просто жить, чтобы наслаждаться жизнью».
Человек — единственное существо на Земле, обладающее сознанием. Поэтому и сам вопрос о смысле жизни, и ответы на него связаны с этой способностью человека. Способность эта сознавать, то есть, не только получать познание от соприкосновения с миром, но с радостным удивлением узнавать, что именно во мне появились эти знания, что это именно я живу в этом мире! Более того, с этой способностью самосознания связан практически любой ответ на вопрос о смысле жизни — связан в том отношении, что единственная цель жизни, которую человек разумно может назвать, состоит в самом процессе осознавания жизни, наблюдения-участия в ней. В христианской традиции даже появилось слово «созерцание», похожее на «сознание». Созерцать — это одновременно и видеть нечто, и видеть себя видящим... Любой ответ о смысле жизни включает в себя это состояние.
На вопрос о смысле жизни принципиально возможны два ответа: жить, чтобы созерцать мир и себя в нем; и жить, чтобы созерцать Бога и себя, общающегося с Ним. Второй ответ, разумеется, включает в себя радость соучастия в мире, сотворённом Богом, созерцание этого мира: природы и людей, личностный контакт с ними; и, одновременно, созерцание себя самого, действующего в нем и созерцающего его.
То есть, неверующий и верующий понимают смысл жизни наполовину одинаково. Просто неверующий не ведает той части бытия (она, конечно, неизмеримо превышает половину), в которой верующий знает Бога. Потому он и не понимает верующего, что не имеет его опыта.
А верующий вполне владеет опытом созерцания мира, которым ограничивается неверующий. Верующий поэтому прекрасно понимает, о чём говорит Эверетт Шостром, когда учит, как нужно «жить», и готов согласиться с ним (касательно, разумеется, только «земной» половины взаимоотношения с бытием):
«Актуализатор понимает, что жизни вовсе не обязательно быть серьёзной игрой, скорее, она родственна танцу. Никто ведь не выигрывает и не проигрывает в танце; это процесс, и процесс приятный.
Актуализатор „танцует“ среди своих разных потенциалов. Важно радоваться процессу жизни, а не достижению целей жизни. Актуализирующимся людям поэтому важен и нужен не только результат, но и само движение к нему. Они могут радоваться процессу „делания“ так же и даже больше, как и тому, что они делают. Многие психологи уверены, что актуализатор способен превратить в праздник, в увлекательнейшую игру самую рутинную деятельность».
В чём же заключается и из чего может состоять процесс жизни, участие в котором, «как в танце», по утверждению Шострома, должно приносить радость? О, если человек не превратился в машину, куда бы он ни кинул взгляд, всё его радует! Кусочек неба в разрыве облаков, пчела на цветке, даже в луже можно видеть звезды, как сказал кто-то из великих. Но особенно человека радует, что он может что-то в этом мире творчески упорядочить, созидать. Художника всегда радует творение его рук. Мир необъятен и прекрасен, он волнует и влечёт. Но человек не одинок в этом мире, а в каждом окружающем его другом сокрыт ещё более необъятный и влекущий мир! Мир природы открыт для созерцания, но не отвечает человеку, он пассивен. Насколько богаче познание другой личности, её мира, настолько интереснее тот, кто с надеждой и радостью заглядывает в твою душу! Насколько встреча с личностью радостнее встречи с предметом, даже прекрасным и совершенным!
Итак, попытавшись перечислить то, в чём состоит процесс жизни, участие в котором приносит человеку радость, мы обнаружили два типа взаимодействия: с окружающим миром и взаимоотношение с людьми. Принципиальное их различие в том, что познание мира природы — это диалог с самим собой, а познание внутреннего мира другого человека — это уже диалог с другой личностью.
Но вот человек остался наедине с собой, внутренне «отключился» от взаимодействия с миром и людьми, прекращается ли процесс — «танец» жизни? Конечно, нет! Человек теперь полностью во власти взаимодействия с самим собой, он познает самого себя, он погружается в самую большую для себя загадку — тайну собственной души. Здесь уже всё переполнено радостью, поскольку человек с удивлением созерцает собственные глубины. Фраза: «я мыслю, следовательно — существую» — предельно коротко выражает суть философии, но она ведь наполнена переливающейся через края радостью, которую невозможно скрыть. Однако обнаруживает ли человек в своей душе только радость и блаженство, или он также встречается со страданием и мукой?
Да, в процессе участия в жизненном «танце» человек встречается не только с тем, что его радует, он также вынужден принимать огорчения, боль, страдания... Конечно, в мире много зла и агрессии, отравляющей радость жизни, но и в самом себе человек находит ад неудовлетворённости, пустоты, тоски, непонятной тревоги... «Американский образ жизни», сформировавшийся не без влияния Дьюи, Карнеги, Шострома и других идеологов имиджа процветания, по сути дела, стоит на том, что во всех огорчениях виноваты мы сами, если не относимся к жизни, по совету Шострома, как к танцу или игре. Их рецепт уж очень прост: уйти от того, что меня мучит во мне самом, и перенести внимание на то, что может радовать вне меня. Но ведь это же во мне остаётся... Если его отсечь от себя, будет прямая деформация, ущемление личности.
Шостром на самом деле обеднил, если не исказил представление о жизни-процессе большинства философов XX в. Переживания духовного плана: муки сомнения, озарения истины, все желания и искушения они ставят в один ряд с событиями внешними. В действительности внутренние события для нас даже важнее, потому что они неотвратимее, от них не отойдёшь в сторону, они часть нас самих.
И всё же, что скорее заставляет человека мучительно искать ответы на вопросы: кто я? почему я здесь? кто вызвал меня из небытия? что меня ожидает? Всем очевидно, что не во время безмятежного наслаждения жизнью эти вопросы встают перед человеком. Скорее, их порождают проблемы, которые жизнь ставит перед ним. Скорее, они возникнут в период какого-то внутреннего душевного кризиса. Ведь греческое слово «кризис» и означает — «суд». Это суд над самим собой.
И ещё один важный момент. По мысли Шострома, для счастья человек должен «радоваться процессу жизни, а не достижению целей жизни». Но разве мы не знаем, что все беды человеческие происходят от того, что чем больше человек получает, тем еще большего хочет и от этого испытывает глубокие муки неудовлетворённости. Здесь не важно, к чему он стремится — к процессу или результату. И такая перспектива упирается в бесконечность. Человек готов бесконечно удовлетворять бесконечную жажду, если бы не смерть! Как обидна эта «несправедливость»! Я хочу продолжать так жить бесконечно, а жизнь моя ограничена смертью. Только перед лицом смерти человек способен по-настоящему осмыслить свою жизнь. Даже неверующие философы, такие, как Мартин Хайдеггер, понимают, что, если бы смерти не было, жизнь потеряла бы свой смысл.
Человек решился всерьёз и до конца искать ответ на «проклятые» вопросы: откуда я? и в чём смысл этого моего существования? Может ли он, по совету американских психотерапевтов, остановиться на ответах типа: смысл жизни в самой жизни и наслаждениях, которые она даёт? Сделать это можно, но это будет вивисекция по живому, «отсечение» от своей души именно той её части, в которой ощущается бесконечность.
Да, конечно, можно отказаться от поиска смысла жизни и довольствоваться наслаждением только процессом жизни, питать к ней, так сказать, чисто спортивный интерес. Но ведь и в спорте, который в конечном итоге нацелен на так называемый «большой спорт» и им вдохновляется, есть весьма определённо выраженная цель — рекорд! И есть весьма немало людей, которые ради этой цели — рекорда (то есть, в переводе на русский — записи своего достижения) — готовы всю без остатка жизнь посвятить физическим упражнениям. Что для них является целью: процесс физических нагрузок, рекорд, а может быть, даже денежное вознаграждение за него?
Однако для ещё большей части людей никакой процесс жизни с её наслаждениями не заменит цели, находящейся вне этой жизни. Для них жизнь была бы абсолютно бессмысленной, если бы после всех её творческих, спортивных, эстетических и прочих наслаждений следовало полное прекращение бытия — небытие смерти. Это те, кто хотят честно смотреть в глаза самому себе, получить полный ответ на вопрос: что значит, что я есть и что меня ожидает, и есть ли во всём этот какой-нибудь смысл? Это — верующие люди.
От себя, от своего бытия, созерцания мира, всего творения мысль человека невольно переходит к Творцу. Кто всё же стоит за всем этим? Действительно ли «нет в творении Творца и смысла нет в мольбе»? Но почему же тогда так трепещет радостью всё творение, так волнует человека невнятным ожиданием? Какой Он: добр, зол или равнодушен?... И может ли вообще кто-то дать на это ответы... кроме, пожалуй, Его Самого!
Так в поисках ответов на вопросы своего существования человек, наконец, решается, пугаясь собственной дерзости, обратиться к Нему: «Ты», то есть, вступает с Ним в личностные отношения. И тогда он находит ответы на все свои вопросы. Нельзя к Нему относиться как к предмету, подвластному мне, моей мысли и моему рассудку. С Ним можно только общаться, можно просто тихо любоваться Им, созерцать Его ласковый любящий взгляд, всегда лучащийся прямо мне в душу. Ведь Он всегда готов ради меня взойти на крест... Он, сотворивший мир, людей, оказывается, так любит именно меня, а не только всё человечество! Конечно же, единственный смысл жизни в том, чтобы вот так всегда оставаться с Ним.
Любопытно, что, хотя сам Э. Шостром не ведает личностного бытия Бога, его принцип радостного созерцания мира и людей и соучастия в их бытии вполне можно отнести к взаимоотношению с Богом. Смысл жизни — в единении любви с Богом. Но Бог не хочет, чтобы наше общение замкнулось только между Ним и мной. Для Него всё, кого Он сотворил, это — не бесконечное математическое множество, каждый Ему лично дорог. И Он хочет, чтобы все они присоединились к нашей взаимной любви. Христос молит Отца: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин. 17:21). Поэтому Христос основал Свое сообщество, Церковь, присоединяясь к которой человек соединяется с Богом и Его любимыми детьми в единении любви.
Быть «здесь и сейчас»
Итак, цель — всегда находиться в личностном единении с Богом, созерцании Его любви. Человек знает, с чем ему надо бороться, чтобы достичь её. Казалось бы, если задача ясна, что может быть проще: планомерно идти к поставленной цели! Но, оказывается, не всё так просто. То, с чем человек сталкивается в реальности, христианская догматика называет «помрачением», «ослаблением» ума, чувств и воли (основных способностей человека — образа Божия), которое произошло в результате первородного греха. Помрачение ума, в частности, сказывается в рассеянности сознания, в том, что приходится затрачивать неимоверные усилия для «собирания», сосредоточения ума. Да к тому же всюду подстерегают опасности: тренируя ум, закрепляя навык концентрации, легко отклониться от первоначальной цели, от созерцания Любящего Бога, легко увлечься самим процессом, найти в нем «спортивный» интерес!
Христианская традиция имеет огромный опыт, целую науку, как правильно собирать свой ум, достигая «духовного трезвения», как побеждать рассеянность, то есть, когда внимание привлекают сразу множество противоречивых желаний. Это — многовековой опыт святых отцов. Только за первое тысячелетие христианства отцы оставили добрую сотню объёмистых томов. Недостатка в «учебниках» духовной жизни нет. Сегодня главная проблема в другом, в том, что наш теперешний опыт слишком далеко ушёл от обыденного мироощущения тех, кому адресовали свои книги отцы. Мы мыслим другими категориями, категориями своего опыта. Попросту говоря, сегодня приходится преодолевать разрыв, чтобы подняться до ступени, которую отцы считали «нулевой», начальной.
Есть моменты, которые тогда были естественными для всех и которые в условиях ритмов жизни рубежа XXI века стали совсем другими. Речь пойдёт о самоощущении человека, о его ощущении собственного бытия. Или (что — то же самое) ощущении им текучести времени. Вот как митрополит Сурожский Антоний образно раскрывает типичное состояние современного человека: «Мы все находимся во власти времени, но по своей вине, время тут ни при чём. То, что время течёт, и то, что мы куда-то спешим, две совсем разные вещи. Спешить — это внутреннее состояние; действовать быстро, точно, метко — это дело совсем другое. Примером возьмите вот что: бывает, на каникулах в деревне идёшь себе по полю быстро, бодро, живо и никуда не спешишь, потому что спешить некуда; а иногда видишь: человек несёт два чемодана да ещё три кулька и страшно спешит, — а движется, как улитка. Поспешность заключается в том, что человек хочет быть на полвершка перед собой: не там, где он находится, а всё время чуть впереди».
Современный человек всецело захвачен множеством своих желаний и устремлений, так что у него не остаётся сил ощущать самого себя. Безусловно, не только жизнь, расписанная по минутам, подчинённая работе и транспорту, способствует этому. В особенности причиной этому служит поток масс-медийной развлекательной информации, который во много раз превышает способность человека улавливать, усваивать и получать удовольствие. Он особенно дробит и рассеивает наше внимание.
Владыка Сурожский Антоний объясняет суть того, что происходит с современным человеком. Для этого он использует противопоставление момента текущего времени, то есть, настоящее, в котором мы, собственно, живём, будущему и прошедшему, которые мы переживаем не в их реальности, но только в ожидании или воспоминании. Ощущение мига настоящего у современного человека особенно часто вытесняется именно ожиданием. Это значит, сейчас, в этот текущий момент, мы живём ожиданием того, чего еще нет, а не тем, что миг может дать, что реально есть.
«Я обнаружил какое-то качество времени в очень, в общем, удачных обстоятельствах, — с обычной для него самоиронией, когда приходится вести о себе речь, иллюстрирует свою мысль Владыка. — Во время немецкой оккупации в Париже я был офицером Французского Сопротивления, и меня арестовали... Случилось это так: я вошёл в метро, и меня сцапали. В тот момент я обнаружил, что прошлое моё ушло по двум причинам: во-первых, потому что если меня куда-то денут, никакого прошлого больше нет, я буду сидеть, а что было раньше — меня определять уже не может; во-вторых, всё, что на самом деле было, меня поведёт на плаху, и поэтому этого не должно быть, это прошлое надо начисто отсечь и тут же выдумать такое прошлое, которое бы пригодилось. Будущее, если вы задумаетесь над собой, существует у нас, поскольку мы его можем предвидеть и планировать. Например, когда идёшь в полной тьме, в темноте, — будущего нет; идёшь и ничего не ожидаешь, хотя ко всему готов. То будущее, к которому мы постоянно стремимся, только потому реально, что оно или наглядно у нас перед глазами, например, уходящий автобус, или потому, что мы к нему идём: я иду домой, я иду в кинематограф... Но если это отсечь, если осознать: вот, меня сейчас взяли, я совершенно не знаю, что будет; он меня может ударить в лицо, он меня может застрелить, он меня может посадить в какую-нибудь немецкую каталажку, он может что-нибудь другое сделать, и каждое мгновение будет так, то есть, не будет мгновения, когда я буду знать, что случится в следующее. В таком случае, оказывается, и будущего нет».
Современный человек прежде, чем понимать учение святых отцов о духовной брани, должен осознать опыт, на который опираются отцы и которого ему так не хватает. Это — опыт глубокого самосозерцания, без которого невозможно созерцание Бога. Для активизации этого опыта митрополит Антоний в данном случае обращается к временной модели — задерживающей внимание на миге «сейчас». Ведь я весь, всё моё бытие умещается в точке, в которой будущее превращается в прошедшее. «Мы живём, словно настоящего нет, — объясняет этот опыт митрополит Сурожский Антоний, — знаете, как бы перекатываемся из прошлого в будущее. А настоящее — это то мгновение, когда перекатываешься; и на деле оказывается, что единственное реальное мгновение — это теперь, теперь я весь тут».
Тот же самый опыт можно проиллюстрировать и другой моделью — пространственной: «И тут я понял то, — продолжает владыка Антоний, — что имеет в виду один из отцов-аскетов пятого века, когда говорит: если хочешь молиться, вернись весь под собственную свою кожу... Мы ведь не живём под своей кожей; мы живём тут, там, здесь».
Надо предельно реально ощутить себя именно здесь, в пространстве, занимаемом моим телом, а не где-то там, куда уносят меня рассеянные мечты. «Если подумать о жизни вообще — делает заключение владыка Антоний, — мы не под своей кожей живём, мы расползлись во все стороны вожделениями, желаниями, дружбами, враждами, надеждами, устремлениями — чем хотите. Я не хочу сказать, что всё это плохо, я только хочу сказать, что фактически под кожей остаются только внутренние органы, но человек весь вне себя, как выплеснутая из кадки жидкость».
Итак, что можно заключить об условиях возвращения «под свою кожу» — быть «здесь» или возвращения в настоящее — быть «сейчас»? Случай, рассказанный владыкой Антонием о его аресте в парижском метро, указывает, что у человека должны возникнуть очень веские причины отказаться от ожидания чего бы то ни было и от прокручивания в памяти любых воспоминаний. Более того, вернувшись в себя самого даже в такой отчаянной ситуации, человек понимает, что быть «здесь и сейчас» — непередаваемое блаженство. «Только тебя возьмут так, в метро, — делится о пережитом владыка Антоний, — и чувствуешь, как ты к этой коже привык, и как она тебе нравится, и как тебе не хочется, чтобы с ней что-нибудь нехорошее было, — это раз. Во-вторых, оказывается, что под кожу влезть можно, что в ней сидеть уютно, что настоящее — единственное реальное и что в этом настоящем ужасно хочется остаться».
Только став самим собою, ощущая себя «здесь и сейчас», человек способен оценить, что такое он есть. И только находясь в состоянии внутреннего мира, человек способен по-настоящему думать о Творце и искать с Ним встречи. В противном случае его мысль и чувство уже заняты мечтами и для Бога в его сознании места уже не остаётся. Однако сама по себе актуализация настоящего, «возвращение к себе», ещё не гарантирует, что человек автоматически познает Бога. Ведь к этому же самому, быть «здесь и сейчас», призывают и неверующие психологи, и, однако, они остаются не ведающими Бога!
[1] [2]
Опубликовано: 30/10/2012