Добро без наград

«Сей есть Сын Мой возлюбленный,
в котором Мое благоволение»
(Мф. 3:17)

Рассказ Николая Семёновича Лескова «Человек на часах» впервые был опубликован в № 4 журнала «Русская мысль» за 1887 год под названием «Спасение погибавшего». В подзаголовке автор указал точную дату описываемых событий — 1839 год. Писатель обратился к событиям 50-летней давности — периоду царствования Николая I. Однако здесь легко читается актуальный смысл изображаемого, несмотря на заверения писателя о том, что «теперь всё это уже „дела минувших дней“»¹.

Писатель на протяжении всей своей творческой жизни искал и изображал героя-праведника — деятеля, бескорыстно творящего добро, — сознательно, а чаще бессознательно, по душевному порыву. В лесковском художественном мире создан целый «иконостас» святых и праведников земли русской, которой нельзя было бы устоять «с одною дрянью», с «изолгавшимися христопродавцами» (VI, 535). Только праведные спасают свою страну от окончательного упадка и гибели: «Господь сказал: если я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу всё место сие. <...> не истреблю и ради десяти» (Быт. 18:26,32). В предисловии к циклу рассказов о праведниках Лесков указал на древнерусское убеждение в том, что «без трёх праведных несть граду стояния», то есть ни один русский город не уцелел бы, не будь в нём хотя бы трёх праведников.

Праведники воплощают идеал, заданный Самим Христом: «Если вы знаете, что Он праведник, знайте и то, что всякий, делающий правду, рождён от Него» (1 Ин. 2:29). «Дети! Да не обольщает вас никто, — взывает святой Апостол Иоанн Богослов. — Кто делает правду, тот праведен, подобно как Он праведен» (1 Ин. 3:7).

Герой рассказа «Человек на часах» — солдат-часовой Постников — тип истинно лесковского «героя-праведника». В мучительной нравственной борьбе он сумел сделать правильный — праведный — выбор, «не солгав, не обманув, не слукавив, не огорчив ближнего и не осудив пристрастно врага»².

В центре — тема самоотверженного спасения утопающего. Почти евангельский сюжет — чудо спасения на водах — очень подходит для святочного повествования. Святочный рассказ, события которого разворачиваются на святки — от Рождества до Крещения — был излюбленным жанром Лескова. Он создал целый цикл «Святочных рассказов». И хотя рассказ «Человек на часах» писатель не обозначил как «святочный», важнейшие элементы сакрального святочного повествования: чудо, спасение, дар — здесь налицо. Очевидна также и святочная приуроченность: дело происходит «зимою, около Крещения», а «событие», рассказ о котором «предлагается вниманию читателей, трогательно и ужасно по своему значению для главного героического лица пьесы» (VIII, 154).

«Человека на часах» можно определить именно как крещенский рассказ. Спасённый и спаситель в крещенскую ночь погружаются в «иорданскую прорубь» (VIII, 156).

Постников — фамилия героя — солдата-часового — представляет собой многозначную смысловую контаминацию: во-первых, указывает на военный пост у охраняемого объекта; на то, что это солдат на посту; во-вторых — пост как церковное установление и производное от него: постник. Солдат по-своему проявляет постничество — аскетизм, самоотвержение ради заповеданной Христом любви к ближнему.

Пост у солдата более чем ответственный — он охраняет Зимний дворец. Но неожиданно со стороны темнеющей Невы доносятся крики о помощи. Герой, по словам Лескова, совсем «истерзался сердцем» (VIII, 157): «Солдат Постников стал соображать, что спасти этого человека чрезвычайно легко. Если теперь сбежать на лед, то тонущий непременно тут же и есть. Бросить ему веревку, или протянуть шестик, или подать ружье, и он спасён. Он так близко, что может схватиться рукою и выскочить. Но Постников помнит и службу, и присягу; он знает, что он часовой, а часовой ни за что и ни под каким предлогом не смеет покинуть своей будки. С другой же стороны, сердце у Постникова очень непокорное; так и ноет, так и стучит, так и замирает... Хоть вырви его да сам себе под ноги брось, — так беспокойно с ним делается от этих стонов и воплей... Страшно ведь слышать, как другой человек погибает, и не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря, к тому есть полная возможность, потому что будка с места не убежит и ничто иное вредное не случится» (VIII, 156—157).

Часовому пришлось пережить сложную внутреннюю борьбу между официальным долгом службы, животным ощущением самосохранения и истинно человеческим чувством сострадания к ближнему. Христианское милосердие берёт верх, и, слыша стоны утопающего, солдат оставляет свой пост и бросается на помощь человеку в ледяной воде. При этом Постников отчётливо сознаёт своё положение: «солдат он был умный и исправный, с рассудком ясным, и отлично понимал, что оставить свой пост есть такая вина со стороны часового, за которою сейчас же последует военный суд, а потом гонка сквозь строй шпицрутенами и каторжная работа, а может быть даже и „расстрел“» (VIII, 157).

Совершив свой подвижнический выбор, солдат как бы вновь «окрестился Духом святым», стал истинно сыном Божиим. Этот самоотверженный «святой порыв любви и не менее святое терпение смиренного героя» (VIII, 173) — мученика, претерпевшего за свой христианский подвиг тяжкие страдания, соотносится с подвигом Спасителя человечества. Скромный герой в рассказе Лескова также стал спасителем, погрузившись в ледяную купель — «окрестившись во Иордане» в ночь Богоявления.

«Во Иордане крещающуся Тебе, Господи, Троическое явися поклонение: Родителев бо глас свидетельствоваше тебе, возлюбленнаго Тя Сына именуя, и Дух в виде голубине, извествоваше словесе утвержденне. Явлейся, Христе Боже, и мир просвещей, слава Тебе», — воспевается в богоявленском тропаре. Крещенская вода смывает всю нечистоту, очищает тело, освящает душу новокрещённого: «Во Христа креститеся, во Христа облекотеся»...

Иллюстрация к рассказу «Человек на часах»

Человек (это слово акцентировано в названии лесковского рассказа) не только принял «образ-подобие» Божие, но свершил именно божеское дело жертвенной любви, исполнил своё высшее предназначение, выполнил Божий завет. Это недвусмысленно заявлено в авторской позиции и в общей христианской концепции произведения: «я, может быть, дерзнул бы дозволить себе предположение, что, вероятно, и Сам Бог был доволен поведением созданной Им смирной души» (VIII, 173). И об этом неприметном сыне Своём Господь мог бы изречь слова, сошедшие с небес при крещении Иисуса Христа: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мф. 3:17).

В рассказе «Человек на часах», как и во многих произведениях Лескова, мы видим единение нравственного человеческого усилия и Божественной воли, синергийное богочеловеческое сотрудничество. О слиянии божественного и человеческого, воплощаемом при Крещении, вдохновенно говорит св. Иоанн Златоуст: «О новое чудо! О неизреченная благодать! Христос совершает подвиг, а я получаю почесть <...> Он крестится, а с меня снимается скверна; на Него сходит Святой Дух, а мне подаётся оставление грехов; о Нём Отец свидетельствует как о Своём Сыне, а я становлюсь Сыном Божиим ради Него; Ему отверзлись небеса, а я вхожу в них»³.

Казалось бы, герою, оставившему пост ради спасения человеческой жизни, обеспечена «презумпция невиновности». Однако размягчающие сердце привычные святочные мотивы всеобщего благоволения, милости и благодати в этом рассказе Лескова получили нетрадиционное воплощение. Развитие реалистического сюжета не подчиняется сказочной формуле, согласно которой добрые дела всегда вознаграждаются.

Писатель постоянно искал ответ на «русскую загадку» и не уставал подчёркивать алогизм, парадоксальность, непредсказуемость российской действительности, её «метаморфозы», «сюрпризы и внезапности» («Язвительный», «Смех и горе», «Железная воля», «Левша» и др.) Так и здесь — «развязка дела так оригинальна, что подобное ей даже едва ли возможно где-нибудь, кроме России» (VIII, 154). В этой развязке главную роль сыграли казённо-бездушные отношения на воинской службе и марионеточная «социабельность» «чёртовых кукол» — как именовал Лесков бездуховных чиновников и администраторов высшего эшелона власти.

Важно заметить, что в крещенских главах Евангелия о том, как следует жить, вопрошали Иоанна Крестителя люди разного рода занятий, в том числе и «воины»: «Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем» (Мф. 3:14).

Офицеры в рассказе Лескова не последовали евангельскому правилу. Чтобы скрыть «служебное преступление» Постникова, который поступил именно как человек на часах, а не как солдат-часовой, офицеры и чиновники, и даже «тихоструйный» владыка объединились на лицемерно-иезуитской основе. Это сплочение — в отличие привычного для святочного рассказа христианского единения духовно близких людей — оказалось анти-рождественским. Выстраивается целая пирамида лжи и административных уловок, только бы не вышла наружу правда о нарушении устава. Происшествие сумели скрыть и от государя. Посторонний человек получил медаль за спасение утопающего, а «сердобольный» солдат Постников во «избежание мягкости, не идущей военному человеку», получил двести розог, чем остался «доволен», потому что ожидал наказания гораздо более сурового.

Это античеловеческий, механистический подход «чёртовых кукол» к живой жизни. Отсюда ещё более углубляется смысловая оппозиция, заложенная в заглавии лесковского рассказа. Вместо марионеточной фигурки солдатика, вовремя отдающего честь в заведённом часовом механизме, на часах в крещенскую ночь оказался именно человек.

«Героическое лицо» «человека на часах» противопоставлено и «казённым» лицам-маскам военных и статских службистов, и «личине» церковного иерарха. Если Постников являет истинный аскетизм, высокое самопожертвование, то постничество владыки, о котором отзывался Лесков: «одну просфору в день ел, да целым попом закусывал» (VIII, 577), — иного рода.

По свидетельству сына писателя — Андрея Лескова — «в лице архиерея, оправдывающего жестокое телесное наказание благородного рядового Постникова в рассказе „Человек на часах“»⁴, выведен митрополит Филарет Дроздов. Современник С. Уманец вспоминал о Филарете: «Говорил он очень тихо, почти шептал (этот шёпот очень удачно назвал Лесков „тихоструй“), но не от слабости голоса, а нарочно, с расчётом, желая произвести впечатление вконец изнурённого постом и молитвой. Говорю так потому, что при мне он довольно-таки покрикивал на келейника и забывал о своём тихоструе»⁵.

Речь архиерея — «тихоструй» — явно не из святого источника, поскольку утверждает несправедливость, фарисейски опираясь на букву, но не на дух Священного Писания:

“— Святое известно Богу, наказание же на теле простолюдину не бывает губительно и не противоречит ни обычаю народов, ни духу Писания. Лозу гораздо легче перенесть на грубом теле, чем тонкое страдание в духе. В сем справедливость от вас нимало не пострадала.

— Но он лишён и награды за спасение погибавших.

— Спасение погибающих не есть заслуга, но паче долг. Кто мог спасти и не спас — подлежит каре законов, а кто спас, тот исполнил свой долг.

Пауза, чётки и тихоструй:

— Воину претерпеть за свой подвиг унижение и раны может быть гораздо полезнее, чем превозноситься знаком. Но что во всём сем наибольшее — это то, чтобы хранить о всём деле сем осторожность и отнюдь нигде не упоминать» (VIII, 173).

Отрицая антиидиллию, псевдосплочение на ханжески-иезуитской основе, Лесков утверждает высокий евангельский идеал. Финал рассказа «Человек на часах» сходен с концовками многих сочинений писателя, содержит недвусмысленную «мораль» и по своему тону, христианскому пафосу напоминает святочную проповедь — прямое авторское обращение к читателю: «Я думаю о тех смертных, которые любят добро просто для самого добра и не ожидают никаких наград за него где бы то ни было» (VIII, 173).

А. А. Новикова-Строганова,
доктор филологических наук, профессор
город Орёл

^[1] Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. — М.: ГИХЛ, 1956 — 1958. — Т. 7. — С. 58. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома римской цифрой, страницы — арабской.
^[2] Лесков Н.С. О героях и праведниках // Церковно-общественный вестник. — 1881. — № 129. — С. 5.
^[3] Цит. по: Праздники. Жития святых. Молитвы. Апостольские и Евангельские чтения. Толкования святых Отцов Церкви. — М.: Онега, 1998. — С. 16.
^[4] Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: По его личным семейным и несемейным записям и памятям: В 2-х. т. — М.: Худож. лит., 1984. — Т. 2. — С. 186.
^[5] Уманец С. Мозаика (из старых записных книжек) //Исторический вестник. — 1912. — Декабрь. — С. 1056.