Ханжушка

Александр Куприн

Таким насмешливым прозванием окрестили в Киеве профессиональных богомолок, созданных молитвен­ными потребностями города, на всю Россию славящегося своими монастырями и святынями. Эти особы служат посредницами и проводницами между наиболее популярными отцами и схимниками, с одной стороны, и чающей благодати публикой с другой. Они заменяют для прибывших откуда-нибудь из Перми или Архангельска купцов-богомольцев самые полные путеводители, являясь неутомимыми и словоохотливыми гидами, имеющими везде знакомство или лазейку.

В монастырях их терпят, отчасти как необходимое зло, отчасти как ходячую рекламу, а отец-эконом нередко «благословляет» их то медком, то свежеиспеченным хлебцем, то осетровой соляночкой. Впрочем, молодой монах, не усвоивший ещё в достаточной степени внешнюю степенность «ангельского чина», никогда не утратит случая, увидев ханжушку, обозвать её «мокрохвосткой» и «дармоедкой».

Они, конечно, безукоризненно знают все престолы и праздники и особенно торжественные служения. Им известны дни и часы приёмов у святых отцов, отличающихся либо наиболее строгой жизнью, либо даром провидения, либо уменьем видеть человека «наскрозь» при исповеди, либо ещё какими-нибудь особенностями и странностями. Впрочем, у каждой есть свой излюбленный отец, которого она «обожает» предпочтительно перед прочими, состоя при нём, так сказать, личным адъютантом. За «своего» она готова перегрызть конкурентке горло, если только у них зайдёт спор о сравнительных достоинствах двух отцов.

Есть две разновидности этого типа: «ханжушка-постница» и «ханжушка-лакомка». Первая высока, необыкновенно костлява и всегда как будто бы наклонена вперёд; лицо у неё зелёное, длинное и хищное, с длинным щурьим носом и квадратною нижнею челюстью. Она строго блюдёт среду и пятницу, когда не вкушает вина, не ест зайца, который по достоверным сведениям был в числе «семи пар нечистых», а видом напоминает дикую кошку, двадцать девятого августа отказывается от арбуза, потому что он, разрезанный пополам, напоминает «усекновенную главу» и так далее. Если благодетели по ошибке или незнанию предложат ей отведать что-нибудь из «запрещённого», она тотчас же изображает и лицом, и жестами, и голосом такой нечеловеческий испуг и такое обиженное негодование, что самим благодетелям становится жутко.

Ханжушка-лакомка мала ростом, кругла и жирна, как хорошо откормленный в мясной лавке кот. Она вся проникнута добродетелями и набожными чувствами, и даже её лицо, на котором едва видны щёлочки глаз, светится маслянистым глянцем. Она, в противность ханжушке-постнице, не откажется ни от рюмки доброй старой вишнёвки, ни от чашки «кофию», если только угощение следует от солидной и «стоящей» компании. К закату дней своих она непременно приобретёт где-нибудь на Шулявке или на Приорке маленький, дикой краски, домик в три окна, где желанным гостем бывает здоровенный монах в франтовской рясе.

Во всём остальном обе разновидности поразительно похожи. Во-первых, обе говорят необыкновенно быстрым полушёпотом, причём, произносят слова не только из себя, но и в себя, то есть, одновременно и произнося слова, и вдыхая воздух, отчего получается впечатление беспрестанного, монотонного журчания. Во-вторых, и та, и другая косноязычат, картавят или пришепётывают, потому что так выходит и трогательнее, и жальче.

Даже и костюм они носят одинаковый, полупоношенный: чёрное платье и чёрный платочек с бахромой на голове.

Друг к другу ханжушки относятся нетерпимо, потому что им волей-неволей приходится сталкиваться в одних и тех же домах в качестве рассказчиц, приживалок и проводниц благочестия. Здесь, вероятно, кроме опасения конкуренции, примешивается более острое и тонкое чувство, нечто вроде взаимного стыда, нечто вроде того, что испытывают друг к другу двое профессиональных жрецов или двое заик в присутствии посторонних глаз.

У них есть своя специальная терминология и для наиболее излюбленных «отцов» даже особенные, ласкательно-интимные прозвища.

— Так ты говоришь, мать моя, была нынче на служении? — спрашивает одна ханжушка другую.

— Ах, была, была, матушка. Какое, я вам скажу, благолепие! Уж такое благолепие, такое благолепие, что просто не знаешь, на небе ты или на земле!

— В мантиях служили-то?

— В мантиях, родная, в мантиях. «Бутон» предстоящим был.

— А «Пернатый» не сослужил?

— Сослужил и «Пернатый». Удостоилась я к ручке приложиться, когда к кресту подходили. Ручки-то у него беленькие такие да пухленькие... ма-асенькие, масенькие, точно у ребёночка безгрешного... и французскими духами надушены.

Ханжушки знают про своих «благодетелей» самые интимные подробности и с видом благочестивого сокрушения («как лукавый-то силен ныне стал!») переносят из дома в дом соблазнительные вести.

В круг их обыденных занятий входит множество мелочей. Они разгадывают сны, лечат от дурного глаза, растирают у благодетелей болящие места освящённым маслицем с Афонской горы, исполняют всякие поручения к соседнему лавочнику, с которым «язычничают» о тех же благодетелях. При свадьбах, крестинах, похоронах, благословениях образом и прочих обрядных происшествиях они являются в соответственной роли церемониймейстеров. Перед тем как на отпевании закрывают гроб, ханжушка непременно развяжет и возьмёт себе платок, связывающий ноги покойного. «От зубов, батюшка, помогает», — объяснит она любопытному.

Если вы хотите видеть ханжушку во время самого кипучего момента её жизни, зайдите в лавру во время большого праздника. Вы увидите её в гостинице сидящей в кругу купеческого семейства, пьющей «с угрызением» тридцатое блюдечко чаю и рассказывающей своим непрерывным полушёпотом:

— А то ещё показывали той страннице иноци афонстии вздох святого Иосифа Аримафейского. Когда этта, значит, завеса-то раздрася, он, батюшка, и воздохнул от своего сокрушенного сердца, а ангели святии тот вздох и собрали в малую скляницу, на манер пузырька аптекарского. Так он, этот вздох, в склянице и содержится, бычачьим пузырём сверху затянут, и кто на его, на батюшку, с верою смотрит, тому от запойной болезни очень даже помогает.

Впервые рассказ опубликован в газете «Киевское слово» в 1895 году за подписью NN. Входит в серию очерков «Киевские типы».