«Дождём умыт и пятернёй причёсан...»

Господи, обереги его слово на путях грозных!
В. В. Сорокин

Жизнь Вячеслава Богданова (1937—1975) — точно полёт кометы: яркая, завораживающая и — увы! — недолгая. Он закончил всего четыре класса средней школы. Но не потому, что не хотел учиться — учёба в школе в послевоенные годы стала для него непозволительной роскошью. И не пролетело ещё безотцовское, полуголодное, но всё же детство, как пришлось покинуть родимый дом, чтобы, получив специальность, самому кормить овдовевшую мать. Из Тамбовской деревни отправился он на Урал, в челябинскую школу фабрично-заводского обучения. Здесь в Челябинске на металлургическом заводе проработал Вячеслав Богданов пятнадцать лет. Только спустя годы окончил он школу рабочей молодёжи. А вскоре, по рекомендации поэта Василия Фёдорова, был принят в члены Союза писателей СССР, а чуть позже — на учёбу на Высшие Литературные Курсы. Ещё через несколько лет Вячеслав Богданов трагически погиб в Москве...

Рассвет его творчества пришёлся на 60—70 годы, когда «деревенская» тема если и не господствовала в русской литературе, то уж, во всяком случае, была одним из главных художественных мотивов. Возникнув, эта тема довольно скоро превратилась в моду, вызвав к жизни волну подражательства, результатом чего стало появление авторов, не знающих народной жизни (а может, не любящих её в должной мере, чтобы писать о ней?), но, однако же, хватающихся за перо и охотно создающих псевдодеревенские идиллии или пасквили. Вячеслав Богданов принадлежит плеяде художников, чей творческий гений заставил городскую Россию вспомнить о России деревенской. И непросто вспомнить, но учиться воспринимать её без высокомерия, учиться болеть её болью и радоваться её радостью. Василий Белов, Валентин Распутин, Василий Шукшин, Вячеслав Богданов — такие разные и непохожие в частностях художники, похожи и близки в главном — в ведении, в безупречно-точном восприятии писательским чутьём настоящей, подлинной России, её народа, её правды, её тревог и чаяний.

Мы говорим о любви русских поэтов к России не потому, что любовь эта есть благо, долг гражданина и державные скрепы. Но потому, что всякое подлинное искусство только тогда подлинно, живо и сильно, когда оно национально, то есть образно и формально связано с традицией народа, породившего художника. Так человек может свободно расправить плечи и многое объяснить в самом себе, когда знает, кто он, какой народ его породил, каким наделил характером, как научил смотреть на мир, воспринимать вещное и живое.

Искусство, не знающее языка своего народа, не понимающее предметов, для него важных, не отличающее его характера от характеров других народов и, как следствие, не могущее обобщить, подобно Агасферу — вечному, чуждому всем скитальцу... Такое искусство лишь отдалённо напоминает то, чем должно оно быть. Это утверждение вовсе не означает, что не теряющий связи со своим народом художник, должен писать исключительно о родных просторах и всякий раз исходить слезами или восторгами, в зависимости от того, о чём довелось ему сочинить. Отнюдь. Но если подлинно национальному поэту вздумается рассказывать о далёких и чуждых ему странах, он сделает так, что далёкие и чуждые страны станут понятны и близки его соплеменникам. Он будет знать, на что обратить внимание соотчичей, как растолковать им чужие обычаи, как заставить полюбить или возненавидеть далёкие берега. И чем значительнее творец, чем сильнее его гений, тем более прочными узами связан он с сформировавшей его культурной традицией.

Вячеслав Богданов не стремился к новаторству. Как всякий большой поэт он понимал, что нарочитый поиск новых форм — это удел бездарности, силящейся выделиться среди себе подобных. Произведение же истинного таланта обречено на самобытность. В руках мастера оно либо само каким-то чудесным непосредственным образом примет новые, небывалые формы, либо, сохранив привычные внешние очертания, осветится гением творца и, заиграв, окажется непохожим ни на что, бывшее прежде. Художественно близок Вячеслав Богданов предшествующему поколению «деревенщиков» (назовём так вышедших из народа поэтов, чьё творчество — не в силу модных тенденций, а в силу причастности, предопределённой рождением — было накрепко связано с народной жизнью). Это, прежде всего, Сергей Есенин и Сергей Клычков. Близок их стихам стих Вячеслава Богданова и метрически:

и образно: «Месяц синим рогом/ Тучи прободил...», «Золотою лягушкой луна/ Распласталась на тихой воде...», «Тихо в чаще можжевеля по обрыву./ Осень — рыжая кобыла — чешет гриву...» (С. Есенин); «Лишь вдали на скале, как рыбак/ Наклонился над озером месяц...», «Ой ты, осень, золотая быль!/ Вышел месяц, сгорбился, бобыль./ Он глядится старчески в реку, опершись на жёлтую клюку...», «О зелёный пламень сосняка/ Чешут клёны рыжие бока...» (В. Богданов); «Я окрепну и духом, и речью/ За трудом и за черным куском...» (С. Клычков); «Отмахаешь кувалдой пудовой,/ Будет легче казаться перо...» (В. Богданов).

Любовь к родной природе, одушевление её и стремление к слиянию с ней, роднит Вячеслава Богданова и с более ранними певцами природы — Ф. И. Тютчевым и А. А. Фетом. «Чтобы поэзия процветала, она должна иметь корни в земле», — писал Ф. И. Тютчев. Это утверждение применимо и к творчеству Вячеслава Богданова, создавшего своими стихами картину настоящей «неряженной русской жизни». Его герой — крестьянин ли «большелобый, плечистый», рабочий «чуть сутуловатый, в грубой куртке», или старушка-мать, что одиноко доживает свой век в опустевшем доме и тоску «...лечит крепким чаем/ И на заре уходит в огород» — это всегда человек из народа, наблюдения за которым почерпнуты не из газет и не из кино. Поэт, с честью отвечая на все вызовы судьбы, любовно слагал в сердце своём образы народного духа, чтобы однажды щедро рассыпать их перед читателем. И образы эти, вышедшие из сердца поэта, нашли путь к сердцу читателя и прочно укоренились в нём. Читателю сразу полюбились и мальчик, ищущий ночью отбившуюся от стада корову, и красавица-вдова, притягивающая к себе мужские взгляды, но сама после войны так и не взглянувшая ни на кого, и Петька «каменщик с пятой печи», днём вдыхающий мартеновский жар, а вечером с кровати в общежитии внимающий стихам приятеля-поэта, такого же рабочего парня. И точно следуя наставлениям Петьки, утверждавшего, что «В кладке каждый кирпич под нагрузкой,/ Так и слово должно быть в стихах...», Вячеслав Богданов предельно точен в слове. Слово всегда стоит у него на своём месте, и едва ли отыщется неоправданная, натянутая рифма, разбивающая смысл и атмосферу стиха. Даже в «заводских» стихах, где «недаром» рифмуется со «сталевара», «поморщась» с «нормировщик», а «тропы» с «тикстропы», все рифмы и созвучия служат единой смысловой цели — создать атмосферу цеха, словом и образом передать жар печей, грохот, звон и скрежет металла, смежающую веки усталость в конце рабочего дня и сладость отдыха. И всё это без фальши, без литературщины, без эстетизации потных тел и грязных рук. Нет никакой позы, никакой фальши ни в чём. Всё просто, изящно, мужественно-красиво.

Человек самого простого происхождения и нелёгкой судьбы, Вячеслав Богданов всегда благороден, великодушен и изыскан. Мы не встретим в его стихах ни резкого слова, ни грубого суждения, ни мелочной мстительности, ни отталкивающего злопамятства, ни унижающей самого человека зависти к тем, кого судьба избрала в любимчики. Лишь однажды его юный герой-работяга позавидовал таким же, как и сам, мальчишкам, бегущим с уроков:

И, возможно, оттого, что наделён был поэт внутренней утончённостью и мудростью, чуткостью и к окружающим его людям, и к слову предков, запечатлённому в песнях и преданиях, застывшему в камне церквей и очертаниях изб, его герои зачастую так похожи на героев народных сказок. Потерялась кормилица Бурёнка («Корова»). Где искать её? Ночь застаёт мальчишку за поиском:

А ночью страшно. Ночью мерещится кругом разная нечисть, что так и норовит уловить, обмануть, погубить. Нет кругом ни души. Только лягушки квакают, да «в небе звёзды вышли, как подружки». У кого просить помощи маленькому человеку, растерявшемуся, сбившемуся с пути?

Как персонажи русских сказок обращались за помощью к печке, яблоне, месяцу, ветру, обращается он с вопросом к звёздам:

И сжалились звёзды:

А когда привёл наконец-то Бурёнку домой, то «за помощь поклонился звёздам».

Так чисто и непосредственно переданы ощущения мальчика, его восприятие ночи, что мы невольно заражаемся этим волшебным чувством слияния человека с окружающим миром и хочется, сбросив с себя груз сует, носиться над землёй, упиваться свежестью ночи, захлёбываться её запахами, слушать пение лягушек и разговоры звёзд, гладить рогатую иву и похлопывать кнутом росистый вечер...

Воспоминания о бесхлебном, безотцовском детстве не пробуждают в поэте мрачного озлобления или малодушной жалости к самому себе. Поэт полон светлых, хотя порой и грустных воспоминаний о том, как

как рано вышел работать в поле и работал наравне со взрослыми, а

О том, как «всей семьёю впеременку» мололи на ручной мельнице зёрна ржи, принесённые домой украдкой в карманах, и как после мать месила тесто, чтобы накормить детей испечённым караваем. И всё бы забылось, всё истёрлось бы из памяти, если бы однажды, спустя годы, приехав в деревню, герой стихотворения «Помол» (а нам представляется, что в этом стихотворении, как и в целом ряде других, за лирическим героем стоит сам автор)

Многое изменилось, стал русобровый деревенский мальчишка сталеваром-заводчанином и только в отпуск приезжает на родную землю. Но

Всё перегорает и отмирает, уверяет нас поэт. Проходит беспечность молодости, ей на смену приходят раздумья — «жизни груз». Но остаётся с русским человеком Русь — «нагруженные синью ковыли», «запах мёда от цветущих лип», «берёз зелёных хмель»... Навсегда остаётся, даёт ему силы, наделяет смыслом каждый прожитый день.

Значительная часть творчества Вячеслава Богданова посвящена теме единства, нераздельной слиянности русского человека с его землёй. Сегодня, забытый было в вихре суеты и погони за тленным, поэт возвращается к нам. «Возвращается, — по слову его друга и замечательного поэта В. В. Сорокина, — светлый, русский, добрый и неповторимый, как его отчий край, как его Россия, родина наша, зовущая и лебединая». И вслед за Валентином Сорокиным хочется воскликнуть: «Господи, обереги его слово на путях грозных!!! Сбереги и дай простора ему»...

Из книги «...Ибо абсурдно»