Изменение отношения к смерти как один из критериев воцерковленности

Воцерковленность тесно связана с личностным отношением к смерти. Язычники, евреи во времена Ветхого Завета и христиане воспринимали уход из земной жизни по-разному. У многих народов распространено табуирование понятий, связанных со смертельным исходом.

Воцерковленность жизни, т. е. усвоение и актуализация полноты церковной традиции, является целью оглашения, как «устного последовательного и целостного личностного наставления... людей, научения их основам христианской веры и жизни»[1, с.3]. Воцерковление как духовный путь, как процесс изменения всей жизни человека, приходящего в церковь, длится некоторый период времени, начиная от появления у человека желания воцерковиться (креститься) и до его выхода на самостоятельный путь и служение тем даром, который он получил. Воцерковленность жизни предполагает не столько количественные изменения (раньше редко ходил в храм — теперь часто, раньше мало молился — теперь много и т.д.), сколько качественные. Воцерковленность — это изменение отношения ко всем реалиям жизни в свете церковной традиции, это переосмысление всего жизненного опыта после встречи с Живым Богом во Христе, это «облечение во Христа» (Гал. 3:27) и приобретение «ума Христова» (1 Кор. 2:16), о котором пишет апостол Павел. Это — плод всецелого покаяния, изменения ума, образа мыслей и жизни человека, необходимого для вступления в Церковь. «Покаяние должно быть полным — действительной переменой всей внутренней жизни желающего вступить в Церковь. Эта внутренняя перестановка должна найти выражение и во внешней жизни. Крещение очерчивает границу, которая отделяет ветхого человека от нового, рожденного в Церкви. Покаяние как условие приема в Церковь проявляется не только в сознании своей греховности, но и как реальный отказ от прежней греховной жизни»[2, с.66].

Язычество, в котором и которым жил человек до обращения, пронизывает всю ткань жизни. Это и привычки, образовавшиеся с детства, и образ мыслей, и образ жизни. Катехумен из язычников перед вступлением в Церковь должен сделать своей всю историю спасения, вступить с Богом в личный завет, войти в народ Божий, т.е. стать чадом Авраама — конечно, не по плоти, а по духу. «Для язычников вера в домостроительство Божие должна предшествовать покаянию. Они должны на основе этой веры до некоторой степени быть уподобленными иудеям. Эта вера должна была родить в них покаяние и веру во Христа»[2, с.65].

Центр христианской веры, ее средоточие, центр апостольской проповеди — вера в Воскресение Сына Божия Иисуса Христа. «Христианство — это превыше всего вера в то, что Христос не остался во гробе, что из смерти воссияла жизнь и что в воскресении Христа из мертвых абсолютный, всеобъемлющий, не терпящий исключений закон умирания и смерти был изнутри взорван и преодолен...» И «обращающиеся в христианство обращаются не к идеям и принципам, а принимают эту веру в воскресение, этот опыт, это знание воскресшего Учителя. Более того, они принимают с этой верой веру во всеобщее воскресение, и это значит — в преодоление, разрушение, уничтожение смерти как последнюю цель мира»[3, с. 79—80]. Следствием принятия этой веры является новое понимание смерти и отношение к ней, радикально отличное от общепринятых религиозных представлений о ней и в каком-то смысле обратное им. Это новое христианское отношение к смерти и является одним из критериев воцерковленности нового члена Церкви и может служить оценкой полноты и качества проводимой катехизации.

Основные типы отношения к смерти

Выделение типов отношения к смерти представляет собой определенную трудность, т.к. по большому счету сколько людей — столько и отношений. Отношение к смерти — вещь глубоко личностная, и каждый человек сам определяется по отношению к ней. Никто не может решить за человека: как ему относиться к факту своей собственной смерти, чем она для него является, тем более что отношение к смерти, как часть системы мировоззрения человека, может меняться в течение его жизни. Поэтому предложенное здесь деление отношения к смерти на три типа достаточно условно. С другой стороны, на основании истории спасения, изложенной в Библии, вполне резонным представляется утверждение, что у язычника (любого), у ветхозаветного иудея и у христианина — разные мировоззрения, и потому разное отношение к смерти.

Языческое отношение к смерти

Для понимания языческих представлений о смерти «наиболее важно положение о том, что смерти, в нашем понимании, у язычников нет»[4, с.11]. В статическом мироощущении язычника, в циклическом времени, где все повторяется, смерть видится лишь как переход, окончание одного цикла жизни и начало другого. «Понятие о смерти, как о рождении к новой жизни, свойственно многим народам. Вообще, смерть повсеместно рассматривается как действие перехода в некое новое состояние (обряды, связанные со смертью, соответственно, рассматриваются в науке как обряды перехода)»[5, с.213]. К обрядам (ритуалам) перехода относят также рождение, инициацию, брак, интронизацию[6, с.18; 7, с. 31—32]. Смерть в язычестве не воспринимается как нечто катастрофичное, необратимое. Она вписана в структуру этого мира и воспринимается как естественная и необходимая часть жизни, нужная, и иногда желанная, как неотменяемый закон природы: всему есть свой срок и всему положен свой предел, в том числе и человеческой жизни. «Мысль о том, что он (мир. — Н.А.) «во зле лежит» или что в нем что-то неблагополучно, должна была бы показаться кощунственной и египтянину и шумеру. Жест и одежда, обычай и талисманы, пища и орудия, ремесла и обработка земли — все это так же вечно и неизменно, как повторяющиеся разливы реки, текущей неведомо откуда, как весеннее обновление природы, как стройный ход светил в небе. Все предрешено, все закончено; настоящее, прошедшее, будущее сливаются в одно целое. А единственная задача человека — включиться в этот поток, ибо в этом его долг, спасение и залог счастья на земле»[8, с.66].

Кроме того, в язычестве смерть часто видится избавлением от зла, переходом в иной, лучший и светлый мир. «Этот взгляд на протяжении веков высказывался не раз и достиг кульминации у Платона, учившего, что истинное счастье начинается лишь по ту сторону гроба... Поскольку на земле человек со всех сторон наталкивался на преграды, то запредельный мир манил его как блаженное царство света, где дух обретает безграничную мощь и свободу. Поэтому полагали, что смерть есть не просто естественный факт, но желанное завершение земных скитаний, радостный переход в вечность»[9, с. 174].

Интересно, что, хотя смерть в язычестве в целом воспринимается как естественное явление, ее происхождение нередко объясняется нарушением исконного порядка вещей. Согласно мифам многих народов, смерти ранее не существовало, она каким-то особым образом позднее вошла в мир. Карл Клемен подразделяет причины возникновения смерти в известных ему мифах на две большие группы: без вины человека (по вине животных, забывчивости и злобности божества, по несчастливому стечению обстоятельств) и по вине человека (из-за нерадивости, спора или ссоры двух людей, из-за нарушения одной из заповедей божества). Частое, имеющее место даже у многих весьма далеких друг от друга народов объяснение возникновения смерти нарушением некой заповеди, регулирующей прием пищи, —— как это, собственно, происходит и в Библии, — этот автор связывает с особым значением пищевого табу: «...ведь первобытный человек верил, что пользование многими вещами, на которые наложено табу, чревато опасностью смерти, — отсюда легко могло возникнуть обратное предположение, что смерть возникла из пользования такими вещами»[10, с. 30—33].

Известно также языческое представление о жизни и смерти как извечном кругообороте перевоплощений. Основой мировоззрения древних индоевропейцев была идея бессмертия жизненного начала, многообразных перевоплощений, ведущих к совершенствованию и достижению высших форм. Мотив беспрестанных метаморфоз присутствует в древнейших индоевропейских памятниках — Ведах, Авесте, а также и в древнеегипетской «Книге мертвых». По словам Геродота, «египтяне... первыми стали учить о бессмертии человеческой души. Когда умирает тело, душа переходит в другое существо, как раз рождающееся в тот момент. Пройдя через (тела) всех земных и морских животных и птиц, она снова вселяется в тело новорожденного ребенка. Это круговращение продолжается три тысячи лет. Учение это заимствовали некоторые эллины, как в древние времена, так и недавно»[11, с. 145]. Соответствия этому есть и в славянской народной традиции. Также «при сопоставлении их с данными разных древних и современных народов выявляется типологичность подобных воззрений для языческого мировосприятия»[4, с.14].

Для язычества характерно универсальное архаическое представление о «своей» (чистой) и «не своей» (нечистой) смерти, причем критерием служит характер кончины человека, а не его нравственные качества. Смерть от старости — «своя»; скоропостижная или насильственная — «не своя». Это представление связано с верой в то, что каждому человеку принадлежит некая определенная доля, часть жизненной силы, потенциала. И эта нерастраченная жизненная сила тех, кто умер до срока, становится смертоносной для живых[6, с. 43; 7, с. 39—51; 10, с. 110—116]. «Умершие «своей» смертью почитались как предки, «не своей» — избегались как существа демонической природы»[7, с.29]. Так как мир замкнут, новых источников энергии и жизненной силы в нем нет, то смерть «до срока» или «после срока» нарушает изначальную гармонию в мире и может нанести вред живым. Защита от вреда требует соблюдения специальных охранительных ритуалов[4, с. 295].

Характерно для язычества также пространственное деление мира на «область жизни» и «область смерти», которые должны быть четко разграничены. Например, дом — область жизни, кладбище — область смерти. Сложный обряд погребения должен восстановить равновесие, нарушенное вторжением смерти в дом, вынести из него смерть вместе с мертвым, вернуть ее на «законное» пространство и «спрятать» там (похоронить, погрести, проводить) [7, с.23, 73]. Смерть страшна и опасна, как страшны и опасны души умерших, не погребенных с соблюдением всех, даже самых мелких традиционных обрядов. Возможно, этим страхом объясняется практически повсеместное табуирование всех основных понятий, связанных со смертью, смертельным исходом, посмертным состоянием человека: «Тенденция скрытия, утаивания распространяется не только на названия, но и на сам факт смерти — весь обряд представляет собой уничтожение смерти реальной смертью ритуальной, «скрывание умершего»[7, с. 23]. Характерно также избегание разговоров на тему смерти. Даже этнографы, собирающие материал по похоронной обрядности, сталкиваются тут с трудностями. Разговор о смерти — «самая нежеланная для информантов тема разговора; они тут же предлагают: давай лучше расскажу про свадьбу!»[7, с. 152]. Избегается даже произнесение слов «смерть», «умер», «мертвый», вместо них используются метафоры, близкие к загадкам — «дать дуба», «приказать долго жить», «протянуть ноги» и т. д.[7, с. 23].

Также характерным для язычества является представление о безличности и безымянности умерших в загробном мире. Их чаще всего называют независимо от пола и возраста и во множественном числе: предки, родители, духи, деды и прадеды и т.д. «Духи» умерших часто сливаются с различными космическими «силами», демоническими существами, часто вредоносными[7, с.33, 128, 151]. В языческом мире широко распространена вера в то, что мертвые — это высшие существа. Согласно таким воззрениям мертвые могут открывать всевозможные тайны. «Считалось, что мертвые, поскольку они жили в былые времена, могут, по крайней мере, знать прошлое и еще помнить то, что живыми уже забыто, — но вместе с тем существовала и вера, что они могут возвещать о будущем... Чаще всего таких откровений, получаемых во сне или в состоянии бодрствования, ожидают от свободно витающего духа мертвого, и с этой целью вызывают его заклятиями» [10, с.123—124]. Культ мертвых занимает важнейшее место, например, у полинезийцев и меланезийцев, у некоторых африканских племен, у айнов в Японии. Центральное место культ предков играет в синто, конфуцианстве, индуизме. В древнем Египте тоже был развит культ мертвых, особенно фараонов. У семитов первоначально лишь умершие цари и основатели рода почитались как боги, но лишь потому, что в них видели богов еще при жизни[10, с.125—126].

У древних славян тоже существовал культ предков, их «представляли себе обладающими тайнами связей с высшими силами небесного, земного и подземного миров, а, через посредство их, и силой воздействия на стихии природы — т.е. постоянно и многосторонне воздействующими на земную жизнь»[4, с. 8]. Если «согласно картине мира современного человека, умерший полностью и безвозвратно исчезает из мира живых. Он уже не действует как самостоятельный субъект», то «картина мира человека, жившего в архаической культуре, несколько отличалась: души умерших здесь играли значительно большую роль. Разрыв с умершими был не столь однозначен — в какой-то степени умерший продолжал оставаться среди живых»[5, с. 230]. Предков стремились задобрить приношениями, «ходили к ним в гости» — посещали могилы, просили помощи и защиты (эти обряды можно наблюдать на кладбищах и сейчас). Прежде всего духи предков выполняли охранительную функцию: защищали от злых духов, охраняли от врагов родные селения, защищали своих потомков в бою, заботились о плодородии земли.

Итак, для языческого отношения к смерти характерно понимание ее как перехода к новой форме существования, к новой жизни. Смерть (особенно «своя») — естественна и необходима, она — часть этого мира, хотя происхождение ее таинственно, и часто она нарушает гармонию и некий порядок в жизни. Обряд погребения нужен для восстановления равновесия и возврата смерти на ее «законное» место. Очень важно при погребении точно соблюдать ритуал, несоблюдение его грозит опасностью как оставшимся в живых, так и духу умершего. Умершие предки могут влиять на ход земной жизни потомков, на силы природы, могут вредить или помогать. В целом такое отношение к смерти характеризуется страхом, отрицательными переживаниями, нежеланием говорить на эту тему, ее табуированием.

Ветхозаветное отношение к смерти

Ветхозаветное представление о смерти неотделимо от представлений древних иудеев о природе человека как целостного существа, сотворенного Богом в единстве духа и плоти (одушевленного тела). Смерть представляет собой разделение, распад, нарушение целостности и уничтожение человека: «Когда разрушается связь духа и плоти, человек, по мнению иудеев, фактически исчезает»[8, с.150]. Согласно Библии, «смерть в конечном итоге оказывается признаком несовершенства твари, плодом греха; роковой болезнью, которая противна созидательной цели мироздания. Гибель любого существа есть разлом в космосе и победа хаоса над людьми. Человек — мыслящий и чувствующий — превращается в труп, в груду разлагающегося вещества; что может быть отвратительнее и страшнее? Это — триумф разрушения, бессилия духа, невыносимое уродство, поругание богоподобного существа»[там же, с.174—175]. Чувствуя в смерти враждебную силу, человек инстинктивно дает ей облик, олицетворяет ее. Так, в Писании есть образ смерти — пастуха, который пасет умерших в преисподней (Пс. 48:15); образ Ангела — Истребителя, исполняющего отмщение Божие египтянам (Исх. 12:23), израильтянам (2 Цар. 24:16), ассирийцам (4 Цар. 19:35); образ Слова Божия, истребляющего врагов Бога (Прем. 18:15). Смерть имеет облик агрессивной силы подземного мира, действующей в мире сем. Она «...входит в наши окна, вторгается в чертоги наши, чтобы истребить детей с улицы, юношей с площадей» (Иер. 9:20). Она захватывает, порабощает человека и сводит в преисподнюю: «Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня» (Пс 17:5—6). Вся жизнь человека представляет собой непрерывную борьбу со смертью, в которой смерть пока побеждает.

Согласно Ветхому Завету, причина возникновения смерти — грех человека, смерть вошла в мир и овладела им лишь с грехопадением Адама (Быт. 2:17; 3:19). Однако «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих...» (Прем. 1:13), «Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего; но завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к уделу его» (Прем. 2:23—24). Присутствие смерти в этом мире и ее власть над всеми живущими есть знак присутствия греха, разделяющего Бога и человека: «...ибо вот, удаляющие себя от Тебя гибнут; Ты истребляешь всякого, отступающего от Тебя» (Пс. 72:27). Понятие в Ветхом Завете греха как непослушания, противопоставления себя Богу, стремления распоряжаться собой по своей воле является уникальным. В язычестве отсутствует само понятие первородного греха, а есть лишь ритуалы, которые необходимо правильно выполнять, чтобы обеспечить себе счастливую жизнь, избежать гнева богов и вообще хорошо устроиться в этом неплохом, в сущности, мире. Под «грехом» в язычестве понимают лишь нарушение ритуальных действий и (или) ошибку в их исполнении, которую можно исправить, совершив другой ритуал или принеся жертву богам, для чего покаяния как изменения жизни не требуется.

Грех рождает смерть, это путь к смерти: «...кто стремиться ко злу, стремиться к смерти» (Притч. 11:19). Так дом блудницы — «пути в преисподнюю, нисходящие во внутренние жилища смерти» (Притч. 7:27), и «мертвецы там, ...в глубине преисподней зазванные ею» (Притч 9:18). «Преисподняя расширилась, и без меры раскрыла пасть свою» (Ис. 5:14), чтобы проглотить грешников. Так, земля буквально поглотила восставших против Моисея и Аарона Корея, Дафана и Авирона: «...расселась земля под ними. И разверзла земля уста свои, и поглотила их и домы их, и всех людей Кореевых и все имущество. И сошли они со всем, что принадлежало им, живые в преисподнюю, и покрыла их земля, и погибли они из среды общества» (Числ. 16:31—33). Совершая грех, человек сам привлекает к себе смерть: «Не ускоряйте смерти заблуждениями вашей жизни, и не привлекайте к себе погибели делами рук ваших» (Прем. 1:12), — и даже заключает с ней союз: «...неправда причиняет смерть. Нечестивые привлекли ее руками и словами, сочли ее другом, и исчахли, и заключили союз с нею, ибо они достойны быть ее жребием» (Прем. 1:15—16). Закон, призванный охранять жизнь от агрессивной смерти, должен ограничивать грех, пусть даже радикальным способом, таким как смертная казнь. Грех опасен как заразная болезнь, и если не ограничить его, он распространяется, умножается, губя все больше и больше людей вокруг. Все тяжкие (смертные) грехи, перечисленные в Законе, ведут к разрыву союза с Богом — источником Жизни и как следствие этого к умалению жизни. Впрочем, грешник должен умереть в силу своего греха, а вовсе не потому, что его смерть угодна Богу: «Ибо Я не хочу смерти умирающего, говорит Господь Бог; но обратитесь, и живите!» (Иез. 18:32). Бог предпочитает, чтобы грешник обратился и сохранил свою жизнь: «...когда скажу беззаконнику: «ты смертью умрешь», и он обратится от грехов своих и будет творить суд и правду... ходить по законам жизни, не делая ничего худого, — то он будет жив, не умрет. Ни один из грехов его, какие он сделал не помянется ему; он стал творить суд и правду, он будет жив» (Иез. 33:14—16). В таком случае огромное значение имеет пророческая проповедь, призыв к обращению. Именно через пророков Господь стремится спасти и народ Свой, и каждого человека от смерти. Так Бог обращается к пророку Иезекиилю: «...сын человеческий! Я поставил тебя стражем дому Израилеву, и ты будешь слушать слово из уст Моих, и будешь вразумлять их от Меня» (Иез. 3:17).

По отношению к грешникам смерть — естественная участь. Но как объяснить смерть невинных? Может быть, смерть детей и внуков — это наказание за грехи родителей? Такие воззрения были в народе Божием: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня» (Исх. 20:5), — и «прощающий вину и преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и детях детей» (Исх. 34.7); (см. также: Числ 14:18, Пс 108:13—16, Иер 32:18, Наум 1:2—3). Иллюстрацией здесь может служить следующий случай с царем Давидом. После того, как Давид согрешил прелюбодеянием и убийством, и после обличения пророка Нафана покаялся, у него умирает сын, родившийся от жены Урии: «И сказал Давид Нафану: согрешил я пред Господом. И сказал Нафан Давиду: и Господь снял с тебя грех твой; ты не умрешь. Но как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрет родившийся у тебя сын» (2 Цар 12:13—14). Даже прощеный грех требует наказания, возмездия. Это содержит откровение о Боге-Судии, конечно, в такой мере, в какой человек-грешник может принять его. Именно наказание помогает понять, что грех несовместим с Божией святостью, и чем ближе к Богу тот, кто совершает грех, тем ужаснее наказание: «Надав и Авиуд, сыны Аароновы, взяли каждый свою кадильницу, и положили в них огня, и вложили в него курений, и принесли пред Господа огонь чуждый, которого Он не велел им. И вышел огонь от Господа, и сжег их, и умерли они пред лицем Господним. И сказал Моисей Аарону: вот о чем говорил Господь, когда сказал: в приближающихся ко Мне освящусь и пред всем народом прославлюсь. Аарон молчал» (Лев. 10:1—3). Таким образом, через грех смерть входит в мир, становясь наказанием, возмездием за грех.

Однако такая позиция содержит в себе и опасность безответственности. И в самом деле, если все наказания (горести, страдание) постигают человека из-за грехов предков, то какой смысл в обращении, покаянии, исправлении жизни? Мы просто страдаем за грехи отцов, наши дети — за наши грехи и т. д.: «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина», — говорили иудеи после осады и падения Иерусалима, разрушения Храма и депортации (Иез. 18:2), что подразумевало: «Мы здесь ни при чем, мы не виноваты — это нагрешили наши отцы». Но Господь говорит через пророка: «...все души Мои, как душа отца, так и душа сына — Мои, душа согрешающая, та умрет» (Иез. 18:4), — т. е. каждый отвечает за себя, каждый несет личную ответственность перед Богом за свои дела (Иез. 18:5 сл.). Нечестивый сын праведника умрет, а праведный сын нечестивого отца и кающийся беззаконник будут жить.

Но как же будут жить праведники, если смерть косит всех подряд: и праведных, и грешных? «Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь мою. Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного» (Иов. 9:21,22) и «нет пользы человеку в благоугождении Богу» (Иов. 34:9). «Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и (злому), чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим» (Еккл. 9:2—3). Есть ли в такой ситуации надежда на избавление от смерти хотя бы для праведных? И вот снова Бог говорит через Своего пророка об эсхатологическом Царстве, где смерть будет уничтожена навсегда: «Поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц» (Ис. 25:8).

Ветхозаветное откровение о воскресении плоти уникально. Оно отлично от языческой идеи бессмертия души (духа) человека как жизненного начала. По греческому пониманию душа человека, нетленная по своей природе, приобщается божественному бессмертию сразу же после смерти, освобождающей ее от уз тела. По библейскому же пониманию человеческая личность, в силу своего теперешнего состояния, вся целиком обречена подпасть власти смерти: душа станет пленницей шеола, тогда как тело истлеет в могиле; но это будет переходным состоянием, из которого человек по особой милости Божией воспрянет живым, подобно тому, как встают с земли, на которой лежали, как восстают от сна[12, с.176].

Бог Израиля — Владыка не только всего мира, но также жизни и смерти. Он «умерщвляет и оживляет, низводит в преисподнюю и возводит» (1 Цар. 2:6; Втор. 32:39), Он властен и над преисподней (шеолом) (Ам. 9:2; Пс. 138:8). Возвращение к жизни — плод обращения и покаяния. «Пойдем и возвратимся к Господу! Ибо Он... оживит нас через два дня, в третий день восставит нас, и мы будем жить пред лицом Его» (Ос. 6:1 сл). Это не просто пожелания людей, ибо пророческие обетования определенно свидетельствуют, что так и будет. После испытания плена Бог воскресит Свой народ, как уже иссохшие кости, возвращаемые к жизни (Иез. 37:1—14). Он пробудит Иерусалим и воздвигнет его из праха, в котором тот лежал как бы мертвый (Ис. 51:17; 60:1). Он оживит мертвецов, восставит мертвые тела, пробудит лежащих во прахе (Ис. 26:19). Бог восторжествует над смертью во благо Своего народа: «Смерть! где твое жало? ад (евр. шеол)! где твоя победа?» (Ос. 13:14)[11, с.177].

В откровении о воскресении исследователи выделяли ряд этапов. Вначале предполагалось, что воскреснут лишь некоторые (праведники), затем воскресение было распространено на всех. Тут же встал вопрос об индивидуальном воздаянии (в связи с гонением Антиоха и ветхозаветным мученичеством за веру). Новое откровение пророка Даниила (12:2) подтверждает, что «многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление». Новая, преображенная жизнь ждет праведников (Дан. 12:3), Бог творящий есть также Бог воскрешающий (2 Макк. 7:9,11,22; 14:46). Интересный аргумент в пользу воскресения приводит фарисей равви Гебиа Бен-Песиса в споре с саддукеями: «Если то, что еще не существовало, получает жизнь, то в сколь большей мере может получить ее то, что уже существовало» [10, с.57-64]. Саддукейская аристократия отвергала веру в воскресение, так как находилась под сильным влиянием эллинизма. Для греческого сознания сама идея воскресения была неприемлема.

В Законе существовал строгий запрет на любое общение с умершими, нарушение запрета приравнивалось к идолопоклонству. Только к Единому Богу, а не к умершим предкам можно обращаться за помощью и защитой. Не существовало также понятия о «своей» и «не своей» смерти, так как всякая смерть является для человека «не своей» и, следовательно, нечистой. Множество запретов, связанных со смертью, умершими, могилами, трауром объясняются строгим монотеизмом веры Израиля и носят дидактический характер, поскольку не дают забыть о смерти, а значит, и о ее причине — грехе.

Итак, ветхозаветное отношение к смерти имеет целый ряд особенностей, отличающих его от языческого отношения. Бог сотворил человека не для смерти, смерть — не естественна, она результат греха человека, как непослушания Богу, желания жить по своей воле. Совершая грех, человек разрывает отношения с Богом — источником жизни и сам привлекает к себе смерть, разделение, распад и тление. Закон, призванный охранять жизнь от агрессивной смерти, должен ограничивать грех, который заразен как болезнь, и если не ограничить его, то он умножается, губя все больше и больше людей. Господь стремится спасти и народ Свой, и каждого человека от смерти. Он посылает пророков, которые призывают людей обратиться, покаяться в грехах и больше не грешить. Таким образом, для Ветхого Завета характерно отношение к смерти как к врагу.

Христианское отношение к смерти

В христианском отношении к смерти преемственно сохраняется ветхозаветное отношение к смерти как к врагу, но как к врагу, побежденному смертью Иисуса Христа. В Новом Завете «вся история человечества оказывается великой драмой жизни и смерти: до Христа и без него — было царство смерти. Христос пришел и Своею смертью восторжествовал над самой смертью («смертию смерть попрал»). С этого мгновения значение смерти меняется для нового человечества, который умирает со Христом, чтобы жить с Ним вечно[12, с.1006]. Смерть вошла в мир в самом начале по вине человека, через его грех и царствовала в мире. Само присутствие смерти в мире, так ощущаемое через мертвящую силу греха и противодействующий ей закон, говорит о том, что человек своими силами не может победить смерть. Она «сосуществует человеку, сопровождает его в течение всей его жизни. Она присутствует во всех вещах как их очевидный предел. Время и пространство, исчезающие мгновения и разделяющие расстояния суть те же вторжения смерти. Всякое прощание, забвение и изменение, тот факт, что ничто и никогда не может быть точно воссоздано, вносят дыхание смерти в самое сердце жизни и ввергают нас в мучение» [13, с.175].

Имя Иисус, «данное ангелом прежде зачатия Его во чреве» (Лк. 2:21) означает в переводе «Яхве спасает». Евангелист Матфей уточняет, что «Он спасёт народ Свой от грехов их» (Мф. 1:21). До Христа человечество жило под тенью смерти. Так охарактеризовал состояния всех людей пророк Исаия (Ис. 9:2), и его слова повторили евангелисты Матфей и Лука (см. Мф. 4:16, Лк. 1:79) в самом начале своих повествований. Во Христе исполнились обетования Божии. Первым шагом к этому было воплощение Сына Божьего, умаление Его, принятие Им нашего смертного бытия.

Человек, живущий во грехе, делающий дела тьмы, живёт по существу уже мёртвой жизнью. Грех убивает человека не сразу, а медленно, сначала растлевая его дух, а затем плоть. Христианское видение и опыт смерти состоит в понимании ее как события именно духовного, а не только биологического. Биологическая или физическая смерть — не полная смерть, точнее не основная сущность смерти. «В христианском понимании смерть есть прежде всего духовная реальность, к которой можно быть причастным и будучи живым, и от которого можно быть свободным, даже лежа в могиле. Смерть — это отделенность человека от жизни, т.е. от Бога, Который Сам есть Жизнь. Смерть противоположна не бессмертию — ибо как человек не создал себя сам, так он не имеет власти и уничтожить себя, вернуться в то ничто, из которого он был вызван к существованию Богом, и в этом смысле он бессмертен, — в истинной Жизни, которая была «свет человеков» (Ин. 1:4). От этой истинной жизни человек волен отказаться и, таким образом, умереть, так что самое его «бессмертие» станет вечной смертью. То, что он эту жизнь отверг — это и есть первородный грех, первоначальная вселенская катастрофа»[14, с.77]. Именно в таком контексте понятны слова Христа, обращённые к человеку, желающему похоронить своего отца, прежде чем идти за Ним: «...предоставь мёртвым хоронить своих мёртвых» (см. Мф. 8:22, Лк. 10:60). С этими словами перекликаются и слова отца из притчи о блудном сыне у евангелиста Луки (Лк. 15:24): «Этот сын мой мёртв был и ожил...», а также с Ин. 5:24—25: «...истинно, истинно говорю вам: слово Моё слушающий и верящий Пославшему Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешёл из смерти в жизнь. Истинно, истинно говорю вам: приходит час, и теперь есть, когда мёртвые услышат голос Сына Божия, и услышавшие оживут».

«Именно духовная смерть делает физическую смерть человека истинной смертью, конечным плодом его наполненной смертью жизни, ужасом библейского «шеола», где само выживание, само «бессмертие» есть не что иное как «присутствие отсутствия», полная отделенность, полное одиночество, полная тьма». Эту духовную смерть Христос разрушил и уничтожил, Он спасает нас от нее. «Он не уничтожает и не разрушает физическую смерть, поскольку Он не уничтожает этот мир, частью которого она является и в котором выступает принципом жизни и даже роста. Но он делает несравненно больше. Отняв жало греха у смерти, уничтожив смерть как духовную реальность, наполнив ее Собою, Своей любовью и жизнью, Он превращает ее, бывшую самой реальностью отчуждения и извращения жизни, в сияющий и радостный «переход» — Пасху — в более насыщенную жизнь, в более крепкое единение, в более сильную любовь. «Ибо для меня жизнь — Христос, — говорит апостол Павел, — и смерть — приобретение» (Фил. 1:21). Он говорит здесь не о бессмертии своей души, но о совершенно новом значении и силе смерти — смерти как сопребывании со Христом, смерти, ставшей — в этом смертном мире — знаком и силой победы Христа. Для тех, кто верует во Христа и живет в Нем, «смерти больше нет», «поглощена смерть победою» (1 Кор. 15:54) и в каждом гробе заключена ныне не смерть, а жизнь»[14, с.78—80].

В Воскресении Иисуса Христа смерть теряет свою универсальность и абсолютность. Все люди восстанут из мертвых: «Я воскресение и жизнь, — говорит Господь, — верующий в Меня, если и умрет, оживет» (Ин. 11:25). Не нужно уже бояться смерти как разлучения души и тела: «...не бойтесь убивающих тело, и затем не способных ничего более сделать» (Лк. 12:4), — хотя и «я посылаю вас как агнцев среди волков»(см. Лк. 10:3). В связи с этим интересен диалог Петра и Христа, не встречающийся в таком контексте в Евангелии, но приводимый автором проповеди, известной как «Второе послание Климента Римского к коринфянам», написанной ок. 150 года. На слова Иисуса об агнцах посреди волков «Петр же говорит: „А если волки растерзают агнцев?“ Иисус отвечает: „Агнцы не должны бояться волков после смерти своей: и вы не бойтесь убивающих вас, и не могущих ничего более сделать, но бойтесь того, кто после смерти вашей, имеет власть над душою и телом, власть ввернуть их в геенну огненную“»[15, с.47]. Смерть ученика ради Христа и Евангелия — это возможность вхождения в новую реальность Царства Божия. Если вставал выбор между грехом (например, идолопоклонством) и смертью, христиане (мученики) выбирали смерть, которая для них была «вратами в вечность». Отсутствие страха перед смертью, страха личного небытия, является характерной особенностью христианского отношения к смерти.

Соединяясь со Христом в Крещении, человек соединяет свою жизнь с Его Жизнью, свою смерть — с Его Крестной Смертью и свое будущее воскресение — с Его Воскресением, уже произошедшим в истории. Добровольная Смерть Христа делает это возможным. «Ученик не выше учителя» (Мф. 10:24; Лк. 6:40 и др.), т. е. ученик должен идти за учителем. Ученики, исповедав Иисуса Христом, Сыном Бога Живого противостоят вместе с Ним миру сему. Путь Христа — это путь и Его учеников: путь отвержения, страдания, смерти, но также славы и воскресения. В перспективе всеобщего воскресения и преображения мира, в аскетической победе над грехом, явленной уже в этом мире, в этой жизни; телесная смерть приобретает новый смысл для христиан. «Что такое смерть? Смерть — это совсем не гроб, не балдахин, не черная повязка на руке, не могила в глине. Смерть — это когда росток жизни нашей вылезет на поверхность земли и станет под прямые лучи Божиего солнца. Умереть и прорасти зерно жизни должно еще здесь, в земле. Это так называемое в Евангелии «рождение духом», «второе рождение» человека. Смерть же тела есть оставление ростком земли, выход из земли. Всякого человека, получившего хотя бы самую маленькую духовную закваску, хотя бы самую незначительную евангельскую жемчужину «внутрь себя», ожидает совсем не смерть, и даже далеко не смерть. Для мертвых же духом, конечно, гробы, могилы, черные повязки — это все реальности. И их духу нельзя будет выйти на поверхность истинной жизни, ибо они на земле для себя, для грехов своих не умерли» [16, с. 72—73]. Драматическая борьба жизни и смерти продолжается в жизни каждого человека. От выбора человека перед лицом Христа зависит исход этой борьбы: вечная жизнь со Христом или ужасная «вторая смерть» (Откр. 2:11, 20:14).

Отношение к умершим в христианстве отличается и от языческого, и от ветхозаветного. «Человеческий мир, каким его видит и выражает в своей литургической и молитвенной практике Церковь, состоит из живых и умерших»[7, с.277]. Слово «успение» (усопшие), заменившее слово смерть (мертвые), хорошо отражает эту разницу. Христос называл смерть «сном» (Лк. 8:52, Ин. 11:11—14), а также говорил в споре с саддукеями о Своем Отце: «Бог же не есть Бог не мертвых, но живых, ибо у Него все живы» (Лк. 20:38). Апостол Павел призывает христиан не быть в печали об умерших «как прочие, не имеющие надежды» (1 Фес. 4:13), т.е. не вести себя как язычники. И далее он называет смерть сном, как называл ее и Господь, а умерших христиан — усопшими, т.е. уснувшими. «Если мы верим, что Иисус умер и воскрес, то таким же образом и усопших Бог приведет через Иисуса с ним. Ибо это мы вам говорим словом Господним, что мы живые, остающиеся до пришествия Господа, отнюдь не опередим усопших, потому что Сам Господь при призывном кличе, при гласе архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; затем мы живые, оставшиеся, вместе с ними восхищены будем на облаках для встречи с Господом в воздухе, и так всегда с Господом будем: поэтому утешайте друг друга словами этими» (1 Фес. 4:14—18). Физическая смерть не может отделить христианина от Христа (см. Рим 8:38—39), а значит и друг от друга. «И если живым что-то нужно от ушедших, то и ушедшие чего-то ждут от живущих» [7, с.280]. «Молитвенная память и дела живых, как мы верим, помогают ушедшим в их посмертном бытии — и, с другой стороны, память и участие ушедших (с особенной очевидностью святых, к которым постоянно обращается Церковь, а, как известно, никого нельзя счесть святым до его кончины) сопровождают жизнь живых» [там же, с. 279]. По словам апостола, «Бог предвидел о нас нечто лучшее, чтобы они (усопшие. — Н.А.) не без нас достигли совершенства» (Евр. 11:40). В эсхатологической перспективе наступления Царства Божия и «жизни будущего века» полнота жизни в единении с Богом ожидает как живых, так и усопших.

Таким образом, христианское отношение к смерти является дальнейшим развитием ветхозаветного отношения к ней. Отношение к смерти ее победителя — Иисуса Христа, Его апостолов (см. 2 Петр. 1:13—14, 2 Кор. 5:1—9, Флп. 1:21—22), мучеников (Деян. 7:54—60) является для христиан примером и образцом для подражания. Различение духовной и физической смерти, а также понимание смерти прежде всего как духовной реальности, от которой спасает человека Крестная Смерть и Воскресение Иисуса Христа, является характерной особенностью христианского отношения к смерти. Соединяясь со Христом в Крещении, которое является «вторым рождением» от воды и Духа, аскетически борясь с грехом, а стало быть и со смертью, христианин ждет и активно приближает Царство Божие и всеобщее воскресение. Отсутствие страха перед смертью объясняется тем, что христианин умирает в надежде Воскресения как свидетель Христов. Общение живых и усопших возможно, в отличие от строгого ветхозаветного запрета, но отличается от языческих представлений магического характера. Это общение, выражающееся прежде всего в молитвенном ходатайстве и делах милосердия, является общением любви. Обращение к усопшим всегда личностно, по имени, в отличие от языческого обращения — безымянного и безличностного.

Изменение отношения к смерти во время воцерковления
Переход от языческого отношения к смерти к ветхозаветному

Отношение к смерти существует в сознании каждого человека. Серьезный разговор о смерти может быть благодатным полем для миссионерской проповеди. В этом разговоре очень важно явить именно христианское отношение к смерти, свидетельствуя при этом о Христе Воскресшем. Здесь не только катехизаторам, их помощникам, поручителям и крестным, но и каждому православному христианину требуется, по словам апостола Петра, быть готовым ответить каждому, кто «требует у вас отчета в вашей надежде» (1 Петр. 3:15). Такой разговор может быть моментом, когда может реализоваться «главное дело миссионера в его служении — возвещение людям в историческом времени керигмы Церкви и призыв к покаянию через осознание себя и мира сего в бедственном положении в силу противоречия между предчувствием своего высшего призвания в прекраснейшем мире и реальностью господства зла в нем и в себе»[1, с.65—66].

Для язычника трудно даже просто признать, что весь мир и он сам нуждаются в спасении, «что в мире царит и жизнью управляет гибель» [3, с. 47], но, как пишет о. Александр Шмеман, «только раскрывая глубину и ужас гибели, христианство раскрывает себя, или, вернее, Христа. Спасение не от того или другого, а спасение самой жизни, так безнадежно оторвавшейся от собственного своего содержания, от Бога, от света, от неба, от Истины, от вечности, и в отрыве этом ставшей страшным и зловонным кишением людей, одинаково приговоренных к бессмысленной гибели» [там же, с. 48]. Ведь цель миссии и предоглашения — пробудить в человеке желание спастись от смерти и бессмысленности через веру в Иисуса Христа, «желания внутренне и внешне очиститься и измениться, а, следовательно, креститься и воцерковиться» [1, с. 66].

Беседа на тему смерти христианина с неверующим или нехристианином может и должна вестись на достаточной глубине, в той сфере, где у всякого человека присутствует «голод по бессмертию»[17, с. 57]. Препятствием к принятию свидетельства может быть как нежелание говорить на эту тему, ее табуирование, вызванное страхом, так и имеющиеся у людей психологические установки, снижающие страх смерти. Из таких установок можно выделить две наиболее распространенные: вера в «загробную жизнь» или в «бессмертие души» и вера в многократное возрождение души в разных обличиях. Вера в загробную жизнь бессмертной души в раю (или аду) более распространена, она существовала у славян, например, еще до принятия христианства. То, что умершие попадают в мир привычный, похожий на земной, где души умерших живут семьями и ожидают новых умерших родственников и т.п., снижает страх перед смертью[5, с.213—216]. Верование в то, что души могут переселяться из тела в тело, переходя из жизни в жизнь, тоже распространено и связано как с рудиментами в народной культуре древних индоевропейских языческих представлений о переселении душ, так и с распространением восточных (и псевдовосточных) культов, а также и с массовой культурой (кинофильмы и т.п.). Эти психологические установки затрудняют принятие человеком вести о спасении. Если человек смерти не боится, если она для него — норма, естественный закон жизни, то и избавления от смерти не нужно. С этими установками, которые являются своего рода буферами, барьерами между сознанием человека и смертной тоской, человек очень неохотно расстается. Да и верить в них гораздо легче и привычней, чем в воскресение мертвых и вечную жизнь. Принятие Благой вести о спасении требует от язычника радикальных изменений в мировоззрении, образе мыслей и образе жизни, т. е. покаяния. Иногда это болезненный и всегда — длительный процесс: «Язычество всегда умирает медленно и никогда не умирает до конца. Язычество природно и традиционно, оно глубоко встроено в пеструю ткань повседневной жизни. Оно ближе к земле, к телу, к первобытным инстинктам человека, к заведенным природным ритмам, к национальным интересам. В благой вести христианства, напротив, всегда присутствует сверхприродный элемент новизны, призыв к обращению, покаянию, оставления прежнего образа жизни, очищению сердца, аскетической собранности и бдительности»[18, с.140].

Разделение процесса катехизации на этапы исторически было связано именно с тем, что в христианство стали обращаться язычники. Вступительная часть катехизиса предназначалась только для язычников (1-е оглашение), а общая часть — и для язычников, и для иудеев (2-е оглашение). «Язычникам сначала нужно было раскрыть незнакомый мир библейской истории спасения. Принимая Христа, язычники должны были навсегда порвать с идолопоклонством и со многими другими обычаями прошлого» [18, с. 7]. 1-е оглашение всегда имело своей целью научение уверовавшего язычника основам христианской веры и жизни, продолжалось довольно длительное время (два или три года) и оканчивалось, когда язычники исправляли свою жизнь в соответствии с моральными требованиями христианства, т.е. являли перед церковью плоды своего покаяния [2, с.81—83]. «Язычник принимал решение жить по заповедям, когда в нем уже просыпалась вера во Христа, пострадавшего и воскресшего, из одной благодарности за ту добровольную жертву, которую Он принес за спасение человечества... Главным мотивом для соблюдения заповедей было стремление „угодить Господу“ (Кол. 3:20)»[18, с. 33].

Последовательное знакомство оглашаемых 1-го оглашения с книгами Ветхого Завета параллельно с подробным исследованием синоптических Евангелий помогает им не только исправить свою внешнюю жизнь, но и внутренне принять библейское откровение о мире и человеке, о законе и грехе, о жизни и смерти. Из писаний мудрых Израиля катехумен узнает о том, что «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих...» (Прем. 1:13), «Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего; но завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к уделу его» (Прем. 2:23—24). Из книг закона он узнает о том, как постепенно смерть входила в мир через грех человека и как Бог даровал Своему избранному народу закон для охраны жизни от агрессивной смерти, и что соблюдение закона — это «путь жизни» (Втор. 30:16—19). Из книг пророков — о личной ответственности за грехи, а так же о грядущем наступлении Царства Божия, о суде и воскресении мертвых, о Христе-Искупителе и о грядущей победе над смертью. Постепенное принятие библейской картины мира ведет к изменению мировоззрения человека, и как следствие меняется и отношение к смерти: от языческого — к ветхозаветному. Из естественного, биологического закона жизни смерть становится врагом, и появляется желание избавиться от причины смерти — греха. Без этого изменения, без пробуждения в человеке жажды спасения от смерти, без опытного познания им силы греха путем начала борьбы с ним человек остается глух к Благой вести о Христе — Победителе смерти, в результате чего 2-е оглашение и таинствоводство станут для него лишь набором знаний, «воскресной школой для взрослых». Да и бороться всерьез с грехом и злом в себе невозможно, если страх смерти еще живет в душе. По словам Максима Исповедника, «скрытый страх смерти есть причина всех страстей» [цит. по 19, с.133]. Христос добровольно принял смерть за грех всего мира, «чтобы чрез смерть упразднить имеющего власть над смертью, то есть диавола, и освободить всех, которые, в страхе смерти, были всю жизнь подвержены рабству» (Евр. 2:14—15).

По мере изменения отношения к смерти меняется характер вопросов оглашаемых. В самом начале оглашения вопросы, касающиеся смерти, возникают довольно редко, очевидно, из-за табуирования темы (в обществе «не принято» говорить о смерти); ближе к концу 1-го оглашения — чаще. Они носят вначале абстрактный и общий характер, часто связаны с текстами Св. Писания (1—2 главы Премудрости Соломона, евангельская притча о богаче и Лазаре), ближе к концу этого этапа — уже носят личностный характер. Оглашаемые часто пытаются найти подтверждение в Писании своим представлениям о мире и человеке, часто вполне языческим. Веру в «бессмертие души», например, подтверждают тем, что в Писании слово «душа» встречается очень часто. Поскольку слова «душа» и «жизнь» часто синонимичны в Писании, то, отвечая на такие вопросы, желательно уточнять контекст цитаты. Очень важно, чтобы оглашаемые задавали эти вопросы именно катехизаторам, а не друг другу и не пытались найти ответ самостоятельно в другой литературе.

К сожалению, «в историческом христианстве... произошел возврат к дохристианскому пониманию смерти, которое состоит, в первую очередь, в признании ее «законом природы», то есть присущим самой природе явлением, с которым по этой причине, и сколь бы ни была смерть страшной, нужно «примириться», которое нужно принять... В сознании верующих вера в воскресение Христа и вера в начатое Им «общее воскресение» как бы разъединились. Осталась нетронутой вера в восстание Христа из мертвых, воскресение Его в теле... что касается нашей последней участи и судьбы после смерти, то они понемногу перестали восприниматься в свете воскресения Христова и по отношению к нему»[3, с. 82—84]. В приходских книжных лавках есть множество книг и брошюр о посмертных испытаниях (мытарствах) и путешествиях бессмертной души по раю и аду и т. д. Для веры в бессмертие души не нужна вера в воскресение плоти. «Вся дохристианская (кроме ветхозаветной. — Н. А.) и внехристианская «религиозность» призывает отделение души от тела считать не только «естественным», но и положительным, видеть в нем освобождение души от тела, мешающего ей быть духовной, небесной, чистой и блаженной. Поскольку в опыте человеческом зло, болезни, страдания, страсти — от тела, то смыслом и целью религии, религиозной жизни, естественно, становится освобождение души от этой «темницы» тела, освобождение, достигающее полноты своей именно в смерти»[3, с. 85]. Языческое стремление к развоплощению (или перевоплощению) противоположно библейскому откровению о человеке как единстве духа и тела, воплощенном духе. Бывает так, что оглашаемые стесняются обратиться с такими вопросами к катехизаторам и спрашивают у своих поручителей, крестных, или просто у хорошо знакомых христиан. Поручителям нужно быть готовым к тому, чтобы раскрыть катехумену именно христианское отношение к смерти, свидетельствуя при этом о Христе воскресшем, и начиная, видимо, с ветхозаветных представлений о смерти.

Бывает также так, что свою веру в переселение душ (в перевоплощение) оглашаемые тоже хотят подтвердить словами Писания. Особенно это свойственно тем из них, которые увлекались в прошлом теософией, буддизмом или восточными медитативными практиками. Здесь уместно подробно разбирать вопрос по текстам о пророке Илии по Евангелию (Мф. 11:14; 17:10—13) или в связи с пророчеством Малахии (Мал. 4:5). Очень хорошую помощь катехизаторам в служении может оказать статья прот. Александра Меня «О перевоплощении», где этот вопрос подробно разбирается[20, с.181—189].

Довольно много вопросов возникает также о посмертной судьбе человека, например: что такое ад, где находится преисподняя, могут ли умершие чувствовать и говорить и т. д. Часто эти вопросы связаны с личным мистическим опытом оглашаемых, рассказами родственников, случаями из жизни. Они могут быть связаны, например, с явлением умерших родных во сне. Важно не акцентировать внимания на этих вопросах, чтобы не соскользнуть в мистицизм, не всегда здоровый. В ветхозаветной религии в связи со строгим запретом любых контактов с мертвыми (полным запретом культа мертвых) отсутствует сколько-нибудь развитое учение о преисподней, где пребывают души умерших. Такие вопросы лучше просто снимать, особенно в самом начале оглашения, перенося акцент со смерти и посмертия на жизнь и ее изменение.

Исследователи славянских древностей сходятся в том, что «смерти и умершим («дедам», «родителям») принадлежит совершенно особое, осевое место в славянских верованиях...», причем это положение признается таковым «и для их архаического, дохристианского слоя, и для того, который принято называть «народным христианством» или «христианско-языческим синкретизмом» народной культуры». Таким образом, признается, что культ умерших — это «самый напряженный момент религиозной жизни славян», который, «в общем-то, бесконфликтно включился в церковную жизнь, став одной из отличительных черт православной славянской традиции»[7, с.17]. Многочисленные «родительские» поминальные службы, панихиды, поминовение «за упокой» на Литургии оглашаемых тоже служат источником вопросов, например: что такое «вечная память», как правильно молиться за умерших, можно ли обращаться к умершим родителям за помощью и т. д. На последний вопрос в качестве единственно возможного ответа видится полный запрет на время оглашения на любое общение с умершими, сродни строгому ветхозаветному запрету, в том числе и молитвенное обращение к ним.

По мере чтения и изучения книг Закона оглашаемые должны понять глубинную причинную связь греха и смерти. Здесь у оглашаемых часто появляется вопрос о кажущемся противоречии заповеди «не убивай» и казни за смертные грехи по закону. Все тяжкие (смертные) грехи, перечисленные в Законе, ведут к разрыву союза с Богом — источником Жизни и как следствие этого к умалению жизни. Закон, призванный охранять жизнь от агрессивной смерти, должен ограничивать грех, пусть даже таким радикальным способом. Грех заразен как болезнь, и если не ограничить его, он распространяется, умножается, губя все больше и больше людей вокруг. Понимание греха как причины смерти рождает у человека желание избавиться от греха, исправить свою жизнь. Призыв пророков к покаянию, откровение о суде и милости Божией, о грядущем Царстве и Мессии-Избавителе, о спасении и воскресении верных Господу должен восприниматься оглашаемыми как обращенный лично к ним и рождать в душе вопрос «что мне делать?». Слышание призыва Иоанна Крестителя (последнего ветхозаветного пророка) принести достойный плод покаяния и его указание на Иисуса как на Христа помогает решиться на реальные изменения в жизни.

Итак, изменение языческого отношения к смерти — как к естественному закону жизни, на ветхозаветное отношение — как к врагу, действующей силой которого является грех, у оглашаемых из язычников возможно к концу 1-го оглашения. Такое изменение является следствием перемены мировоззрения и утверждения в вере в Единого Живого Бога — Творца мира и человека и в посланного Им Спасителя от греха и смерти — Иисуса Христа Воскресшего. Эта перемена выразится в стремлении привести свою жизнь в соответствие с требованиями Закона Божьего, особенно в отношении этических «смертных» грехов, а также в появлении желания жертвовать временем, силами и средствами ради других. Для исполнения этого оглашаемый должен знать, как Церковь отвечает на вопросы «что такое смерть?», «что является причиной смерти?», «как мы можем бороться со смертью?», «возможна ли победа?». Лишь зная ответы, человек может сознательно решиться идти за своим Господом и Спасителем.

Переход от ветхозаветного отношения к смерти к христианскому

Христианское отношение к смерти у оглашаемых не появляется автоматически — ни сразу после крещения, ни после первой исповеди (если человек крещен ранее). Но переход от ветхозаветного отношения к смерти к христианскому должен произойти обязательно, пусть и после крещения, таинствоводства и даже «пустыни». Спасительная связь между Крещением человека и смертью и Воскресением Христа должна осознаваться новопросвещенным, ибо «для того, чтобы следовать за Христом, нужно сначала умереть и воскреснуть с Ним и в Нем»[14, с. 66]. Это означает, «что во Христе мы умираем для всего того, через что проявилась в мире власть смерти: для греха (Рим. 6:11, 8:10), для ветхого человека (Рим. 6:6), для плоти (Гал. 5:24), для тела (Рим. 6:6), для Закона (Гал. 2:19), для всех стихий мира (Кол. 2:20) и т.д. Для человека смерть со Христом является, следовательно, смертью смерти. Во грехе мы были мертвы, во Христе мы — «ожившие из мертвых» (Рим. 6:13). В этой перспективе телесная смерть приобретает для уверовавшего христианина новый смысл. Благодаря приобщению к Смерти Христа он не только начинает жить теперь новой жизнью, но и пребывает в уверенности, что «Воскресивший Христа из мертвых оживит и наши смертные тела Духом Своим, живущим в нас» (Рим. 8:11). В последнем воскресении мы войдем в новый мир, в Царство Божие, где «смерти не будет» (Откр. 21:4), точнее, для верных, воскресших со Христом, не будет «второй смерти» (Откр. 20:6) [1, с.143—144].

Различение духовной и физической смерти, а также понимание самой смерти как духовного явления тоже очень важно для христианского отношения к смерти. По учению Церкви Таинство Крещения уникально и неповторимо для каждого человека. «Тот, кто принял крещение, остается христианином при всех обстоятельствах его жизни. Он христианин в том смысле, что был крещен одним Духом в одно тело (1 Кор. 12:13), а через это стал членом Церкви. Как нельзя отказаться от физического рождения, так невозможно отказаться от духовного рождения. Это означает, что «раскрещения» не может быть: нельзя стереть того, что оставляет крещение в жизни крещеного. Физическая смерть не уничтожает физического рождения, хотя прекращается физическая жизнь. Духовная смерть, даже если она возможна до второго пришествия Христа, не может уничтожить духовного рождения для Нового Эона. Духовная смерть не может последовать ранее физической, так как пока живет человек на земле, каково бы ни было его духовное падение, в нем теплится духовная жизнь. Крещеный остается христианином в течение всей своей жизни и как христианин предстанет пред судом Христа»[2, с. 162]. Следствием этого учения является не только возможность покаяния уже после Крещения, но и возможность церковной и личной молитвы за усопших. В Церкви есть многочисленные предания о том, как менялась судьба умерших по молитвам подвижников[7, с. 280].

В таинстве Миропомазания христианин получает Святого Духа. Именно в этом сошествии Духа Святого, предсказанного пророками (Ис. 44:3; Иоил. 2:28—29; Мф. 3:11; Мк. 1:8; Лк. 3:16), принятого Сыном Человеческим (Мф. 3:16; Лк. 3:21—22; Ин 1:32—33) и посланного Им ученикам (Лк. 24:49; Ин. 14:16—17; 20:22; Деян. 1:5; 2:1—4) ап. Павел видит доказательство искупления и прощения грехов: «Если же Христос в вас, то тело мертво чрез грех, но дух есть жизнь через праведность. Если же Дух Того, Кто воздвиг Иисуса из мертвых живет в вас, то Воздвигший из мертвых Христа Иисуса оживотворит и смертные тела ваши Духом Своим, живущим в вас... Сам Дух свидетельствует с духом нашим, что мы — дети Божии. Если же дети, то наследники: наследники Божии, сонаследники же Христовы, если мы действительно с ним страдаем, чтобы с Ним же быть прославленными» (Рим. 8:10—11, 16—17).

«Дух в крещении — это живой дух Сына Божьего. Поэтому о Воскресении Христовом говорит основополагающий христианский опыт веры. Христиане получают Дух Христа, значит, Он восстал из мертвых»[21, с. 83]. «Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым» (1 Кор. 12:3). Без Духа невозможно веровать в Христа и воскресение, потому что именно Дух приобщает нас к вечной жизни. Понимание Таинства Миропомазания как личной Пятидесятницы и сошествия Святого Духа на христианина призвано еще более укрепить веру в воскресение. Именно вера в личное воскресение рождает христианское отношение и к жизни и к смерти. «Христос пришел восстановить нас к жизни, которую мы потеряли в грехе, дать нам снова жизнь «с избытком» (Ин. 10:10). А содержание этой жизни и, следовательно, Царства Божия есть Дух Святой... Когда приходит Святой Дух, то Он соединяет нас со Христом, превращает нас в Тело Христово, в сопричастников царственности, священства и пророчества Христа. Ибо Святой Дух, будучи жизнью Бога, поистине есть Жизнь Христа; Он есть Его Дух. Христос, отдавая нам Свою Жизнь, дает нам Святого Духа; а Дух Святой, нисходя на нас и вселяясь в нас, дает нам Того, Чьей Жизнью Он является» [14, с.139]. Именно дарование Духа Христова, Духа Святого в таинстве Миропомазания дает возможность христианину бороться с грехом и побеждать его. Крещение и Миропомазание, как таинственное рождение от Бога, как усыновление во Христе, означает еще и то, что после них человек уже сознательно грешить не будет. «Здесь важна та реальность истинно христианской жизни, что «всякий, рожденный от Бога, не грешит» (1 Ин. 5:18), и даже «не может грешить» (1 Ин. 3:9), поскольку живет уже не «по плоти» и «по Закону», а «по Духу»[1, с. 199].

«Все основные моменты (таинства) и процессы Крещения, в широком и полном смысле этого слова, занимают определенное место в историческом времени жизни человека. Однако в известном смысле они продолжаются и всю его земную жизнь» [1, с. 192]. Так же всю жизнь христианин призван возрастать и в христианском отношении к смерти. Оно характеризуется восприятием смерти как еще одной возможности общения со Христом, как свидетельства о воскресении из мертвых, также связанного с верой в эсхатологическое воссоздание и преображение всего мира. Бесстрашие перед лицом смерти, позволяющее вести бескомпромиссную борьбу с грехом и злом в себе и вокруг себя, рождается в сердце христианина, исполненном Святым Духом, Духом Христа — победителя смерти.

Таким образом, христианское отношение к смерти радикально отличается от языческого и является преемственным развитием ветхозаветного. Переход от ветхозаветного отношения к смерти как к врагу и ожидания победы над ней к христианскому отношению у оглашаемых совершается в Таинстве Крещения или при его актуализации, если оглашаемые уже крещены, и оглашение носит характер восполнения Таинства.

БИБЛИОГРАФИЯ

Священник Георгий Кочетков. Таинственное введение в православную катехетику. Пастырско-богословские принципы и рекомендации совершающим крещение и миропомазание и подготовку к ним. Диссертация на степень maitrise de theologie. — М.:Издание Свято Филаретовской высшей православно-христианской школы, 1998.
Прот. Николай Афанасьев. Вступление в церковь — М.: «Паломник», Центр по изучению религий, 1993.
Прот. Александр Шмеман. Воскресные беседы — М.: «Паломник», 2002 г.
Велецкая Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. — М.: София, 2003.
Громов Д. Иная гуманность (к вопросу о психологии смерти в архаичных и современных культурах) — в книге Велецкой Н.Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. — М.: София, 2003.
Емельянов В.В. Ритуал в Древней Месопотамии. — СПб.: «Азбука-классика»; «Петербургское Востоковедение», 2003.
Седакова О.А. Поэтика обряда. Погребальная обрядность восточных и южных славян. — М.: «Индрик», 2004. — 320 с. (Традиционная духовная культура славян. Современные исследования).
Мень А.В. История религии: В поисках Пути, Истины и Жизни. В 7 т. Т. 2: Магизм и Единобожие: Религиозный путь человечества до эпохи великих Учителей. — М.: СП «Слово», 1991, с. 66.
Мень А.В. История религии: В поисках Пути, Истины и Жизни. В 7 т. Т. 6: На пороге Нового Завета: От эпохи Александра Македонского до проповеди Иоанна Крестителя. — М.: СП «Слово», 1993.
Клемен Карл Христиан. Жизнь мертвых в религиях человечества. — М.: Intrada, 2002.
Геродот. История. В 9 кн./ Геродот; Пер. Г.А. Стратановского. — М.: ООО «Издательство АСТ», «Ладомир», 2002, кн. 2.
Словарь Библейского Богословия. Под ред. Ксавье Леон-Дюфура и др. / Пер. с франц. — Киев, Изд. КАЙРОС, 2003.
Евдокимов Павел. Этапы духовной жизни. От отцов — пустынников до наших дней// пер. с франц. С. Зайденберга и М. Иорданской — М.; Свято-Филаретовская Московская высшая православная школа, 2003.
Протоиерей Александр Шмеман. Водою и Духом. О таинстве крещения. — М.: Гнозис-Паломник, 1993.
Ранние отцы церкви. Антология. // Брюссель, 1988.
Иоанн (Шаховской), архиепископ. Апокалипсис мелкого греха. — М.: «Лепта — Пресс», 2002.
Унамуно Мигель де. О трагическом чувстве жизни / Пер. с испанского, вступ. ст. и комм. Е.В. Гараджа. — К.: Символ, 1996.
Гаврилюк П.Л. История катехизации в древней церкви. / Под ред. свящ. Георгия Кочеткова — М.: Свято-Филаретовская московская высшая православно-христианская школа, 2001 г.
Клеман Оливье. Истоки. Богословие отцов Древней Церкви. Тексты и комментарии / Пер. с франц. Г.В. Вдовиной под ред. А.И. Кырлежева, предисл. Н. Лосского — М.: Центр по изучению религий, Издательское предприятие «Путь», 1994 г.
Мень А.В. История религии: В поисках Пути, Истины и Жизни. В семи томах. Т. 3: У врат Молчания: Духовная жизнь Китая и Индии в середине первого тысячелетия до нашей эры / Художн. В. Виноградов. — М.: СП «Слово», 1992.
Чилтон Брюс. Христианство. Сборник: Смерть и жизнь после смерти в мировых религиях. Сост. Ньюзнер Джекоб (серия «Диалог»)// пер. с англ. М. : Библейско-богословский институт св. апостола Андрея. 2003 г.

bogoslov.ru

Опубликовано: 13/08/2013