Киевский митрополит Петр (Могила) и русская власть

Хорошо известно, что годы Смоленской войны стали временем серьезных перемен в отношениях между Россией и православным духовенством Киевской митрополии. В 1620-х — начале 1630-х гг. западнорусское духовенство, страдавшее от религиозных преследований, искало в Москве поддержки в борьбе с собственным правительством. Когда возникла угроза войны с Россией, власти Речи Посполитой сочли нужным пойти на уступки своим православным подданным. Составленные в ноябре 1632 г. «Пункты успокоения» признавали легальное существование в Польско-Литовском государстве православной Киевской митрополии. Однако власти не желали допустить, чтобы во главе митрополии стояли епископы, поставленные Иерусалимским Патриархом Феофаном без их санкции. Эти епископы должны были уйти, а их место заняли другие люди, лояльные к властям Речи Посполитой. Главным среди новых архиереев был бывший архимандрит Киево-Печерского монастыря Петр (Могила), занявший Киевскую митрополичью кафедру. Вскоре после избрания Петр (Могила) дал властям ощутимое доказательство своей лояльности, благословив казацкое войско в лагере под Переяславом на войну с Россией^[1]. Об отношении к новому Киевскому митрополиту в Москве свидетельствовали действия русских послов в Стамбуле, добивавшихся, чтобы Патриарх Кирилл Лукарис не давал Петру «благословения», так как от него «царскому величеству добра никоторого не будет ни в чем»^[2]. Установившиеся в 1620-х гг. связи между Киевом и Москвой оказались разорваны.

Однако вскоре после заключения Поляновского мира (1634) Петр (Могила) попытался возобновить контакты с Россией. Произошло это при следующих обстоятельствах. В начале 1635 г. из Москвы в Варшаву выехали «великие» послы во главе с князем А. М. Львовым. В своем статейном списке они отметили, что на обратном пути из польской столицы в Вильно (там послы находились 9—11 мая) их посетил Петр (Могила), объезжавший в это время северную часть своей епархии. Митрополит сообщил послам, что «по ево прошению» король отобрал у униатов и отдал ему Софийский собор, где «лежат великие князи киевские». Он выражал надежду, что «для своего многолетного здоровья» царь Михаил Федорович пошлет ему «милостыню», «как ему, государю, Бог известит», а «он... Бога молит» за царя и его «природных чад»^[3]. Митрополит так доказывал свое православие и заботу о киевских святынях и явно выражал желание возобновить прерванные связи. Очевидно, митрополит полагал, что за таким заявлением последует приезд к нему гонца из Москвы, но там его обращение проигнорировали.

Новая попытка была предпринята осенью 1637 г. В это время близкий к Киевскому митрополиту человек — Леонтий Шитик Залесский, наместник Виленского братства Святого Духа, поехал в Россию за милостыней на построение в братстве каменной церкви^[4]. С собой Леонтий Шитик вез грамоты, адресованные царю и Патриарху Иоасафу^[5]. Отношение к посольству оказалось достаточно сдержанным. Послы Виленского братства не были допущены в Москву, и жалованье (правда, довольно значительное — 200 руб.) было отправлено им в Вязьму^[6]. Характерно, что когда послы узнали, что их не допустят в Москву, они попытались передать грамоты Петра (Могилы) вяземским воеводам. Те же отказались их принять «без государева указа»^[7]. Тогда Леонтий Шитик написал царю письмо, в котором просил вернуть ему проезжую грамоту Владислава IV,— это послужило бы в Речи Посполитой доказательством того, что поездка в Россию была предпринята с разрешения властей. Одновременно он обратился к царю с просьбой: «Усердно молим, дабы царское твое величество хотел восприяти писания помененные», т. е. адресованные царю грамоты Петра (Могилы) и Виленского братства. В ответной грамоте царя говорилось лишь о возвращении старцам проезжей грамоты^[8], т. о., грамоту Петра (Могилы) царь не принял.

Известия, поступавшие с Украины во время восстания 1637—1638 гг., вряд ли могли улучшить отношение Москвы к Киевскому митрополиту. Казаки, которых митрополит не хотел «благословить» на восстание против католических властей, выражали недовольство его пассивностью в таком важном для православия деле и сомневались в его преданности православной вере. 20 января 1638 г. выехавший в Россию есаул Черкасского полка Федор Щербина говорил, что, когда летом 1637 г. казаки «изо всех черкасских городков» собрались на раду, они посылали к Петру (Могиле), чтобы он «был с ними в православной крестьянской вере и в соединении», но митрополит «к черкасам не поехал и никово к ним не преслал». Позднее пришедший из Киева «белоруской поп» объяснил. что ждать им нечего, так как «Киевский митрополит православные крестьянские веры отступил и принял папежскую веру»^[9].

Митрополита в отступничестве прямо обвиняли монахи Густынского монастыря, приехавшие летом 1638 г. в Путивль в поисках убежища в России. Они сообщили, что живущий в Полесье их духовный наставник Исаия (Копинский) известил их, что Петр (Могила) «веры хрестьянской ныне отпал и благословлен-де митрополит Петр (Могила) от папы Римского в Великой пост в Патриархи». Митрополит даже принес присягу «хрестьянскую веру ученьем своим попрать и уставить всю службу церковную по повеленью папы Римского»^[10]. Это и заставило монахов искать убежища в России. Правда, о Петре (Могиле) в Москву приходили также известия другого рода. Так, монахи основанного Исаией (Копинским) Мгарского монастыря не присоединились к своим собратьям, а игумен Каллистрат в адресованном густынским монахам письме просил их, чтобы они «униятами их, игумена, и братью, и Киевского митрополита, ложно не называли, а они по-старому живут, в благочестии»^[11].

К весне 1639 г. относится свидетельство, которое позволяет установить, какие из этих сведений в Москве склонны были считать достоверными. В апреле 1639 г. на русскую границу прибыл известный издатель Спиридон Соболь, который привез с собой и изданные книги для продажи, и готовые формы для печатания. Он представился как слуга «кир Петра (Могилы)». 21 апреля московского издателя Василия Бурцева запросили о том, кто такой Соболь. Бурцев сказал, что Петр (Могила), которому служит Соболь, «православные крестьянские веры отпал и приступил к римской вере и ныне он унеят». Вероятно, выступая с таким заявлением, Бурцев хотел очернить нежелательного конкурента. Важна, однако, реакция Москвы на его заявление. Здесь было принято решение «Спиридона Соболя отпустить назад в Литву, чтоб в ево ученье и в книгах смуты не было», так как он служит Могиле, «а Петр (Могила) от православные крестьянские веры отпал»^[12].

В 1639 г. перед Киевским митрополитом открылась новая возможность завязать контакты с Москвой. Связано это было с установлением к этому времени достаточно тесных связей между русскими политиками и молдавским воеводой Василием Лупу. О развитии этих связей был, конечно, осведомлен Петр (Могила), поддерживавший тесные контакты с господарем. Это дало ему возможность оказать русским властям важную услугу. В августе 1639 г. Василий Лупу известил царя о появлении в Молдавии ехавшего к султану самозванца, который выдавал себя за сына Василия Шуйского, господарь приказал его арестовать^[13]. Для проведения расследования и наказания преступника в Молдавию отправился дьяк Богдан Дубровский; ввиду секретности дела дьяк ехал под видом иконника, приглашенного для росписи храма^[14]. Благополучно проехать в Молдавию через земли Речи Посполитой Дубровскому удалось благодаря помощи Петра (Могилы). Позднее в Москве отмечали, что митрополит «радел и берег... государева посланника»^[15].

После оказания такой услуги митрополит имел основания рассчитывать, что теперь его послы будут приняты в Москве, и в октябре 1639 г. он направил в русскую столицу свое посольство^[16]. Во главе посольства стоял наместник Киево-Печерского монастыря Игнатий (Старушич), его сопровождали келарь Николо-Пустынского монастыря, игумены Братского и Выдубицкого монастырей^[17]. Ранг посланцев говорит о том, что в Киеве этой миссии придавали важное значение.

Грамота Петра (Могилы) царю^[18] и заявления его посла в Москве позволяют судить, с какими предложениями обращался к русскому правителю глава Киевской митрополии^[19]. Грамота начиналась с извинений, что из-за «молв и мятежей» он до сих пор к царю не обратился. Это высказывание служит бесспорным доказательством того, что в предшествующие годы никаких непосредственных контактов между Москвой и Киевом не было. Петр (Могила) просил о подтверждении прежних пожалований Киево-Печерскому монастырю (он продолжал им управлять, будучи митрополитом). Свою просьбу он обосновал тем, что монастырь «прародители твоего всесветлого царского величества великие князи российстии создаша и различными изобилии украсиша». В последующем тексте грамоты, предлагая царю содействовать восстановлению храма Святой Софии, отобранной у униатов, митрополит призывал Михаила Федоровича «святым твоим прародителем, создателем церкви Святыя Софии свято поревновати... утехи ради всего российского православного рода». Митрополит послал царю также частицу останков Владимира, «прадеда пресветлого величества твоего».

Сходные мотивы обнаруживаются и в обращениях к царю послов киевских обителей. Так, в челобитной насельников Выдубицкого монастыря говорилось об основании обители «прародителями» царя^[20]. В челобитной Братского монастыря также речь шла о том, что монастырский храм Трех святителей основан «прародителем» царя Владимиром^[21]. Таким образом, в обращениях посольства древние правители Киева провозглашались «предками» московского государя и затрагивалась (хотя и более бегло) тема единства «российского православного рода», к которому, судя по контексту, принадлежали жители и Московской, и Литовской Руси.

Эти заявления Петра (Могилы) и людей его круга делались для того, чтобы побудить царя пойти навстречу их предложениям. Анализ данных предложений позволяет ответить на вопрос, почему митрополит добивался возобновления контактов с Москвой. В своей грамоте Петр (Могила) выражал пожелание, чтобы царь захотел «оскуденье и разоренье святых и чудотворных мест киевских обновити и укрепити». Конкретно речь шла о том, что храм Святой Софии нуждается в иконах, священных сосудах, облачениях, необходимы также средства на «верхов воздвижение». Печерскому монастырю нужен «новый покров и стен живописным мастерством украшение». Капитальный ремонт необходим Выдубицкому монастырю, где должны быть построены «верх весь и ограда». Таким образом, речь шла о самой широкой материальной поддержке со стороны Москвы задуманной в Киеве программы обновления и украшения киевских святынь.

Для полноты представления о характере возобновившихся контактов следует остановиться на просьбах, исходивших от самих киевских обителей. Игнатий (Старушич) просил прислать для Киево-Печерского монастыря Минеи на июль-ноябрь^[22], игумен Никольского Пустынского монастыря Исаия (Трофимович) — Минеи на 12 месяцев, Евангелие напрестольное и церковный Устав^[23], иноки Братского монастыря — иконы, церковные сосуды, облачения, книги (Евангелие, Устав, Минеи на 12 месяцев), а также «жалованье на строение»^[24]. Заслуживает внимания интерес близких к Петру (Могиле) людей к продукции Московской типографии: во всех обителях нуждались в Минеях, которые типографии на территории Киевской митрополии не печатали.

Со своей стороны в ответ на поддержку Петр (Могила) готов был предложить свою помощь в решении важных вопросов. 3 апреля 1640 г. на приеме у царя глава посольства Игнатий (Старушич) предложил основать в Москве монастырь, в котором бы старцы и братия из Братского монастыря «детей боярских и простого чину грамоте греческой и славянской учили». В своем обращении к царю посол писал: «Яко милосердый царь и светило всему православному роду российскому, по воли своеи государской сотвори, а отец митрополит Киевский государскую волю вскоре исполнит и старцов со учителми пришлет»^[25]. В обращении упоминалось, что с просьбой о присылке таких учителей обратился к митрополиту молдавский воевода Василий Лупу. Действительно, по просьбе воеводы в 1640 г. в Молдавию была послана группа учителей во главе с Софронием (Почапским) и его учеником Игнатием (Иевлевичем). В училище, организованном при соборе Трех святителей в Яссах, преподаватели-монахи обучали грамматике, риторике, арифметике, латинскому и греческому языкам^[26]. Это давало Петру (Могиле) основание надеяться, что его предложение может заинтересовать русские власти. Вероятно, ему также было известно о том, что в начале 1630-х гг. русские искали (в частности,в Константинополе) преподавателя для такого училища, и с большим основанием можно думать, что он знал о попытке создания в Москве учебного заведения во главе с приехавшим из Киева протосинкеллом Иосифом^[27]. Возможно, с этим предложением могли быть связаны и планы Киевского митрополита приобрести таким путем определенное влияние на церковную жизнь в России.

Посольство из Киева на этот раз было допущено в Москву, и 9 апреля посланцев митрополита принял царь, сделавший им подарки (Игнатию (Старушичу) — камку, 40 соболей, 20 рублей; другим членам посольства — по камке, 40 соболей и по 15 рублей)^[28]. Это означало установление официальных контактов между Москвой и Киевом. Впрочем, отношение к исходившим от митрополита предложениям оказалось более чем сдержанным^[29]. Правда, по распоряжению царя Петру (Могиле) было послано соболей «на 150 рублев», но в записи царского решения отмечалось, что соболя посланы митрополиту «за ево службу», за содействие поездке Б. Дубровского в Молдавию^[30]. Таким образом, о какой-либо помощи в деле восстановления киевских святынь речи не велось. Конкретные просьбы митрополита (о помощи храму Святой Софии, о изготовлении раки для останков Владимира в Десятинной церкви)^[31] в Москве проигнорировали, осталось без ответа и предложение о создании училища. Достаточно сдержанным оказалось также отношение к просьбам киевских обителей. Правда, в каждую из них было дано соболей «на всякое церковное и монастырское строенье по сту рублев»^[32]. Просьбы о присылке в обители священных сосудов и облачений в Москве не услышали. Что касается книг, то в деле имеется распоряжение выдать «безденежно» месячные Минеи посланцам Братского^[33] и Киево-Печерского^[34] монастырей, если соответствующие экземпляры есть на Печатном дворе. Не была удовлетворена просьба монахов о разрешении ежегодно приезжать в Москву «для вымены икон святых и для покупки нужных вещей к поделке и писму святых церквеи Святое Софии, и Печерские лавры, и Выдубицкого монастыря»^[35].

Чем же было вызвано столь сдержанное отношение в Москве к просьбам из Киева? В нашем распоряжении имеется свидетельство, которое дает возможность ответить на этот вопрос. В августе 1641 г. на Свенскую ярмарку приехали за «милостыней» старцы из виленского Духова монастыря строитель Иов (Константинов) и Игнатий (Черляков). Старцев задержали и отправили в Москву. Здесь решался вопрос, как с ними поступить. Было решено выдать старцам небольшое жалованье: строителю 10 рублей, старцу 6 рублей, но при этом Михаил Федорович «у своеи царской руки быти не велел, для того что они в унее»^[36]. Очевидно, полной уверенности в том, что духовенство Киевской митрополии подчинилось власти папы, не было, иначе старцев вообще не допустили бы в Москву и не дали «жалованья», но сомнения в «православии» западнорусского духовенства продолжали сохраняться, и это заставляло с недоверием относиться к предложениям, исходившим из Киева.

Вероятно, итог состоявшихся в 1640 г. переговоров, способствовал тому, что новое посольство из Киева появилось в Москве лишь весной 1644 г. Посольство возглавили лица менее значимые, нежели в 1640 г.: уставщик Киево-Печерского монастыря Иринарх и архидьякон Амвросий. Дело о приезде посольства утрачено, известны лишь отписки путивльского воеводы об отпуске посланцев из Путивля в Речь Посполиту в июне 1644 г.^[37] Однако важные свидетельства о посольстве сохранились в книге, куда заносились записи о жалованье духовным лицам, приезжавшим в Москву в 1645—1647 гг.^[38] Так, в книге обнаруживается ряд справок о «жалованье», выданном посланцам Петра (Могилы) в 1644 г. Поскольку «жалованье» неоднократно было ответом на принесенные дары, то в ряде случаев в книге фиксировались также сведения о них. В одной из справок отмечено, что в числе подарков царю были «2 книги печатные в десть, одна — Беседы апостольские, другая — Деяния апостольские с Апокалипсисом»^[39]. Одну из этих книг есть основание отождествить с киевским изданием 1623 г. Бесед свт. Иоанна Златоуста на 14 посланий апостола Павла, другая, по-видимому, представляла собой конволют двух киевских изданий 1620-х гг.: Беседы Иоанна Златоуста на Деяния святых апостолов 1624 г. и Толкование на Апокалипсис Андрея, архиепископа Кесарии Каппадокийской, 1625 г. Таким образом, послать царю книги, напечатанные в годы его правления, Петр (Могила) не решился, но и посылка в Москву киевских изданий 1620-х гг. заслуживает внимания. Очевидно, к 1644 г. в Киеве уже знали, что в Москве нет такого отрицательного отношения к «литовским книгам», как в конце правления Патриарха Филарета.

Участники посольства получили такое же «жалованье», как участники посольства 1640 г.^[40], однако иным оказалось «жалованье», посланное Петру (Могиле). Ему было отправлено «на милостину и на церковное строенье 20 сороков соболей по цене на 1000 рублев»^[41]. И упоминание о «церковном строенье», и размер посланных средств свидетельствуют о том, что на этот раз просьбы о помощи киевским святыням были услышаны. Характерно, что вместе с посланцами в Киев был отправлен «сусальник» Яким Тимофеев для работы в Софийском соборе^[42].

Одновременно с соболями Петру (Могиле) в ответ на его дар были переданы московские издания: «2 книги Прологи на весь год да 2 книги Кирилла, Патриарха Иеросалимского, печатные»^[43]. «Книга Кирилла, Патриарха Иеросалимского» — это только что напечатанная в типографии Печатного двора «Кириллова книга», сборник, содержавший, по оценке Т. А. Опариной, «основной репертуар бытующих в русской рукописной традиции первой половины XVII в. полемических сочинений Киевской митрополии»^[44]. Важно отметить, что экземпляры книги были не только посланы митрополиту, но и вручены членам посольства — Иринарху и Амвросию, а также сопровождавшему их «приказному человеку» Ивану Передмирскому. Такими демонстративными жестами правящие круги в Москве показывали, как представляется, свое положительное отношение к западнорусской книжности. При отъезде посланцам Петра (Могилы) было предоставлено 20 подвод для перевозки их имущества, а воевода Путивля должен был дать еще 20 подвод для их переезда в Густынский монастырь^[45]. Все эти факты свидетельствуют о серьезном улучшении отношения в Москве и к Киевской митрополичьей кафедре, и к православному духовенству Киевской митрополии.

Источники не дают прямого ответа на вопрос, почему эти перемены обозначились именно в 1644 г., но, как представляется, их следует поставить в связь с тем, что приезду послов Петра (Могилы) предшествовал созыв в 1643 г. церковного Собора в Яссах, на котором подготовленное в Киеве «Исповедание веры» было утверждено после исправлений, внесенных греческим теологом Мелетием Сиригом, а затем в мае 1643 г. текст был одобрен восточными Патриархами^[46]. Об этих событиях сообщил в Москву сам Мелетий Сириг. В письме от 15 декабря 1644 г. он писал о книге, составленной им в Яссах вместе с Киевским митрополитом, в которой «выписаны все церковные догматы», и просил средств на ее издание. Письмо было доставлено в Москву в марте 1645 г.^[47] В нем, однако, упоминается более раннее письмо аналогичного содержания, отправленное в Россию из Молдавии, т. е., очевидно, вскоре после завершения работы Собора в Яссах. Мелетий Сириг был известен в Москве как лицо очень авторитетное в православном мире. Один из главных русских агентов на Ближнем Востоке — Иван Петров писал о нем в Москву, что «такова учителя второго не обретаетца во всей вселенной ни в котором месте»^[48]. Сообщение такого авторитетного лица об участии Петра (Могилы) в подготовке «Исповедания веры», одобренного восточными Патриархами, должно было устранить сомнения в православии Киевского митрополита. Повороту в отношениях могли способствовать и другие факторы — наметившееся сближение России и Речи Посполитой в борьбе с набегами татар, рост интереса духовных и светских кругов в Москве к киевской «учености».

Изложенные факты позволяют сделать определенные выводы о характере отношений между Москвой и Киевом во 2-й половине 1630-х — 1-й половине 1640-х гг. После разрыва в годы Смоленской войны эти отношения в течение ряда лет не налаживались и лишь в середине 1640-х гг. наступило заметное улучшение. Одним из главных препятствий были сомнения русских властей в православии духовенства Киевской митрополии. Вместе с тем упорные попытки Петра (Могилы) возобновить прерванные связи говорят о том, что он, по-видимому, уже не представлял себе нормальной жизни Киевской митрополии без возобновления контактов с Россией.

Журнал «Вестник церковной истории»

^[1] Грушевський М. С. Iсторiя Украiни — Руси. Т. 8. Ч. 1. Киiв, 1995. С. 186—187.
^[2] РГАДА, ф. 89 (Сношения России с Турцией), 1632 г., № 3, л. 378—380.
^[3] Там же, ф. 79 (Сношения России с Польшей), кн. 49, л. 894.
^[4] Грамота Владислава IV с разрешением на поездку датируется 27 сентября (н. ст.) 1637 г. (Там же, ф. 52 (Сношения России с Грецией), 1638 г., № 2, л. 5—7).
^[5] Там же, л. 20.
^[6] Там же, л. 10.
^[7] Там же, л. 20.
^[8] Там же, л. 22—23.
^[9] Там же, ф. 210 (Разрядный приказ). Белгородский стол, стб. 82, л. 49—50.
^[10] Акты, относящиеся к истории Юго-Западной России (далее — АЮЗР). Т. 3. СПб., 1861. № 2. С. 5.
^[11] Там же. № 7. С. 14.
^[12] Русско-белорусские связи: Сборник документов (1570—1667 гг.). Минск, 1963. № 136. С. 158—160.
^[13] Исторические связи народов СССР и Румынии в XV — нач. XVIII в. Т. 2: 1633—1673 гг. М., 1968. № 10.
^[14] РГАДА, ф. 68 (Сношения России с Молдавией и Валахией), оп. 1, 1639 г. № 1.
^[15] АЮЗР. Т. 3. № 44. С. 50.
^[16] Грамота митрополита царю датирована 29 октября 1639 г.
^[17] О составе посольства см.: АЮЗР. Т. 3. С. 28.
^[18] Там же. № 48.
^[19] Предложения эти неоднократно излагались в научной литературе. Их последнюю характиристику см.: Hodana T. Miedzy krolem a carem: Moskwa w oczach prawoslawnych rusinow — obywateli Rzeczypospolitej. Krakow, 2008. S. 156—157.
^[20] АЮЗР. Т. 3. № 19. С. 30.
^[21] Там же. № 40. С. 44.
^[22] Там же. ¹ 46. С. 50—51.
^[23] Там же. ¹ 41.
^[24] Там же. ¹ 20. С. 31; ¹ 40. С. 44.
^[25] Там же. ¹ 33. С. 39.
^[26] Panaitescu P. P. L’influence de l’oeuvre de Pierre Mogila, archeveque de Kiev dans les Principautes roumaines // Melanges de l’Ecole roumaine en France. 1926. № 1.
^[27] Фонкич Б. Л. Греко-славянские школы в Москве в XVII в. М., 2009. С. 11—12, 14, 49—50.
^[28] АЮЗР. Т. 3. № 34.
^[29] На это правильно указывает Т. Ходана (Hodana T. Op. cit. S. 157).
^[30] АЮЗР. Т. 3. № 44. С. 50.
^[31] Об этом было специальное ходатайство, см.: Там же. № 39. С. 44.
^[32] Там же. № 44. С. 50
^[33] Там же. № 43. С. 46.
^[34] Там же. № 46. С. 50—51; № 48. С. 52.
^[35] Там же. № 34. С. 44.
^[36] РГАДА, ф. 52, 1641 г., № 18, л. 1—4, 11.
^[37] АЮЗР. Т. 3, № 63.
^[38] РГАДА, ф. 52, кн. 5.
^[39] Там же, л. 179.
^[40] Там же, л. 133, 179 об.— 180.
^[41] Там же, л. 180.
^[42] Там же, л. 181.
^[43] Там же, л. 180 об.
^[44] Опарина Т. А. Иван Наседка и полемическое богословие Киевской митрополии. Новосибирск, 1998. С. 226.
^[45] РГАДА, ф. 52, кн. 5. л. 181.
^[46] Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Кн. 6. М., 1996. С. 561, 689 (комментарии М. В. Дмитриева).
^[47] [Муравьев А. Н.] Сношения России с Востоком по делам церковным. Ч. 2. СПб., 1860. С. 305—306; Николаевский П. Ф. Из истории сношений России с Востоком в половине XVII в. СПб., 1882. С. 2, 5.
^[48] РГАДА, ф. 52, 1649 г., № 24, л. 22.