Плотность жизни

1. Гробы крашеные

Быть живым — намного сложнее, чем кажется. Часто называют жизнью чёрточку между двумя датами на могильной плите: датой рождения и датой смерти. И это неспроста. Нам кажется, что достаточно просто родиться и ещё не быть умершим, чтобы быть живым. Но это не так.

Человек может как бы жить и не быть при этом живым, а только казаться — иметь кажимость бытия вместо бытия. И такой кажущийся себе и другим человек будет жить, учиться, вступать в отношения, производить на свет детей, участвовать в жизни других людей, влиять на их судьбы. И при этом спать, ибо сознание его не пробудилось по-настоящему. Обыватели, как правило, и есть такие полуживые, спящие душой, не пробуждённые к личностной жизни люди. Строить с ними отношения может быть так же опасно, как садиться в машину к обкуренному или пьяному таксисту.

Они живут в смерти, и никакие внешние воздействия не могут им помочь пробудиться, кроме разве страданий, каких-то глубинных потрясений, пробивающих броню крепчайшего кокона, в котором такие мертвецы существуют. Гробы крашеные? Да, и эти гробы, как и ад у Сартра («За закрытыми дверями»), закрываются наглухо не извне, а изнутри.

Обыватель — толстокож, а художник, зачастую, — человек без кожи.

Это нормальный порядок вещей. «Чувство прекрасного — это интенсивность» (Андрей Кончаловский). И потому плох обыватель, который не утончает себя художеством, который не стремится преодолеть свою толстокожесть. Он заперт изнутри, и должен сам откупориться, сам открыть дверку жизни. Он должен возжелать жизни (уязвимой открытости, а не защищённой закрытости), а для этого жизнь сначала должна как бы просочиться в его неживую душу. Это и есть дело воспитания, просвещения, обучения, проповеди, миссии.

«Согласно классической теории апперцепции, развитой Гербартом, восприятия «a», «b», «c», попадая в душу, могут удержаться в ней и соответственно развиться только при наличии уже имеющихся и зафиксированных в области памяти, лежащих в глубинах сферы душевной жизни однородных образов A, B, C: в таком случае оно происходит за счет учителя «интуитивно». Мы берём как бы напрокат не наши силы» (прот. Василий Зеньковский «Педагогика»).

2. Жизнь — это усилие во времени

Но мы склонны хитрить, обманывать не столько других, сколько (в первую очередь) себя. Мы ленивы, а потому предрасположены рядиться в знание и понимание, рядиться в жизнь, чтобы избежать предельного усилия, без которого не может быть ничего подлинного: ни знания, ни понимания, ни жизни. Жизнь — это усилие во времени (Пруст). Она дана не для покоя, а для предельного напряжения сил (Бибихин). Человек рождается в этом напряжении сил, в этом желании преодолеть себя, свою самодостаточную мёртвость. Почему одни люди рождаются с такой жаждой, а другие нет — тайна. Но проснуться может каждый, если только приложит к тому усилия. Мир полон причин и поводов, о которые может споткнуться человек, чтобы проснуться.

Жизнь обычного человека как бы разжижена — это мало концентрированный раствор жизни. По большому счету жизнь — во всём, мы потребляем жизнь, чтобы жить. Еда — тоже жизнь. Когда мы хотим кушать, мы, по сути, хотим наполниться, насытиться жизнью тех фруктов, овощей, зерновых, животных, которых мы съедим. Это необходимый минимум жизни, который присущ каждому.

Но вот мы встречаемся с голодным, продрогшим щенком. Съесть мы его не можем — это понятно. И не надо смеяться, большинство из нас функционирует именно в таком режиме: могу съесть — не могу съесть, и если не могу проглотить, пожрать тем или иным способом, то мне это не нужно. И тогда можно пнуть эту несчастную собачонку ногой, чтобы не приставала. Или, ещё хуже, можно напитаться её жизнью другим способом — покалечив её, причинив ей страдания или даже смерть (Мишка из эссе «Жизнь» А.Ф. Лосева). Так питается живущая в нас смерть.

То же самое происходит и при встрече с убогим, несчастным человеком. Мы не воспринимаем другого как причину родить себя нового — лучшего — для него. Не привили нам такого понимания, не читали нужных книжек и не являли достойных примеров поведения. А ведь и щенок, и человек, нуждающийся в нашей помощи — это дар небес, это случай стать живым, настоящим. У Тургенева есть миниатюра «Милостыня», героем которой является добрый старик, который стал нищим, раздав своё добро. Он всегда был щедр к бедным, но вот сам стал больным и бедным, а ему никто не подаёт.

«Вспоминал он, как и он был некогда здоров и богат — и как он здоровье истратил, а богатство раздал другим, друзьям и недругам... И вот теперь у него нет куска хлеба — и все его покинули, друзья ещё раньше врагов... Неужели ж ему унизиться до того, чтобы просить милостыню? И горько ему было на сердце и стыдно».

Шёл он так и плакал, как вдруг услышал:

«— Ты всё свое богатство роздал, — послышался ровный голос... — Но ведь ты не жалеешь о том, что добро делал!
— Не жалею, — ответил со вздохом старик, — только вот умираю я теперь.
— И не было бы на свете нищих, которые к тебе протягивали руку, — продолжал незнакомец, — не над кем было бы тебе показать свою добродетель, не мог бы ты упражняться в ней?
Старик ничего не ответил — и задумался.
— Так и ты теперь не гордись, бедняк, — заговорил опять незнакомец, — ступай, протягивай руку, доставь и ты другим добрым людям возможность показать на деле, что они добры».

Всё на свете может быть причиной нашего рождения и, в той же мере, причиной нашей погибели.

Данная нам жизнь — всего лишь средство для обретения настоящей жизни. Но мы должны осуществить усилие. Примерно такое же по силе усилие, как во время рождения из чрева матери. Представляете каково напряжение сил малыша в период родов? Вот такое же предельное усилие, пограничное между жизнью и смертью, человек должен повторить во имя рождения в духе. То есть, во имя рождения подлинного человека из вечно спящего животного.

3. Плотность жизни

Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это...
(Иосиф Бродский)

Предельное бытие и есть бытие. Жизнь — это заданность, которую надо осуществлять в себе снова и снова, каждую секунду. Её в нас нет, когда не осуществляем. Об этом хорошо и много говорит Мамардашвили в лекциях о Прусте. Внутри нас как бы существует точка, в которой сталкивается человек с человеком, и побеждает тот, чье сердце сильнее. Встречаясь с реальностью, мы не должны полагаться на какие-то самодвижущиеся в нас механизмы, чтобы осознавать и действовать исходя из себя, из своей подлинности. Тогда мы рискуем проснуться и быть. Именно рискуем! Потому что, когда мы не рискуем, мы и не живём. Функционируем, но не живём.

В своём романе «В поисках утраченного времени» Пруст как раз и приходит к выводу, что утраченным было всё то время, когда он не был предельно напряжен, когда не действовал из себя, когда не был по-настоящему живым.

Искусство — один из путей к пробуждению, к прозрению сути вещей. «Искусство — это то, чего смутно жаждут все вещи» (Рильке). Речь о подлинном бытии, конечно, об искусстве в самом высоком значении этого слова.

В любом жанре искусство заключается в прозрении, в откровении, в отблеске подлинного, пойманного воображением творящего. Синергия бытия и личности — суть искусства. Роман с Реальностью. Произведение искусства непременно несёт в себе заряд предельного подлинного бытия и, как ключевой аккорд, несет в себе ключик от дверцы. Вспомним о теории апперцепции, чтобы понять в чем миссия художников. Они — как учителя человечества, как миссионеры — поджигатели сердец подлинными чувствами и смыслами. «Поэт и творец ничего не выдумывают, ничего не показывают, они вынуждают быть» (Антуан де Сент-Экзюпери).

Но Господь — Творец, конечно, не менее талантлив, чем художники. Он — первый Художник из художников, Единственно Сущий в своём предельном бытии — разбросал ключи по всему миру.

Способный воспринимать, постигать Его Искусство, вовлекается в бесконечное созидание жизни и становится соработником Богу.

«Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» — говорит ап. Павел (Евр.11:1).

Осуществление ожидаемого возможно только для реально живущего, осуществляющего своё бытие человека, для рождённого в жизнь вечную — духовную.

Мне вспоминается Лев Рубинштейн, который заметил как-то, что коридор коммунальной квартиры казался в детстве огромным не потому, что был большим по метражу, а исключительно потому, что был всячески захламлён, завален множеством вещей. Восприятие пространства зависело от количества предметов, размещаемых на единицу пространства.

Примерно то же самое можно сказать и о жизни, о плотности жизни. Она должна быть максимально наполнена, предельно насыщена жизнью, чтобы быть живой. Разреженная жижа вместо жизни навевает тоску и уныние, порождает всяческие глупости и грубости.

Люди по-разному уплотняют свою жизнь (внешнюю и/или внутреннюю): читают хорошие, наполненные жизнью, книги, заводят животных, путешествуют, общаются, дружат, рожают детей, создают всяческие условия для усложнения жизни, приближая её к предельным границам. В нашем доме, к примеру, на квадратный метр жилища (аналогия с коридором Л.Рубинштейна), плотность жизни очень велика благодаря живности: 9 пар крыльев, 12 хвостов, не считая рыбьих. А сколько замечательных книг, в которых жизнь прям таки утрамбована — только бери.

Но есть несчастные счастливцы, которые настолько живы, что смыслом их существования становится предельное напряжение ради подлинного существования и познания (Сократ, Кьеркегор, Мамардашвили...). Такие личности живут на пределе человеческих сил, плотность их жизни столь велика, что обычные люди потребляют оставленные ими дары (произведения) понемногу, по чуть-чуть, постепенно приобщаясь к их величию, напитываясь их мощью, чтобы однажды проснуться, пробудиться и начать быть по настоящему — осуществляться.

Высокая плотность жизни крайне нужна для того, чтобы держать удар, чтобы не расплющиться до амёбы под ударами судьбы, чтобы сохранить в себе жизнь и под прессом зла. Плотность жизни — это преодоление смерти, причина и результат её преодоления.