Учение святителя Феофана Затворника о мытарствах

Святитель Феофан Затворник

Среди огромного массива богословских тем, содержащихся в наследии святителя Феофана Затворника, учение о мытарствах, на первый взгляд, не производит впечатления особой значимости: ему не посвящено ни одного специального произведения, и даже в тех книгах, в которых о нём говорится, общий объём дискурса исчисляется всего несколькими абзацами.

Тем не менее, незаурядный творческий ум святителя Феофана сумел так себя проявить в этих кратких текстах, что влияние его учения о мытарствах в разделе православного богословия о загробной участи души является весьма ощутимым как в XX веке, так и в начале XXI.

С другой стороны, поскольку в наши дни учение о мытарствах встречает противников даже в среде известных православных миссионеров^[1], представляется важным выяснить отношение к этому вопросу столь авторитетного и сравнительно близкого к нам по времени святого отца, как Феофан Затворник.

Главным источником, откуда мы можем почерпнуть сведения по указанной теме, надо признать книгу святителя Феофана «Толкование на 118-й псалом», а более конкретно — объяснение стиха 80-го: «Буди сердце мое непорочно во оправданиих Твоих, яко да не постыжуся». Здесь святитель Феофан пишет следующее: «Пророк не упоминает, как и где да „не постыдится“. Ближайшее непостыждение бывает во время восстания внутренних браней... Второй момент непостыждения есть время смерти и прохождения мытарств... Но окончательное непостыждение — на Страшном суде, пред лицем всевидящего Судии, пред сонмом ангелов и всех святых»^[2].

Рассмотрим, что же именно пишет святитель Феофан о мытарствах: «Как ни дикою кажется умникам мысль о мытарствах, но прохождения им не миновать. Чего ищут эти мытники в проходящих? — Того, нет ли у них их товара. Товар же их какой? — Страсти. Стало быть, у кого сердце непорочно и чуждо страстей, у того они не могут найти ничего такого, к чему могли бы привязаться; напротив, противоположная им добротность будет поражать их самих, как стрелами молнийными. На это один из немалоученых вот какую еще выразил мысль: мытарства представляются чем-то страшным; а ведь очень возможно, что бесы, вместо страшного, представляют нечто прелестное (льстивое, коварное). Обольстительно-прелестное, по всем видам страстей, представляют они проходящей душе одно за другим. Когда из сердца в продолжение земной жизни изгнаны страсти и насаждены противоположные им добродетели, тогда, что ни представляй прелестного, душа, не имеющая никакого сочувствия к тому, минует то, отвращаясь от того с омерзением. А когда сердце не очищено, тогда к какой страсти наиболее питает оно сочувствия, на то душа и бросается там. Бесы и берут ее, будто друзья, а потом уж знают, куда ее девать. Значит, очень сомнительно, чтобы душа, пока в ней остаются еще сочувствия к предметам каких-либо страстей, не постыдилась на мытарствах. Постыждение здесь в том, что душа сама бросается в ад»^[3].

Легко заметить, что взгляд святителя Феофана на мытарства включает в себя три существенных элемента:

• Во-первых, святитель Феофан, как и вся православная святоотеческая традиция, уверен в реальном существовании мытарств;
• Во-вторых, интерпретация святителем Феофаном самого процесса прохождения мытарств заметно дополняет общепринятую;
• Наконец, в-третьих, в обоснование своей оригинальной трактовки мытарств святитель Феофан ссылается на автора, имени которого он не называет, а обозначает его как «одного из немалоученых».

По первому пункту надо сказать, что учение о мытарствах отнюдь не было для святителя Феофана уступкой традиции. Если мы посмотрим, где и как он пишет о мытарствах, то поймём, что для него это было важной составляющей духовной жизни и всего христианского пути ко спасению. Например, в книге «Что есть духовная жизнь и как на неё настроиться» святитель Феофан пишет: «Пришло мне на мысль вот что Вам подсказать! Достаньте Четьи Минеи за март месяц и прочитайте там рассказ блаженной Феодоры о том, как она проходила мытарства. Он помещен в житии Василия Нового под 26 марта. Само житие старца велико. Прямо начинайте с рассказа Феодоры, а где он начинается, можете узнать по заметкам на полях... Вот этот-то рассказ я и советую Вам прочитать со вниманием. Он очень поучителен. И к самопознанию он поруководит, и паче внедрит убеждение в силе слезного покаяния и исповеди»^[4].

В другом месте, а именно в письме к мужу умирающей сестры, святитель Феофан пишет: «...У отошедших скоро начинается и подвиг перехода через мытарства. Тут нужна сестре помощь. Думайте об этом, и вы услышите вопль: помоги! Вот на что надлежит нам устремить все внимание и всю любовь к ней. Я думаю, самый действительный показатель любви вашей к усопшей будет то, если с минуты отхода души погрузитесь в молитву о ней в новом ее состоянии и новых неожиданных нуждах. Начав так, непрестанно молитесь Богу о помощи ей, особенно в продолжении шести недель, да и далее. В сказании Феодоры — мешок, из которого ангелы брали, чтобы отделываться от злых духов, были молитвы ее старца. То же будут и ваши молитвы. Не забудьте так сделать, — вот и любовь! Поскорее и меня известите... и я тоже начну, и дети пусть так делают... А слишком горевать и убиваться — мало имеет смысла»^[5].

Относительно второго аспекта оригинального истолкования процесса прохождения мытарств у святителя Феофана, надо заметить, что его трактовка интересна, необычна и познавательна, но нельзя отрицать того, что она не находит прямого подтверждения в тех описаниях мытарств, которое мы видим в житии св. Василия Нового и во многих других как древних, так и новых источниках. Так, в «Мытарствах блаженной Феодоры» прямо говорится, что бесы клеветали на неё, устрашали и пытались вырвать её душу из рук святых ангелов.

Многие старинные православные иконы, изображающие посмертные мытарства души, живописуют не соблазнение, а именно истязания души бесами. Современник святителя Феофана святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет: «Для истязания душ, проходящих воздушное пространство, установлены темными властями отдельные судилища и стражи в замечательном порядке. По слоям поднебесной, от земли до самого неба, стоят сторожевые полки падших духов. Каждое отделение заведывает особенным видом греха и истязывает в нем душу, когда душа достигнет этого отделения. Воздушные бесовские стражи и судилища называются в отеческих писаниях мытарствами, а духи, служащие в них, — мытарями»^[6].

Иеромонах Серафим (Роуз) ту же мысль выражает ещё более отчётливо: «...Существует истязание бесами, которые появляются в страшном, но человеческом виде, обвиняют новопреставленного в грехах и буквально пытаются схватить его тонкое тело, которое крепко держат Ангелы; и все это происходит в воздухе над нами и может быть увидено теми, чьи глаза открыты для духовной реальности»^[7].

Сам глагол «мытарить» в русском языке, согласно общепризнанным словарям, означает не «соблазнять», не «прельщать» и не «увлекать», а именно «подвергать мытарствам», то есть «мучить», «беспокоить», «утомлять», «истязать», «плутовать», «насмехаясь потешаться» и «издеваться»^[8].

Святитель Феофан Затворник, несомненно, является большим авторитетом в православной экзегетике, в особенности новозаветной, а также и в области нравственного богословия. Но с точки зрения сугубо догматической восприятие им проблемы мытарств скорее похоже всё-таки на частное богословское мнение, а не на выражение общецерковного духовного опыта.

Вместе с тем, ничто не препятствует нам считать этот теологумен святителя Феофана правильным, ведь по совокупности обстоятельств представляется вероятным, что на мытарствах могут быть явления и того и другого рода: и истязания, и прельщения. Души людей слишком различны, их состояния и отношение к Богу весьма многообразны, соответственно, и тактика сатаны с целью их уловления может варьироваться в широких пределах, чем и объясняется неоднозначность свидетельств о мытарствах даже в тех источниках, которые заслуживают полного доверия.

Что касается третьего отмеченного нами аспекта, то определить, кого именно имел в виду святитель Феофан под «немалоучёным» и у кого он заимствовал эту необычную трактовку мытарств как обольщения, оказывается не так легко. Если бы эту идею святитель Феофан взял у кого-то из тех святых отцов, на которых он обещает ссылаться в начале своего толкования 118-го псалма, он обязательно указал бы его имя. Следовательно, это должен быть автор образованный, авторитетный для святителя Феофана, но не прославленный ещё в лике святых. Ни у кого из крупных русских богословов и догматистов XIX века такой идеи найти не удаётся. Духовные писатели, рассуждавшие о посмертной участи души в конце XIX века, такие как протоиерей Григорий Дьяченко или монах Митрофан, такой мысли тоже не воспроизводят. Никто из современных авторов, цитирующих это место из святителя Феофана, не объясняет, кто этот «немалоучёный» писатель, подавший владыке Феофану столь оригинальную идею.

Но в действительности всё оказывается довольно просто. Святитель Феофан Затворник, как видно из его наследия, был прекрасно знаком с богословским творчеством преподобного Никодима Агиорита, или Святогорца, и даже осуществил перевод, вернее свободное авторское переложение с греческого на русский язык его знаменитой книги «Аoratos polemos» («Невидимая брань»). Эта книга, как было недавно доказано, была переведена греческим богословом Эммануилом Романитисом^[9] с латинского перевода сочинения итальянского иеромонаха-театинца Лоренцо Скуполи «Combattimento spirituale» или «Брань духовная». Преподобный Никодим Святогорец существенно отредактировал этот перевод, дополнив его многочисленными святоотеческими ссылками и кое-где (как, например, в фрагменте о медитации или размышлениях о страданиях Христовых) подправив с точки зрения православной аскетики. Правда, в книге «Невидимая брань» ничего о мытарствах не говорится, что не удивительно, ведь у римо-католиков нет такого учения, а греческий перевод, даже в редакции Никодима Святогорца, получился довольно близким по смыслу к итальянскому подлиннику^[10].

У католиков есть учение о чистилище (purgatorium), однако о чистилище в книге «Брань духовная» тоже ничего не говорится. Но даже если бы и говорилось, то, конечно, православные авторы не стали бы этого переводить. Заметим также, что учение католиков о чистилище, о котором сам святитель Феофан писал, что оно похоже на учение о мытарствах, но «не то же»^[11], никакого отношения к концепции мытарств у Никодима Святогорца иметь не может, поскольку бесы, согласно этому учению, людей в чистилище именно мучают, а не прельщают.

Однако есть в книге «Невидимая брань» фрагмент, очень напоминающий учение Никодима Святогорца и святителя Феофана о мытарствах. Это глава тринадцатая из второй части под названием «Четвертое искушение в час смерти — призраками». Позволю себе процитировать этот фрагмент: «Если б враг наш, злой, лукавый и упорный, никогда не утомляющийся искушать нас, восхотел в час смерти тебя и соблазнить какими-либо призраками, видениями и преображениями в Ангела светла, ты стой твердо в осознании своей скудости и своего во всем ничтожества. И скажи ему сердцем мужественным и небоязненным: „Возвратись, окаянный, во тьму свою. Как недостойному, мне не подобают видения и откровения. Одно мне нужно — безмерное благоутробие Господа моего Иисуса Христа, молитвы и заступления Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии и всех святых“... Таковы наиболее употребительные оружия, какими враг нападает на нас в последний час смертный. Но он употребляет на это и всякую другую страсть, какою кто из умирающих обладаем был в жизни и на какую наиболее был падок, и старается возбудить ее, чтоб он отошел в страстном настроении, имеющем решить и участь его. Посему-то прежде приближения часа брани оной великой надлежит нам, возлюбленные, вооружиться против сильнейших страстей своих и, мужественно вступив в брань с ними, преодолеть и очиститься от них, чтоб облегчить себе победу и тогда, в час твой последний, который может найти в каждое мгновение. Всякому в сем отношении говорит Господь: воюй их, дондеже скончаеши их (1 Цар. 15:18)»^[12].

Таким образом, Никодиму Святогорцу оставалось лишь продолжить мысль Лоренцо Скуполи и предположить, что бесовские прельщения, иллюзии и соблазны, которые начинаются у смертного одра христианина, продолжаются и при прохождении мытарств.

Эту мысль Никодим Святогорец приводит в толковании канона на праздник Воздвижения Честнаго и Животворящего Креста Господня. Здесь он, в частности, пишет: «...Демоны, падшие с неба, одни остались в надземном, т. е. поднебесном воздухе, другие — в окружающем землю, а третьи ниспали в подземный воздух (в преисподнюю). Те из них, которые находятся в поднебесном воздухе, препятствуют восхождению душ после смерти и прельщают различными мечтаниями и обольщениями ум тех, которые стараются созерцать духовное. А те, которые пребывают в окружающем землю воздухе, искушают людей живущих на земле постыдными, хульными и лукавыми помыслами. Поэтому, как скоро начертывается священниками в воздухе знамение честного креста и особенно в сегодняшний праздник Воздвижения, его трепещут и страшатся демоны и надземные, и земные, и подземные. Ибо, с одной стороны, вся воздушная стихия представляет одно и непрерывное целое, от неба до преисподних, а с другой — демоны, как духи, хотя находятся и в подземных пространствах, однако в преграде земли не имеют препятствия к тому, чтобы чувствовать Божественное действие, производимое от креста в воздухе. Почувствовав его, они содрогаются, страшатся и трепещут»^[13].

Прямое влияние учения святителя Феофана о мытарствах мы находим у одного из самых неординарных катехизаторов нашего времени, в работе профессора А. И. Осипова «Посмертная жизнь». Процитировав мысль святителя Феофана, профессор Осипов развивает её дальше: «Мытарства — это не наказание Божье за грехи, а последнее лекарство для тяжело больных — для тех, кто не только отдавался страстям, но и оправдывался в них, не каялся и „достиг“ высокого мнения о себе, своих достоинствах, своих заслугах перед Богом и людьми. Для такой души мытарства и представляют собой совершенные средства познания своего дна, ибо без этого познания невозможно обращение ко Христу, принятие Его — невозможно спасение... Мы все знаем, что значит огонь страсти — человек вдруг подчиняется жуткому гневу, алчности, похоти! И тогда долой разум, совесть, добро, собственное благополучие. Вот это и происходит там, только в неизмеримо большей степени. В душе обнажается во всей полноте действие той страсти (или страстей), в удовлетворении которой человек видел весь смысл своей жизни. И тот, кто не боролся с ней, служил ей, для кого она была смыслом его жизни, тот не устоит перед лицом демонских искушений, бросится на них, как на приманку. Так происходит срыв на мытарстве и ниспадение души в лоно бессмысленного и ничем неутолимого огня горения этой страстью. Ибо, если в земных условиях она иногда по временам могла еще получать себе пищу и успокоение, то там для нее, открываются, действительно, муки Тантала»^[14].

Другой знаменитый православный катехизатор современности иеромонах Серафим (Роуз) в своей замечательной книге «Душа после смерти» последний параграф шестой главы назвал «Учение епископа Феофана Затворника о воздушных мытарствах». Здесь он констатирует, что святитель Феофан рассматривал учение о мытарствах «как составную часть всего православного учения о невидимой брани или духовной борьбе с бесами»^[15]. Отец Серафим тоже приводит толкование святителя Феофана на 80-й стих 118-го псалма, но лишь в качестве общего подтверждения истинности святоотеческого учения о мытарствах. Для отца Серафима (Роуза) авторитетом № 1 среди святых отцов был святитель Игнатий (Брянчанинов). И если в книге «Душа после смерти» нет параграфа, специально посвящённого учению святителя Игнатия, то только потому, что на этом учении строится вся книга, как на своём фундаменте. Возможно, именно поэтому на глубокое своеобразие трактовки мытарств святителем Феофаном Затворником отец Серафим не обратил должного внимания^[16].

С той же целью, что и у профессора Осипова — углубить понимание прохождения мытарств, — ссылался на учение святителя Феофана яркий катехизатор и миссионер наших дней священник Даниил Сысоев. Правда, его книга «Инструкция для бессмертных, или что делать, если Вы всё-таки умерли» написана очень своеобразным молодёжным сленгом, а святителю Феофану в ней приписываются такие подробности в описаниях мытарств, которых не удаётся найти ни в одном из его произведений, но это не умаляет проницательности отца Даниила в подходе к проблеме мытарств в целом.

В частности, отец Даниил пишет: «Мытарства — это последняя попытка искушений человека. Мытарства — это последняя попытка человека соблазнить и погубить. Они для людей неизбежны, потому что пройти сквозь эту область придется. Вопрос: насколько неизбежны? Как я говорил, кто причастился, тот сразу поднимается к небесам, и мытарства он минует, бесы же разбегаются в разные стороны... Подвижники, которые ведут духовную жизнь, постоянно подвергаются нападкам демонов. А тех, которые не ведут — они их не запугивают. Если не хотите, чтобы вас бесы пугали на мытарствах, ведите плохую жизнь, они вас будут просто обманывать. Как говорил Феофан Затворник, человека, который привык к чревоугодничеству, бесы будут обманывать. Если душа вышла из тела, а человек привык жить для желудка, что она увидит? Феофан Затворник говорит, что она увидит роскошный стол, а там — черная икра, красная икра, балык, торты, вино и так далее. Что сделает душа? Куда ломанется? А тут-то ее и поймают, — сам пошел, понимаете? Отсюда все эти рассказы об астральных мирах, астральных блаженных обителях — это и есть описание тех самых ловушек сатаны, которые он ставит на загробном пути. То, что здесь описывают — это хорошо организованная реальность. Реальность ловушек, сделанных для отлова людей. И более того, я убежден, что даже мусульманский рай мусульмане видят. Понятно, да? Потом, правда, они совершенно не рады, что туда попали»^[17].

У катехизаторов ярко выраженного либерального направления, таких как протоиерей Александр Мень или митрополит Антоний Сурожский, отношение к учению о мытарствах весьма специфично. Например, отец Александр Мень признавал существование мытарств, но, во-первых, отождествлял их с чистилищем^[18], а во-вторых, то и другое предлагал понимать только как проекцию внутренних человеческих страстей на посмертное состояние души^[19].

Митрополит Антоний Сурожский, который в своих возвышенных поэтических лекциях о смерти и о вечной жизни многократно ссылался на святителя Феофана Затворника^[20], тему о мытарствах вообще не любил, и когда ему как-то раз о них всё же напомнили, ответил: «Каждый из нас, конечно, ожидает смерть в тех категориях, которые ему свойственны. Но не надо создавать ложных категорий»^[21]. По его мнению, всепрощающий Христос встретит нас по смерти с любовью и состраданием, а не предоставит бесам истязать нас на мытарствах^[22].

Из всего сказанного совершенно ясно, что ссылок на учение святителя Феофана о мытарствах у богословов из либерального лагеря искать не приходится.

В заключение этого небольшого исследования хотелось бы поставить ещё один вопрос: почему святитель Феофан обратил такое пристальное внимание и проникся таким полным доверием именно к тому пониманию мытарств, которое было предложено преподобным Никодимом Святогорцем?

Представляется вероятным, что это связано не только с авторитетом афонского подвижника, но и с учением самого святителя Феофана Затворника о чистой, абсолютной невещественности ангелов и человеческих душ. В самом деле, если отрицать любую, даже самую тонкую вещественность человеческой души и ангельской природы, становится довольно проблематичным объяснить те фрагменты в повествованиях о мытарствах, где говорится об истязаниях душ бесами, о том, что бесы буквально бросались на душу, пытались её схватить и насильно увлечь в преисподнюю.

Гораздо легче совместить с верой в абсолютную невещественность души понимание мытарств именно как бесовских попыток с помощью созданных ими иллюзий соблазнить душу, вызвать в ней страстное влечение и побудить саму избрать участь с возлюбившими грех больше, чем Бога. В этом случае, говоря о взаимоотношениях души и падших духов, можно оперировать категориями исключительно духовными, такими как воля, желание, стремление, страсть, добродетель, сочувствие, отвращение и т. д. Соответственно, это помогает святителю Феофану в описании духовной реальности избегать грубых, земных, антропоморфных аналогий.

Таким образом, и в этом частном моменте святитель Феофан Затворник проявляет ту свойственную ему последовательность, скрупулёзность и систематичность мышления, которая позволяет нам рассматривать его учение о мытарствах как органичную часть его богословского мировоззрения.

bogoslov.ru

^[1] См., например: «„Мытарства блаженной Феодоры“, входящие в состав „Жития Василия Нового“ — текст сомнительного происхождения и содержания. Догматически он неверен потому, что не оставляет места для Божия Суда» (Кураев А., протодиак. Мытарства Феодоры).
^[2] Феофан Затворник, свт. Толкование на 118- псалом.
^[3] Там же.
^[4]  Что есть духовная жизнь и как на неё настроиться, 36.
^[5] Собрание писем, п.159.
^[6] Игнатий (Брянчанинов), свт. Слово о смерти. — М.: P. S. , 1991. — С.136.
^[7] Серафим (Роуз), иером. Душа после смерти. Гл. 6; Как понимать мытарства.
^[8] См. словари русского языка В. И. Даля, С. И. Ожегова и Д. Н. Ушакова.
^[9] См. об этом: Леонтий (Козлов), иером. Преподобный Никодим Святогорец (1749—1809). Житие и творческое наследие: дис. канд. богословия / МДА. — Сергиев Посад, 2004. — С. 156—157.
^[10] «В итоге текст святителя Феофана больше отличается от текста преподобного Никодима, чем текст последнего от текста Скуполи» (Феоктист (Игумнов), иером. Сравнение учения о молитве в «Невидимой брани» преподобного Никодима Святогорца и её русском переводе святителя Феофана Затворника // Феофановские чтения. — Рязань: РГУ им. С. А. Есенина, 2013. — С. 284).
^[11] «Что такое чистилище? — Чистилище есть пункт веры католической. Это место, на котором неочистившиеся грешники здесь очищаются. Очищение совершается мучениями, соответственно грехам. В него поступают все, в которых есть какая-либо нечистота греховная. — В православной церкви нет такого ученья, а есть верование, по коему умершие с покаянием и причащением, но не успевшие понести исправительных подвигов или епитимий, восполняют сие молитвами о них церкви и милостынями за них, и конечно своими там молитвами. Они живут в надежде и не страдают, не в муках суть. Это похоже на чистилище, но не то же» (Феофан Затворник, свт. Письмо от 19.05.1893 к сомневающемуся о полученном разрешении грехов // Феофан Затворник, свт. Письма. Вып. 3, Пис. № 479.
^[12] Никодим Святогорец, прп. Невидимая брань.
^[13] Никодим Святогорец, прп. Толкование канона на Воздвижение Честнаго и Животворящего Креста Господня.
^[14] Осипов А. И. Посмертная жизнь. — М.: Изд. Совет РПЦ, 2008. — С. 25.
^[15] Серафим (Роуз), иером. Душа после смерти. — СПб.: Царское дело, 1995. — С. 102.
^[16] Там же. С. 102—103.
^[17] Сысоев Д., свящ. Инструкция для бессмертных или что делать, если Вы всё-таки умерли.
^[18] «Чистилище — это состояние человека, который очищается от земного зла. В православной традиции это называется мытарствами. Рай и ад мы носим в себе сегодня и поэтому уносим с собой в вечность» (Отец Александр Мень отвечает на вопросы. — М.: Жизнь с Богом, 2008. — С. 36—37).
^[19] «...Процесс вхождения человека в иной мир очень сложен и труден, и Православная Церковь в своей традиции называет это „мытарствами“, католическая традиция называет это „чистилищем“. И мы не знаем многого, что там происходит, но только верим, что Творец более благ, чем мы, и глубже знает нас самих, чем мы. Не надо понимать ад как уголовное наказание, что-то вроде места бессрочного заключения. Это иное — это отражение нашей черноты» (Отец Александр Мень отвечает на вопросы. — М.: Жизнь с Богом, 2008. — С. 25—26).
^[20] См., например: «Феофан Затворник говорил, что ветхий Адам своей естественной смертью не умирает — он должен быть убит; и молитва (по слову Феофана) — словно кинжал, который мы своей рукой должны вонзить в него-то есть в себя!» (Антоний Сурожский, митр. Человек перед Богом. — М.: Центр по изучению религий, 1995. — С. 342); ещё: «Феофан Затворник в одной из своих надгробных проповедей говорит: братия, станем плакать, но станем плакать как христиане, зная, что эта разлука для нас — порой еле выносимая боль, но для умирающего это какое-то чудо...» (Там же. С. 361); или ещё: «Епископ Феофан говорит: память смертная должна быть у нас как болячка на сердце или как зубная боль. Когда зуб болит, не приходится себе напоминать — и без того помнишь; а если он не очень болит, а хочешь вспомнить, можно языком немножко тронуть сразу вспомнишь» (Там же. С. 371).
^[21] Антоний Сурожский, митр. Человек перед Богом... С. 363.
^[22] «Может быть, я еретик, вы можете меня сжечь, раньше чем я уйду отсюда, но мне представляется, что Бог нас встретит с жалостью о том, что мы целую жизнь прожили — и так бесплодно прожили, и так испортили её для себя, не говоря о других; и Его реакции на нас — жалость и сострадание» (Антоний Сурожский, митр. Человек перед Богом... С. 363—364).