Святитель Филипп, митрополит Московский, чудотворец

Морозным зимним днем, 11 февраля 1507 года, в семье московских бояр Колычевых родился сын. Мальчика назвали Федором. Богатой и знатной была семья его отца. В Москве имели свой дом, в волости — деревни, главным же достоянием семьи считались новгородские вотчины, земли издавна богатые, промысловые и торговые. Колычевы и хозяйничать умели, и служили государям своим верой и правдой, и людей своих — крестьян и челядь — не обижали. Будущее маленького Федора было, казалось, предрешено.

Нам, людям двадцать первого века, живущим в мире, меняющемся каждую минуту, поглощающим массу разной информации из самых дальних уголков планеты, просто невозможно представить себе сознание средневекового человека. В то время люди рождались и покидали этот мир практически в одних и тех же условиях. Редко, когда крестьянин становился городским жителем, или боярин терял свои земли. Значение слова «мир» для людей той поры ограничивалось парой близлежащих сел или нескольких городов. Но это вовсе не значит, что жизнь у наших предков была скучная и неинтересная. Если мы так подумаем, то ошибемся. Тогда человек имел куда больше возможностей взглянуть и внутрь себя, и на небо, вел более напряженную духовную жизнь, ибо не расходовал душевные силы вовне. Всякое сословие выполняло свое предназначение. Предназначением Федора Колычева, к выполнению которого его готовили с самого раннего детства, была государственная служба. И еще: впоследствии, вместе с братьями, ему предстояло наследовать обширные вотчины Колычевых.

Как и всех боярских детей в то время, его отдали в специальное училище, где он с самого начала проявил большие способности. Особенно любил Федор духовное чтение, и подолгу, будучи еще очень молодым, читал духовные книги. Но умел он и все то, что полагалось уметь знатному молодому человеку той поры — прекрасно ездил на лошади, владел оружием. Учили братьев, будущих наследников, и навыкам управления большим хозяйством. Ох, как пригодились ему потом эти знания! Но совсем не там, где думалось тогда...

Перед блестящим, образованным, знатным юношей открывалась, казалось бы, широкая дорога на самые вершины. Умер князь Василий Третий, ближним человеком которого был отец Федора Стефан. Перед смертью Государь назначил опекунский совет при малолетнем сыне Иване. Но, лишенное твердой руки, боярство быстро втянулось в борьбу за власть, забыв об интересах государства. Победу одержала вдова великого князя Елена. Все члены опекунского совета, включая и ее собственного дядю, были подвергнуты наказаниям. Не в правилах Колычевых было судить о действиях государя и его семьи. Много лет назад присягнули они великому московскому князю и служили не за страх, а за совесть. Этим традициям семьи следовал и Федор, верно выполняя свой долг при дворе Елены и ее малолетнего сына Ивана. Известно, что он с блеском исполнил ряд сложных дипломатических поручений. Но уже тогда, глядя на происходящее при дворе великого князя, юный Федор начал осознавать: все, происходящее здесь, временно и непостоянно. И знатность, и богатство, и почести, и слава могут растаять в один миг. Не обманет лишь то, что отдашь Господу. Шло жаркое лето 1537 года. Москва томилась от июльского зноя, даже в храмах не было обычного многолюдства. Но Федор никогда не пропускал воскресных служб. В третье воскресение по Пятидесятнице он молился в храме и услышал Евангельские слова Господа. Он сразу понял, что они адресованы лично ему — ведь он ждал их и готов был услышать. «Никто не может служить двум господам, ибо или одного он будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а другому нерадеть» (Мф. 6, 24).

Решение было принято: оставив все посулы мира сего, он ушел из него навсегда. Переоделся в одежду простолюдина, взял с собой только необходимое и втайне от всех отправился в долгий и трудный путь. Кто тогда не знал о Соловецкой обители! Слава о подвигах ее основателей преподобных Зосимы, Савватия и Германа бежала по Руси. Туда-то, на дальний русский Север, и лежал его путь.

Мы мало знаем о том, что пережил Федор по дороге. Можем только представить, как нелегко было ему, боярскому сыну, выросшему в городе, в доме, полном слуг, идти пешим, как простому страннику. И леса, и большие дороги, и реки — все таило свои опасности. Но он шел, вооружившись молитвой, и расстояние до цели постепенно сокращалось. У Онежского озера, в маленькой деревне Хижи, его приютил один селянин. В то время еще не у всех были фамилии, поэтому этого человека мы знаем лишь по прозвищу — Суббота. Бывший царедворец и гостеприимный хозяин делили поровну все труды и заботы. Его внешность изменилась, он окреп, загорел, теперь мало кто смог бы узнать прежнего боярского сына в скромном сельском пастухе.

Приближалась осень, и Федор решил идти дальше, ведь суровой зимой он вряд ли смог бы добраться до обители. Суббота, полюбивший нового товарища, уговаривал его перезимовать в Хиже, но молодой человек решил твердо: его путь лежал на Соловки.

И вот он достиг дальнего монастыря. Что испытывал он, глядя на расстилавшуюся перед ним гладь воды, северные леса в осеннем убранстве и монастырь вдали, можно только догадываться. Мог ли он предвидеть, что ждало его здесь, кем он станет для монастыря и всей России? Это навсегда останется тайной для нас.

Но мы знаем, что игумен обители Алексий и братия с любовью приняли нового послушника. Почти два года нес он нелегкие послушания, и даже опытные иноки приходили в удивление от того, с какой «решительностию он старался подражать им, отсекая от себя мирския страсти». Настоятель и братия сочли его достойным принять иноческий чин. Боярский сын Феодор Колычев навсегда исчез в таинстве пострижения, уступив место иноку Соловецкой обители Филиппу.

Господь вел своего избранника ведомыми лишь Ему путями. Неслучайно новоначальный инок был отдан на послушание иеромонаху Ионе. Тот был опытным подвижником, в юности он хорошо знал преподобного Александра Свирского, во времена Филиппа уже прославленного в лике святых. «Иона радовался о своем ученике и пророчески говорил о нем братии: «Этот будет настоятелем в святой нашей обители».

Инок Филипп выполнял различные тяжелые послушания: смотрел за монастырской кузницей, трудился в хлебне, где он охотно носил воду и дрова. Были уже и видимые знаки особой милости Господней. Во то время, как Филипп проходил послушание в хлебне, ему явился образ Богоматери, который получил название «Хлебный». Долгие годы потом эта икона находилась в соборном Спасо-Преображенском храме обители.

Вскоре он стал екклесиархом. Его любили и братья, и игумен. Но вскоре Филипп почувствовал желание удалиться из монастыря в пустынь. Его душа искала уединения и подвига. Ни старец Иона, ни игумен Алексий не препятствовали ему: они знали, дерево должно окрепнуть и возмужать для того, чтобы принести достойный плод. Много лет жил отшельник в пустыни, которую с тех пор называют Филипповской. Подвиги его были скрыты от посторонних глаз.

По возвращении в обитель он сразу стал первым помощником игумена Алексия. Чувствуя надвигающуюся старость и слабость здоровья, опытный игумен, заботясь о братии, хотел назначить себе преемника. Филипп отказывался от звания настоятеля, но Алексий был уверен в своем выборе. Созвав братию, он прямо спросил: «Кого по нем, одолеваемом немощами, изволят они в настоятели?»

Братья согласно назвали Филиппа достойнейшим из всех. Общему решению Филипп не мог не подчиниться и выехал в Новгород на поставление. Здесь произошло сразу два важных события. Архиепископ Феодосий рукоположил его во пресвитера и вручил игуменский жезл. Кроме того, через много лет разлуки Филипп увиделся с братом. Колычевы за эти смутные годы боярской вольницы пережили опалы и ссылки, родители умерли. Оказалось, что мать перед смертью приняла иноческий постриг. Печально было Филиппу узнать эти вести, но он верил в милость Господню и в будущую встречу на небесах. А в земной жизни справедливость восторжествовала: молодой царь Иван, тогда еще не получивший своего прозвища, вернул своим верным боярам все потерянные вотчины. Брат настоял на том, чтобы Филипп получил свою долю наследства. Таким образом, на Соловки он вернулся, имея значительное, по тем временам, состояние. Земные блага нисколько не волновали его, зато он видел, как использовать полученное богатство на благоустройство любимой обители.

Но сначала ему предстояло пройти еще одно испытание — смирением.

Престарелый игумен Алексий и вся братия торжественно встретили Филиппа прямо на пристани. Крестный ход направился к храму, и там игумен сам ввел его внутрь и поставил на свое место. В августе 1548 года игумен Филипп соборно совершил первую литургию. Однако Алексий стал чувствовать себя лучше. Филипп, видя, что его наставник может исполнять обязанности главы обители, не посчитал себя вправе занимать пост игумена. Он сам попросил Алексия вторично принять игуменский жезл. Хотя это и было его собственным желанием, в братии могло начаться брожение. Не желая быть даже малейшей причиной для раскола в монастыре, Филипп вновь удалился в любимую пустынь.

Через полтора года он вновь принял игуменский жезл — теперь уже на долгих восемнадцать лет. Соловецкий патерик так говорит о деятельности святого игумена: «На всем легла печать мудрой прозорливости его, не только для тогдашняго, но и для будущего благоустройства обители». Время его настоятельства «…напечатлелось в Соловецкой обители неизгладимыми чертами: там, по истине, если бы умолкли люди, возопили бы самые камни».

Новый игумен принял монастырское хозяйство не в самом лучшем виде. Более десяти лет назад в обители произошел сильнейший пожар, последствия которого не удалось ликвидировать до поставления Филиппа. Несколько неурожайных лет тоже оставили по себе недобрую память в монастыре и бреши в хозяйстве. Игумен, вложив собственные средства, увеличил количество соляных варниц шестью новыми. В те годы царь Иван Васильевич благоволил монастырю, снял с него пошлины на торговлю солью. Обитель получила новые средства, и закипело строительство. Вот когда пригодились бывшему боярскому сыну полученные в молодости хозяйственные знания!

Поставили новый кирпичный завод, провели дороги и лесоустройство с тем, чтобы беспорядочные рубки не истощали лес. Нам бы хоть чуть-чуть рачительности и любви к природе наших предков! Пятьдесят озер было на острове: их соединили каналами и свели к монастырю. У восточной стены его игумен Филипп благословил копать большое озеро, которое существует доныне и называется Святым.

Вспомните, паломники на Соловецкую землю, молитвою и добрым словом святого игумена и трудолюбивых монахов, создавших с Божией помощью это рукотворное чудо! Благодаря каналам монастырь был не только обеспечен запасом питьевой воды, но и стены его получили дополнительную защиту с восточной стороны. В то время еще не было тех стен и башен, которые привычно связаны для нас с обликом Соловков, и поэтому для обороны монастыря озеро имело важное значение. В самом монастыре игумен благословил построить двух- и трехэтажные корпуса для братских келий. В гавани Большого Заяцкого острова он построил каменную пристань с палатой и поварней.

Но главным своим делом Филипп почитал возведение соборного храма в честь Успения Божией Матери. В храме также предполагалось построить придел в честь Усекновения главы Иоанна Предтечи и присоединить к храму просторную трапезную палату. Этот проект требовал немалых вложений, личное состояние игумена было уже фактически истощено, но он не привык отступать, когда творил богоугодные дела. Он обратился за помощью в Москву и получил ее: к монастырю отошли богатые промысловые земли, и это дало возможность завершить строительство. В 1557 году, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, игумен Филипп освятил новый храм.

Но на этом он не остановился. После освящения Успенского собора началось строительство храма в честь Преображения Господня. Часть братии сомневалась, стоит ли начинать возведение новой церкви: в обители не было достаточных средств.

Уповая на помощь Божию, игумен Филипп приступил к строительству. Спасо-Преображенский собор был заложен в 1558 году. «С особенною любовию занимался Филипп сооружением этого храма; все делалось под неусыпным надзором его: своими руками он участвовал в работах, примером своим возбуждая ревность в работавших».

В монастырь стали поступать пожертвования: сам царь пожертвовал на новый храм тысячу рублей, огромную по тем временам сумму, отменил ряд пошлин, что облегчило положение монастыря. Филипп не успел закончить строительство, но приготовил утварь, сосуды, образа, ризы, кадила, серебряные подсвечники, цветные стекла для окон и под папертью, с северной стороны, ископал себе могилу.

Игумена любила и почитала не только монастырская братия. В монастырских волостях он входил во все нужды крестьян, даже дрова для варки соли, основного северного промысла той поры, крестьянам отпускали из монастыря. Игумен сам решал, какие работы и когда проводить, что сеять и как убирать. Нравы крестьян той поры оставляли желать лучшего, особенно распространено было пьянство и азартная игра в зернь. Игумен искоренял эти пороки беспощадно, под угрозой изгнания из монастырских волостей. А это была страшная для русского крестьянина того времени угроза: на монастырских землях издавна жилось легче, чем на царских, и уж тем более, в боярских и дворянских вотчинах и поместьях.

Может показаться, что игумена целиком поглощали хозяйственные заботы. Это было совсем не так, духовная жизнь братии всегда волновала его больше всего. «Переходя от подвига к подвигу, возвышаясь от добродетели к добродетели, он действовал на сердца примером гораздо более, чем словами, — силою любви несравненно более, чем силою власти». Четверо подвижников, подвизавшихся в обители во времена игуменства святителя Филиппа, прославлены Церковью — преподобные Вассиан и Иона Пертоминские и миряне Иоанн и Лонгин Яренгские. Самого Филиппа многие, знавшие его, готовы были при жизни увенчать венцом преподобного.

Спокойно и ходко шел по волнам жизни обительский корабль, управляемый рукой мудрого кормчего, но Провидение уже готовило соловецкому игумену новое испытание — и новый венец. Царь неоднократно призывал его в Москву. Учредив в 1565 году опричнину, он нуждался в одобрении Церкви и вызвал к себе игумена Филиппа грамотой.

В Москве Грозный сразу объявил Филиппу о своей державной воле — быть игумену митрополитом. Напрасно пытался Филипп убедить царя, что его место — в любимой обители, что он не гонится за властью и мирской славой, что не почитает себя достойным занять митрополичий престол. Царь был непреклонен. До сих пор историки ломают головы, почему он так настаивал на избрании соловецкого игумена главой русской Церкви. Ведь с самого начала было ясно, что известный всему государству подвижник не будет покорным орудием в руках тирана. Видимо, Ивану не хватало сторонников из старых боярских родов. Опричники были сплошь «выскочки», как тогда говорили, один Афанасий Вяземский носил княжеский титул, но и его род не относился к самым знатным. Колычевы были старинным боярским родом, и, кроме того, не принимали участия в борьбе за власть во времена малолетства Ивана Четвертого. Известно, что царь, придя к самостоятельному правлению, жестоко расправился со всеми, на кого затаил обиду. Много он наслушался в детстве нелестных слов о своей матери Елене Глинской, о ее неверности отцу, о том, что отдала власть временщику Ивану Овчине-Телепневу-Оболенскому. А он, в восемь лет лишившийся матери, на всю жизнь сохранил тоску по ней и светлые воспоминания. И блестящий вельможа Иван Овчина остался в его памяти не захватившим власть временщиком, а веселым, ласковым и сильным человеком, который его любил и баловал. Грозный прекрасно помнил всех, кто во времена детства и ранней юности не стеснялся при нем в выражениях относительно матери, и каждому воздал сообразно своей мстительной натуре. Но никто из Колычевых не запятнал себя в глазах царя, и поэтому он рассчитывал на поддержку Филиппа, традиционную для представителей его рода.

После долгих раздумий игумен согласился — но лишь при условии, что царь отменит опричнину. Грозный сжал зубы и обещание дал, сейчас ему надо было добиться согласия Филиппа взойти на митрополичий престол. Обещание можно будет и не выполнять, царь с легкостью относился к своему слову, ведь ему принадлежит фраза: «а жаловать есмы своих холопов вольны, а и казнить вольны же…» Он лишь забыл, что глава Русской Церкви — не царский холоп. Ему еще предстояло в этом убедиться.

Хотя при дворе Иоанна игумена и встретили враждебно, он был посвящен в митрополита Московского и Всея Руси. Его первая речь была полна любовью к своей пастве, он не разделял опричников и земцев, обращался ко всем, как к своим детям. Сам царь был растроган его словами, и на глазах тирана многие видели слезы. Однако опричнину он не отменил.

Митрополит остался в Москве, надеясь хоть пастырским увещеванием повлиять на царя. Душа его тосковала по любимой обители — и не напрасно. Над головой его уже собирались грозовые тучи. Холодной зимой 1567 года царь переехал из Кремля в свой укрепленный дворец, доступ в который имели лишь опричники. Земщина в страхе затаилась. Среди общего безмолвия все ожидали, что раздастся единственный спасительный голос Филиппа.

Издавна и у Церкви, а особенно ее Предстоятеля — митрополита, было право «печалования за опальных». Это означало, что за каждого, впавшего в немилость, митрополит мог заступиться — и рассчитывать на исполнение своей просьбы о помиловании. Митрополит обратился к епископам, призывая их вмешаться и заступиться за безвинно страдающую паству. Бесчинства и казни приводили в ужас всех. Однако епископы не отваживались выступить против царя. Святитель Филипп привык почитать земные власти, но бояться лишь Господа, и потому не устрашился и без помощников вступить в подвиг. Громко и твердо звучал его голос: сначала наедине, а потом и в собраниях. «Государь царь! — мужественно говорил Святитель — различай лукаваго от правдиваго; принимай добрых советников, а не ласкателей. Грешно не возбранять согрешающим, но зачем разделять единство державы! Ты поставлен от Бога судить людей Божиих в правду, а не представлять из себя мучителя. Обличи тех, кто неправо говорит пред тобою…».

После таких встреч царь бывал мрачен и задумчив. Всесильные временщики Малюта Скуратов и Василий Грязной умели пользоваться таким его настроением и еще больше разжигали царский гнев на праведные слова. Ведь они понимали: рухнет опричнина, может растаять и их могущество.

Святитель Филипп знал, что его ожидает, чувствовали это и его приближенные, и весь любивший митрополита московский люд. Не о своей жизни болело сердце Предстоятеля — о них. И для них звучало с амвона его пастырское слово, ободряя и утешая: «Се секира лежит при корени, но не страшитесь, помня, что не земныя блага, а небесныя обещает нам Бог. А я радуюсь, что могу пострадать за вас: вы — мой ответ пред Богом, вы — венец мой от Господа».

В марте 1569 года, в средокрестное воскресенье, митрополит стоял на своем святительском месте в Успенском соборе. Царь Иван с опричниками, одетыми в черные рясы поверх кафтанов и высокие черные шапки, вошел на службу. Царь наклонил голову, желая получить благословение от архипастыря, но святитель Филипп молился, не отводя глаз от образа. Еще дважды наклонял грозный властитель голову, но митрополит продолжал молитву. Свита, предчувствуя взрыв, заговорила вслух: «Владыко святый! Царь Иван Васильевич всея России требует твоего благословения».

Святитель Филипп обратился к царю с обличительной речью. «Сколько страждут православные! У татар и язычников есть закон и правда, а у нас нет их; всюду находим милосердие, а в России и к невинным нет жалости».

Царь пришел в ярость: он шептал угрозы, стучал жезлом о плиты помоста, и, грозя рукою, произнес: «Филипп, смеешь ты противиться нашей державе! Посмотрим, велика ли твоя крепость».

Участь митрополита была решена, но Иван Грозный еще не решил, каким способом наказать непокорного митрополита. Он открыл дорогу клеветникам, но сам не встречался со святителем. Митрополит Филипп переехал из Кремля на Никольскую улицу, в Никольский монастырь. Вскоре произошло долгожданное событие: Грозный получил повод начать следствие. Святитель Филипп служил в Новодевичьем монастыре и совершал крестный ход в присутствии царя. Когда крестный ход достиг святых врат и митрополит перед чтением Евангелия повернулся к народу, чтобы преподать: «мир всем», он вдруг увидел одного из опричников, стоящего в татарской тафье. Это было прямое кощунство, и митрополит, прервав службу, указал царю на кощунствующего. Тот успел обнажить голову, пока царь обернулся. Тогда Иван назвал митрополита обманщиком и мятежником. Митрополичьих бояр взяли под стражу и пытали.

Никакие пытки не могли заставить бояр оболгать любимого святителя. Но давний недоброжелатель митрополита, епископ Пафнутий, с готовностью согласился выехать на Соловки с тем, чтобы в обители найти доказательства против святителя Филиппа. С ним поехали архимандрит Феодосий, князь Василий Темкин, дьяк Пивов и значительный военный конвой. Посланные расточали сначала деньги, а потом прибегли к угрозам, желая склонить соловецких иноков на лжесвидетельство. Мало нашлось среди монахов слабых душ, но оказалось достаточно и нескольких. Игумен Паисий и двое-трое насельников монастыря отправились вместе с царскими посланцами в Москву, намереваясь возвести клевету на святого.

Открытый суд над митрополитом состоялся в Успенском соборе. Можно только догадываться, что чувствовал святитель, видя среди обвинителей своих товарищей по Соловецкой обители, епископов и бояр, за которых еще недавно он заступался. Но он был избранником Божиим, и не боялся людского суда. Зачитали доносы. Святитель Филипп, не считая нужным оправдываться, обратился к Грозному с такими словами: «Царь! ты напрасно думаешь, что я боюсь тебя или смерти. От юности находясь в пустыне, я сохранил доселе честь и целомудрие… Я умираю, желая лучше оставить по себе память невинного мученика, нежели человека, о котором могли бы сказать, что он, оставаясь митрополитом, терпел неправосудие и нечестие».

Святитель не дорожил мирской славой, и сам начал слагать с себя знаки своего достоинства, но Иоанн остановил его. Видимо, ему казалось, что митрополит еще не испил до конца чаши унижения. Он просил святителя служить литургию в Успенском соборе. Во время этой службы в храм вошел Алексей Басманов с опричниками, и, прервав богослужение, стал читать обвинительный свиток. Опричники кинулись на святителя и стали срывать с него облачение.

Теперь опричники могли безнаказанно глумиться над ненавистным митрополитом. Они насильно одели его в рваную монашескую рясу, били метлами по спине, посадили на дровни и повезли из Кремля. Московский люд кричал, рыдал и грозился, забыв о том, что опричники теперь почти всесильны. Москвичи перегородили Никольскую улицу. Более всего не хотел святой, чтобы из-за него началось кровопролитие, он говорил: «Дети! Все, что мог, я сделал; если бы не любовь к вам, и одного дня не остался бы я здесь; уповайте на Бога!»

Его отвезли в Богоявленский монастырь и поместили под стражу. На следующий день святителя с поруганием привезли в митрополию, где его встретил царь с епископами и опричниками, среди них был и предавший его Паисий. Ничего не сказал ему опальный митрополит, он помнил Божие слово: «Мне отмщение, и Аз воздам!». Но царю все же пришлось, дрожа от ярости, выслушать его обличительное слово.

По знаку царя святого ввергли в темницу. Он был в оковах; связка соломы служила ему постелью. А ведь митрополиту было тогда уже 62 года, и здоровье его уже сильно пошатнулось.

Неделю узнику не давали пищи, надеясь уморить его голодом. По истечении этого срока посланные царя вошли к нему и ужаснулись: узник стоял на молитве, никаких оков на нем не было. Грозный воскликнул, узнав об этом: «Чары!» Царь не хотел признавать, что расправился с избранником Божиим, и пытался не замечать очевидного. Он приказал заточить вместе с узником изморенного голодом медведя. Утром царь пришел сам и увидел, что святой молится, а свирепый зверь, не трогая его, спокойно лежит в углу. Возможно, эти чудеса помешали Грозному тогда же казнить святого, ведь известно, что такое намерение у него было.

Царь определил местом заключения митрополита монастырь св. Николы старого. На содержание его было отведено четыре алтына в день. Весь род Колычевых, верных слуг московских князей, подверг жестокий властитель пыткам и казням. Десять родичей митрополита погибли в застенках один за другим. До чего только не доходили царь и его приближенные, чтобы поколебать спокойное смирение святого! Однажды, уподобившись Иродиаде, принесли митрополиту голову его племянника, сына младшего брата Бориса. Грозный велел отдать ее со словами: «Вот голова твоего сродника: не помогли ему твои чары».

«Святитель Филипп с благоговением принял жестокий дар, положил окровавленную голову пред собою, сделал перед нею земной поклон, со слезами поцеловал ее и сказал: «Блажени, их же избрал и приял еси, Господи, память их в род и род», — и возвратил посланному.

Народ волновался и бурлил, собираясь около Никольской обители. Боясь взрыва, Иоанн велел перевести узника в Тверской Отрочь монастырь. Тяжела была дорога для старого уже человека, ему приходилось терпеть издевательства приставника, холод и голод. Но лишь плоть у святых немощна, а дух — силен. Все претерпел святитель и добрался до монастыря.

В декабре 1569 года Грозный пошел в поход против своего же народа. Царь намеревался утопить в крови Новгород: одержимый боязнью заговоров и измен, тиран именно в бывшем вольном городе видел главную угрозу. Путь его лежал через Тверь. Не доехав до города, царь послал к святителю Малюту Скуратова как бы за благословением. Конечно, царь не мог рассчитывать, что святитель, так пострадавший за свою паству, даст благословение на жестокую бойню.

Малюта вошел в келью и, смиренно кланяясь, сказал: «Владыко святый, подай благословение Царю идти в Новгород». Святителю Филиппу было открыто, что это его последние минуты. Не потеряв обычного спокойствия, он ответил Малюте: «Делай то, зачем ты пришел, а не кощунствуй». Затем, обратясь к иконе, святой начал молиться. Опричник, схватив подушку, зажал ею уста святого и задушил его. Выбежав из кельи, он сказал, что митрополит скончался от чрезмерного жара в келье. Все были в ужасе. Малюта велел рыть глубокую могилу за алтарем соборной церкви и при себе опустить туда тело. Это произошло 23-го декабря (ст. ст.) 1569 года.

В 1591 году, при царе Феодоре Иоанновиче, мощи святителя Филиппа были перенесены в Соловецкий монастырь. В этой могиле, приготовленной им самим, мощи его покоились 55 лет.

С самого перенесения мощей святителя на Соловки, северный край России прибегал к заступничеству его пред Богом. Уже в 1636 году в служебниках есть та служба, которой и ныне прославляется святой митрополит 9-го января и 3-го июля (ст. стиль). В правление царя Алексея Михайловича святые мощи были торжественно открыты, а в начале 1652 года их перенесли в Московский Успенский собор. Царь составил покаянную грамоту, в которой каялся за своих предшественников на престоле и просил митрополита вернуться в Москву. Братия плакала, расставаясь со святыми мощами, но и в этом вскоре увидели иноки Промысел Божий. Жестокому разорению был подвергнут монастырь через двадцать лет во времена «Соловецкого сидения». Господь заранее уберег мощи своего верного служителя.

Своего святителя московский народ встречал, стоя на коленях. У заставы северной окраины города, в память сретения мощей, поставили крест, и с тех пор она стала называться Крестовской. Чуть ближе к городу был построен храм, освященный в честь святителя Филиппа.

Храм построенный на месте встречи мощей свт. Филиппа во время их перенесения из Соловецкого монастыря в Успенский собор Московского Кремля (3 июля 1652)

…В конце гремевшего победами блестящего восемнадцатого века знаменитый архитектор Казаков перестроил его, сохранив колокольню. Теперь этот храм в энциклопедиях по искусству называют «превосходным образчиком архитектуры классицизма». Он имеет три престола, главным из которых остался Филипповский. Город рос, строился, постепенно здесь возникла густонаселенная Мещанская слобода. Теперь храм относится к одному из центральных благочиний Москвы — Сретенскому, а ведь когда-то это были лишь подступы к городу! В советские годы церковь закрыли, но молитвенное предстательство святого словно оберегало ее. Ее не разрушили, сохранилось даже внутренне убранство, а после войны, когда прошел антицерковный угар первых лет революции, она была признана памятником архитектуры. И вот что интересно: никакого музея в ней не открыли, но и складов, учреждений и тому подобного, как это часто тогда делали, здесь тоже не разместили. В начале девяностых годов храм вернули Церкви. Сюда был назначен энергичный, мечтающий о возрождении храма протоиерей Марк Клименко (сконч. в 1998, в чине иеромонаха). Ему, при содействии горстки прихожан, удалось не только постепенно привести основное здание в порядок, но и отстроить из надворных храмовых построек Сибирское подворье, где теперь останавливаются священнослужители сибирских епархий, приезжающие в Москву.

За последние годы число прихожан возросло в несколько раз. Бывший клирик храма, прот. Олег Кириллов, ныне служащий в Торонто, недавно во время отпуска навестивший родной храм, сказал в личной беседе автору этих строк, что только в начале девяностых он и отец Марк крестили здесь 13 тысяч человек! Не все, конечно, стали постоянными прихожанами, но многие. Разве это не чудо? В нашем храме есть воскресная школа, хор, библиотека. Мне, автору этих строк, посчастливилось войти в дружную общину храма. Мои братья и сестры единодушно свидетельствуют: молитвенное предстательство святого митрополита мы ощущаем постоянно. Здесь хранится святыня — икона святителя с частицей его мощей. На каждой службе подходят к этому образу люди, несут святому свои скорби и немощи, и он утешает их: так же, как утешал их далеких предков во времена грозного царя.

9/22 января и 3/16 июля, в день памяти митрополита и день перенесения его святых мощей в Москву, в нашем храме — престольные праздники. Красиво и торжественно архиерейское служение, в церкви многолюдно, много детей. И, когда в конце службы, мы поем: «Величаем тя, святителю отче Филиппе, и чтим святую память Твою, ты бо молиши за нас Христа Бога нашего!», мы знаем: святой Филипп действительно молится за нас, и многие получают утешение и помощь через эти молитвы. Да по-другому и быть не может, ведь «блажен, кто положит душу свою за други своя». А именно так и поступил когда-то в своей земной жизни добрый пастырь — святитель Филипп.

Братья и сестры, 22 января, в день его памяти, давайте молитвенно воздохнем к святому и попросим его научить нас терпению, смирению, мужеству, жертвенности, пусть поможет он нам бояться греха и гнева Божьего, а не скорбей земных!

Святителю отче Филиппе, моли Бога о нас!

Надежда Бабкина,
прихожанка храма свт. Филиппа,
митр. Московского в Москве