Тайна успеха

Главное условие, необходимое для того, чтобы человек мог полюбить, — это иметь смирение. Притча о мытаре и фарисее, с одной стороны, раскрывает нам трагичность человека, который, казалось, был прав по букве закона. С этой точки зрения фарисей был очень хорошим человеком, хорошим религиозным человеком, потому что исполнял все обязанности, делал всё предписанное законом. Однако именно здесь он оплошал, именно здесь споткнулся, ибо понял, что пришло то время, когда заповеди отпадут. Отпадет даже вера, — так говорит святой апостол Павел, — и вера, и надежда^[1]. А что же остается? Любовь, которая означает совершенство человеческой личности. Поэтому как уникальную и наивысшую заповедь Господь дал нам любовь — к Богу и ближнему.

На этом моменте мне и хотелось бы остановить свое внимание, поскольку у нас, христиан, часто выходит следующее: мы стараемся исполнять свои обязанности, делаем, что можем, пытаемся жить в Церкви, но при этом продолжаем оставаться бесплодными и подобными дереву, которое посажено и живет, но имеет одни листья, без плодов.

На днях я был в одном храме, не буду говорить вам точно в каком, поскольку лимассольцев так легко обидеть. Итак, был я в одной церкви, где в алтаре помогает некий благочестивый, хороший господин. Он уже многие годы в церкви, он правая рука священника, прислуживает ему и, когда я там бываю, не забывает напомнить мне, сколько времени он тут помогает и служит Церкви. Я, конечно, говорю ему «браво», коль скоро он желает это услышать.

В этот день я служил там, и в алтаре были маленькие дети. Естественно, они что-нибудь да натворят. Он схватил одного и выпихнул в угол алтаря. Ну, я стерпел это, как бы там ни было. Я в принципе нервничаю, когда вижу подобное, но сейчас промолчал. Минут через 5—6 то же самое происходит и со вторым — он и его выгнал. Я сказал себе: «Сегодня мы с этим господином поругаемся!» Когда он схватил и третьего ребенка, я вступился:

— Почему ты так поступаешь с детьми?

— Их надо выставить вон, они же поднимают шум!

— Думаю, из алтаря должен выйти кто-то другой, а не дети!

Он обиделся, пошел, сел в другом углу и больше не говорил со мной. Что делать, постараюсь сделать так, чтобы мы до Пасхи помирились... Но хочу сказать следующее и часто повторяю это моим священникам: вы можете представить себе такого человека, который прямо-таки живет в храме, хранит Божие слово, ходит на все литургии — и у него такое жестокое сердце, что даже дети не умиляют его? Где же плод Евангелия, Божиих заповедей? Эти годы, проведенные в Церкви, к чему нас приводят в конце концов? К жестокости, варварству, бесчувственности, к такой грубости, что ты не можешь сказать и пару слов ребенку.

Я не говорю, что детям можно делать всё, что хотят. Я против того, чтобы дети не знали границ, делали в храме, что им вздумается, и подожгли его. Но, конечно, решение заключается не в том, чтобы вышвырнуть их, чтобы бедный ребенок, зная, что владыка в храме, от стыда готов был сквозь землю провалиться. Зайдет ли он еще когда-нибудь в церковь? Конечно, нет. А тебя это не интересует, вернется он или нет.

Истинное соблюдение заповедей Божиих, закона и сказанного в пророках не может привести нас к автономизации заповедей, наоборот, оно ведет к тому, чтобы ты во всём стал подражателем Христу, чтобы стяжал милостивое сердце, стал милосерден, как наш Отец. Если у тебя нет этого, тогда зачем ты соблюдаешь заповеди? Это как больной, который принимает лекарства всегда в определенное время, ничего не пропускает, но никогда не выздоравливает. Только лекарства принимает, вовремя их пьет, а всё безрезультатно. Таков и религиозный человек, который соблюдает все заповеди, но никогда не достигает самóй цели заповедей, а цель всех наших дел одна — любовь к Богу, любовь. Если ты не приходишь к ней, то как же ты станешь подобным Богу и истинным чадом Божиим?

С несчастным фарисеем это и случилось. Он автономизировал заповеди, и когда предстал пред Богом, то он, в сущности, повернулся к себе, к своим добродетелям. У него они действительно были, но эти добродетели не стали благодатями Святого Духа. Они были листьями дерева, но, каким бы хорошим ни было это дерево, у него не было плодов. Христос потому повелел, чтобы иссохла та смоковница, что нашел на ней одни лишь листья^[2]. Добродетельный человек, говорят отцы, бывает подобен высохшей смоковнице. Это человек, который делает всё, но не имеет плодов, одни только листья. Он встал, исследовал себя и увидел, что он самодостаточен, что у него ни в чем нет недостатка.

Иногда говорят: «Исследуй самого себя». Я, сказать вам по правде, не веду над собой самонаблюдения, сознаюсь. Я говорю себе: а зачем мне вести самонаблюдение, если я сверху донизу окаянен? Исследовать себя, чтобы открыть, какое я добро совершил? Как скауты: какие добрые дела мы сделали сегодня, а какие плохие?

Однажды старец Паисий возвращался на Святую Гору после одной отлучки. Я пошел увидеть его, а он смеется. Говорит:

— Сказать тебе, что с нами случилось в дороге?

— Что с тобой случилось?

— Вышел я отсюда с тем-то...

Это был его послушник, добродетельный, не буду называть его имени, он хороший подвижник, но немножко оступался по части закона. Целыми годами он не выходил в мир. И вот вышел вместе со старцем. В катерке они сидели рядышком, и послушник время от времени охал и говорил:

— Ой, вот выходим мы сейчас в мир, и если у нас было что-нибудь, то потеряем это!

Немного погодя опять вздыхает:

— Эх, что же с нами творится, мы идем в мир! Если и было у нас что, потеряем!

Лишь только прибыли в Уранополис:

— А, вот и Уранополис! Что же с нами творится! Столько лет не выходить со Святой Горы! Сейчас, если мы и достигли чего, то потеряем!

Старец Паисий наконец сказал ему:

— Слушай, я вот скажу тебе, отче, так: у меня и не было ничего, и не потерял я ничего. А ты, у которого что-то есть, будь осторожен!

А действительно, кем ты себя мнишь? Я себя не чувствую так. И что такого у меня есть, чтобы мне это терять? Когда у меня нет ничего? Я же пропал весь без остатка. О чем мне сказать, что я это имел и потерял? Что я имел?

Авва Исаак Сирин говорит нечто великолепное: «Кто ниже всех, тому куда падать?» То есть кто поставил себя ниже всех, поскольку ниже идти ему уже некуда, то он ниже всех, и все выше его.

Итак, человек, видя в себе добродетели и добрые дела, начинает базироваться на них, и отсюда получается трагедия, потому что такой страдает синдромом фарисея. А затем что он делает? Он испытывает потребность благодарить Бога. Вы видите, он же благочестивый человек и говорит: «Благодарю Тебя, Боже, что я не таков, как другие люди или как этот мытарь»^[3]. И тут показывает на бедного мытаря.

Итак, «благодарю Тебя, Боже, что я не как другие люди, Ты дал мне столько добродетелей, и слава Богу! Конечно же, я хороший человек!»

Некоторые люди говорят иногда:

— Я так доволен, да будет Господь жив и здоров: чего мы ни попросим, Он всё дает нам!

Да, говорю, да будет Он жив и здоров, как бы не стряслось с Ним чего-нибудь, потому что в таком случае... Этот Бог, дающий нам всё, добр, но если наступит час, когда Он не даст нам того, чего мы хотим, тогда Он уже не будет добрым! И тогда мы начнем попрекать Его, говорить: «Боже, как Тебе не стыдно? Мы ходим в церковь, мы такие хорошие люди, столько добрых дел сделали, а Ты вместо того чтобы быть добрым к нам, добр к грешникам и хулителям, а к нам, праведным, относишься плохо?!» Потому что мы, по сути дела, считаем, что наши добрые дела обязывают Бога, и это чувство наличия добрых дел реально портит всякого человека, особенно нас, ходящих в церковь.

Поэтому Христос произнес те слова, которые нам не по нраву, но они истинны: «Мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие»^[4]! Почему? Не ради их дел, не из-за них, а вопреки им. Ради их смирения. Доказательство — сегодняшнее евангельское чтение.

Мытарь был оправдан не потому, что он был мытарем. Да не скажет кто-нибудь: «Пойду и сделаюсь мытарем! Буду собирать подати, стану грабителем, злым, если мытарь вошел в рай!» Ведь мытарь вошел не потому, что был мытарем. Он был оправдан не по этой причине, а по другим. И фарисей тоже не был осужден за то, что соблюдал закон. Нет. Христос ведь тоже очень точно соблюдал закон, и все святые соблюдали в точности заповеди Божии. Он был осужден потому, что отделил закон от цели жизни, не понял и не хотел принять, что ему надо сделать еще один шаг и что любовь — это конец и цель закона.

Поэтому он не мог пойти дальше, да и как ему продвинуться дальше, как возлюбить, если он был рабом эгоизма? Эгоистичный человек никогда не может полюбить: он не любит никого, потому что любит только себя; не слышит никого, потому что слушает только себя; никого не исцеляет, потому что делается врачом самому себе, и не общается с другими, потому что говорит только с собой, и хуже всего — он даже не видит, что с ним происходит, потому что слеп и не видит своей наготы, болезни и ран. Потому фарисей и был осужден, что не дал воздействовать Божию лечению и принести результат.

Тогда как другой, мытарь, был грешным, злодеем и окаянным, но был оправдан от Бога, однако не потому, что он был мытарем, грешным и плохим, а потому, что нашел «тайну успеха». Что же он сделал? Он встал сзади, склонил голову вниз, плакал, бил себя в грудь и говорил: «Боже, смилуйся надо мной, грешником!» И это открыло двери Царства Божия, и так вошел мытарь.

Поэтому мытари и грешники опережают вас в Царстве Небесном — не ради их дел, которые достойны сожаления и которых мы должны избегать, а ради их этоса, потому что у них был здоровый этос перед Богом и они не предъявляли в качестве оправдания своих добрых дел. Они не были замкнуты в своем эгоизме, в них не было и следа гордости, они никогда не считали, будто достойны Царства Божия.

Авва Тихон, русский^[5], говорил:

— Я видел рай и ад, и ох, что же там происходит! Ад полон святых, но горделивых, а рай полон грешников, но смиренных грешников!

Это важно, а именно то, что ад полон горделивых святых, людей, совершающих добрые дела, но никогда не каявшихся, потому что они всегда были хорошими людьми. Они никогда даже не подозревали, что им чего-то не хватает.

Хотите проверить себя? Это очень легко: пусть каждый из вас посмотрит, кается ли он пред Богом. Обратите внимание: я не сказал, чтобы мы ходили в церковь, рвали на себе волосы и плакали, — я не сказал этого. Это даже перед духовником может быть трудно и не получаться. А мы сами перед Богом — плачем ли мы об утрате своего спасения? Плачем ли о своем удалении от Бога? Реально ли является духовная жизнь для нас плачем, скорбью, болью и почти отчаянием из-за того, что мы не можем спастись, и это произойдет только по Божией милости? Если мы делаем так и плачем в своей молитве, ища Божией милости и прощения, тогда у нас есть надежда. Но если мы никогда не чувствовали боли, не плачем и не рыдаем из-за этого, это значит, что существует нечто такое, что, к сожалению, обременяет нашу душу и не дает ей функционировать правильно.

Когда я был на Святой Горе, в Новом Скиту, в первый или второй год после того, как стал духовником, — не спрашивайте меня, в каком возрасте это было, потому что разочаруетесь, — пришел один очень духовный человек — мирянин, он не был клириком, с Халкидики. Это был действительно человек Святого Духа, очень сильный духовно. Помню, как он плакал и рыдал на своей первой исповеди у меня, так что я даже подумал: «Пресвятая Богородице! Что же я услышу от него? Столько плача и рыдания! Он, конечно же, совершил убийство!» И меня охватила тревога в ожидании того, что я от него услышу! Потому что мне в первый раз довелось видеть такой плач.

В тот день он опять пришел исповедаться в скит, где мы жили. Была суббота, были и другие посетители, и он сказал мне:

— Отче, я хочу исповедаться!

А я спросил его:

— Когда ты уезжаешь домой?

— Останусь дней на пять-шесть.

— Ну хорошо, давай тогда я исповедую тех, кто уезжает завтра, и если успею, исповедую и тебя.

Он мне ответил:

— Хорошо, отче, как хотите.

И этот человек прождал известное время перед храмом. Прошло время:

— Ты видишь, мы сейчас не успеем, пойдем отдыхать, — сказал ему я, поскольку служба в монастыре начиналась в три часа утра. — Если ты остаешься здесь на подольше, то завтра увидимся.

— Как благословишь, отче, нет проблем!

Утром мы пошли на службу, служили литургию, было воскресенье, и служба была длинная — 6—7 часов. Он стоял сзади в уголочке. Знаете, кем он работал тогда? У него был автомобиль, и на нем он летом продавал сэндвичи на прибережной улице — там, где, вы представляете себе, что он там видел и что там бывало. А зимой работал шахтером на острове Халкидики. Он стоял сзади и молился, склонив голову и плача. Когда кончилась литургия, он зашел в алтарь и сказал мне:

— Я хочу сказать тебе что-то.

— Но я сейчас не могу, — я еще не потребил Святое Причастие. — Приди попозже!

Но он сказал:

— Отче, прошу тебя! Я хочу сказать тебе что-то очень серьезное! Произошло нечто великое, я не знаю, что это!

— Что же с тобой случилось?

— Знаешь, во время святой литургии я стоял сзади и думал, что недостоин причаститься, потому что сказал себе, что если бы я был достоин причаститься, то вчера Бог просветил бы меня исповедаться, а сегодня, в воскресенье, причаститься. И я смотрел на отцов, монахов, все причащались, кроме меня. Я говорил себе: «Ради моих грехов Бог не допустил меня причаститься». И спрашиваю сам себя: «Что же ты себе думаешь? Разве ты достоин того, чтобы причаститься? Бог сделал всё так ради твоих грехов!»

Посмотрите, какое смиренное расположение и дух имел этот мужчина. Когда я выходил со Святым Потиром, чтобы причастить отцов и мирян, бедняга говорил себе: «Я не могу приступить сегодня, в воскресный день, на Святой Горе и причаститься. Но хотя бы издали видеть Тебя — и этого будет предостаточно для меня!» Он глядел на Святой Потир, видел внутри Тело и Кровь Христовы, которыми люди причащались. Так он впал в сильное умиление, закрыл глаза, и из них потекли слезы. В этом состоянии он внезапно почувствовал, что его рот наполняется Святым Причастием, и смутился. И что же это было? Неведомо как во рту у него появилась частица Тела и Крови Христовой, которые он проглотил; поскольку он ни с другими не причащался, ни ел что-нибудь, ничего. Так, в этом молитвенном состоянии... После этого, дрожа, он пришел в алтарь рассказать, что случилось.

Конечно, я не объяснял ему очень многого, потому что эти вещи не объясняют тем, кто их переживает, но сказал себе: «Посмотри, что значит смирение». Все мы в этот день причастились. Но кто причастился реально? Этот смиренный человек, который не считал себя достойным причаститься, который был презрен, мы даже не исповедали его и оставили стоять в углу. Сам Бог его причастил, и он принял в себя Тело и Кровь Христовы через благодать Святого Духа; невозможно объяснить это иначе. Ни в прелести он не был, ни места для прелести даже не было в этом смиренном человеке.

Вспоминается мне один рассказ из «Патерика». В некоем монастыре было много отцов и один обыкновенный человек, на которого монахи не обращали внимания и держали его при себе, чтобы он подкладывал дров под котел, то есть на летней кухне. Они считали его презренным и отверженным и даже в монахи не постригли. Он носил какую-то ветхую одежду, и его держали как бы из милосердия. Бедняга работал и в церкви, когда была служба, но и на летней кухне тоже подкладывал дрова, чтобы огонь не потух, и был постоянно измазан сажей, грязный, презренный, и никто не обращал на него внимания.

Однажды, когда он был в церкви, служили святую литургию и монахи пели, он восхитился и был захвачен всей атмосферой литургии. Варево в котле закипело, стало выливаться через край, и начался пожар на летней кухне. Тут закричали: «Горим! Пожар!» Когда понял, что произошло, этот человек сказал себе: «Пресвятая Богородице! Это же из-за меня! Если огонь не погаснет, может разгореться большой пожар!» Он бросился в огонь, не думая о нем, стал размешивать варево, отшвыривать дрова, огонь стал униматься и наконец погас.

Монахи изумились, потому что видели, что он стоит в огне и не сгорает. Игумен монастыря сказал:

— Отцы, Бог был на летней кухне, а не в церкви! Мы, церковные, вообще не могли к огню приблизиться! Он столько лет приходил услышать хоть слово из того, что мы говорили. Всегда был в саже и перепачканный, мы даже в монахи его не постригли, он никогда не заходил с нами в храм. Держали мы его тут, чтобы он подкладывал дрова на летней кухне. Но в конечном счете Бог оказался там, с ним, а не с нами.

Бог там, где смирение. Бог там, и в том, и с тем, кто никогда не считал и не думал, будто Бог — его должник, поскольку «я делаю что-то, поскольку молюсь, бодрствую, пощусь, подаю милостыню», массу всего еще. И мы считаем, что если делаем что-то, значит, мы уже не совсем подлежим погибели, отвержению. «И я тоже представляю собой что-то!» Бог, однако, никогда не бывает с человеком, у которого имеется хоть след самомнения, тщеславия и гордости.

Поэтому, братия, сегодня в основание духовного пути во Христе отцы Церкви поставили смирение и этос мытаря. Не дела мытаря, а его этос, чтобы показать нам, как следует начинать путь, чтобы найти Бога, чтобы обрести Воскресение.

Многие спрашивают:

— Как я могу стяжать Божию благодать?

И мы начинаем говорить массу хорошего и полезного. Но, думаю, самыми подходящими для всех нас будут следующие слова из «Патерика».

Один монах, желавший стать отшельником в пустыне, пошел, нашел одного великого авву и сказал ему:

— Отче, скажи мне, как спастись? Скажи мне слово от Святого Духа, как спастись!

Старец ответил:

— Иди, сиди в своей келье, и когда будешь голоден, ешь. Когда захочешь пить — пей. Захочешь спать — спи. Но только держи непрестанно слова мытаря в сердце своем, и спасешься!^[6]

Человек, действительно достигший душевного расположения мытаря, выраженного в вопле: «Боже, милостив буди мне, грешному», — уже вошел в Царство Божие. Он достиг цели Евангелия, Божиих заповедей, равно как и цели, ради которой Сам Бог стал Человеком.

Молю благодать Святого Духа, да вразумит Он всех нас, ибо действительно даже обычная логика говорит нам о необходимости смирения. Горделивый безрассуден, он безумен, но, к сожалению, все мы в своей гордости безрассудны и безумны. Молюсь, чтобы Бог вразумил нас, и мы всегда, особенно в этот благословенный период Триоди, находили сокровище мытаря в сердцах своих. И да удостоит нас Бог той великой свободы, какую чувствует человек, поставивший себя ниже всех людей.

Перевела с болгарского Станка Косова
pravoslavie.ru