Святые горы

Через тридцать три года после Фёдора Тютчева, который приезжал сюда вместе с дочерью в 1862-м году (приведенные в качестве эпиграфа строки впервые опубликованы в газете «День»), Святые горы посетил русский писатель Иван Бунин. Чтобы воочию представить красоты, открывшиеся ему, откроем страницы одноимённого рассказа:

«Побывать на Донце, на Малом Танаисе — ... моя давнишняя мечта...

...Мы спускались всё ниже и ниже, а столетние красноватые стволы мачтовых сосен, гордо выделяясь среди разнообразной лесной заросли, мощно вцепившись корнями в каменистые берега дороги, плавно подымались всё выше и выше, возносились зелёными кронами к голубому небу. Небо над нами казалось ещё глубже и невиннее, и чистая, как это небо радость наполняла душу... какая даль открывалась подо мною, как хороша была с этой высоты долина, тёмный бархат её лесов, как сверкали разливы Донца в солнечном блеске, какою горячею жизнью юга дышало всё кругом! То-то должно быть, дико радостно билось сердце какого-нибудь воина полков Игоревых, когда выскочив на хрипящем коне на эту высь, повисал он над обрывом, среди могучей чащи сосен, убегающих вниз».

Можно ли рассказать лучше о Святых горах? Ну, разве что вспомнив письмо Антона Чехова сестре Марии Павловне (от 11 мая 1887 года):

«Место необыкновенно красивое...

...монастырь на берегу реки Донца, у подножья громадной белой скалы, на которой теснясь и нависая друг над другом громоздятся садики, дубы и вековые сосны. Кажется, что деревьям тесно на скале и что какая-то сила выпирает их вверх и вверх... Сосны буквально висят в воздухе и, того гляди свалятся. Кукушки и соловьи не умолкают ни днём, ни ночью...»

...Моя давнишняя мечта — выстраданная — тоже осуществилась.

Кажется, впервые за 10 лет меня вывезли из родного города. Сначала работа не позволяла оторваться от «родных пенатов», а затем и пошатнувшееся здоровье.

Семья Кулик помогла вырваться из городских пределов, отмеченных «зачарованной окружной» (почти как в фильме абсурда «Город Зеро» с Леонидом Филатовым) — вот и персонаж Гоголя обводил себя в ночной церкви крошащейся полоской мела.

С одной стороны, конечно, смущает, что из-за меня Владимир и Виктория вынуждены отклониться от своего маршрута... Но с другой стороны — как хорошо, что решились взять с собой такого неудобного попутчика. Предоставив попутчику во временное владение заднее сиденье уютной легковушки, где я практически всю дорогу провёл в «горизонтальной проекции», из-за разваливающегося позвоночника. Сидеть хуже, чем лежать, а стоять вообще смерти подобно. Ещё и «пламенный мотор» не тянет — скорее, дымится, особенно последние годы. Поэтому прошлогодние фантазии попытаться добраться до Святогорска (точнее, до Изюма) электричкой или маршрутным автобусом заранее относим к жанру совершенно ненаучной фантастики.

В пути возле Изюма, на фоне серого дождливого небосклона обозначилось тревожно — просто зловеще — вращение гигантской воронки. Впрочем, путешественники единогласно посчитали нечаянный фрагмент «Ночного дозора» хорошим знаком. 18 октября — им, воронам, и положено кружить в это время, собираясь в стаи. Может, именно от кружащих ворон и происходит само это славянское слово — «воронка»?..

Слова «свет» и «свят» имеют наверняка общее происхождение, тоже древнее, славянское.

Успенский Святогорский монастырь — одна из древнейших обителей. По крайней мере, примерно 400 лет назад в одной из грамот появился такой текст: «...за частыми набегами и разорениями, кем и когда обитель основана, письменных свидетельств о том времени не обретается...»

Поистине, само время стёрло имена и даты...

Владимир и Виктория помогли мне добраться до гостиницы, устроенной специально для паломников. Назвать меня паломником сложно — впрочем, служители позволили остановиться здесь, в одной из «колыбелей славянского православия», не осквернённого сектантством и расколами. Завтра вечером чета Кулик обещает заехать на обратном пути. А пока вынужден отлежаться пару часов, «прийти в относительную форму».

Более того, рискнул «выползти» в горы!..

Путь вверх занимает у многочисленных экскурсантов — и молодых, и среднего возраста — разношёрстной публики — от силы двадцать минут или чуть больше. Где-то на склонах наблюдаю сокращающих путь — весело скачут по зарослям, сворачивая с бетонного серпантина. Действительно, даже у меня — откуда только силы берутся! Впрочем, «на подпорках» путь к вершине занимает почти три часа. Частые остановки, через каждые 7—8 шагов, опираясь на трость — «дайте мне точку опоры», и взойду на гору!.. Где возможно — присаживаюсь на обочине, холодных каменных глыбах или трубах, что изображают шлагбаумы. Для этой цели «походный табурет» — газета в кармане. Кажется, продумал всё, даже куски чёрного хлеба для поддержания сил — в другом кармане. Хорошо, «мы тучи развели руками» — дождь закончился, и в разрыв облаков даже проглянуло солнце.

Выглянуло, как подмигнуло!

Интересно... ещё внизу, возле монастырских зданий, протянул кусок чёрного хлеба жутковатой кошке — лицо (язык не повернётся сказать «морда») обезображено то ли оспинами, то ли шрамами. Вот уж, воистину, «калiка до калiки»...

Съела вежливо, аккуратно, словно из уважения — мол, голод тут ни при чём. Спасибо за внимание...

...Остановившись в очередной раз, обратил внимание, что высокие и низкие облака плывут в строго противоположных (!) направлениях. Тайны природы... Однако, метеоролог, наверное, объяснит столь удивительное явление завихрениями воздуха над пересечённой местностью. Самые низкие потоки воздуха, возможно, «отражаются» от скал, выталкивая «выше текущие» потоки, вследствие чего и наблюдается нестандартное поведение облаков.

Знаменитый историк и исследователь древностей Филарет Гумилевский рассуждает очень логично: «...Спрашивается, с чего горы, лежащие на Донце, на стороне Татарской, назвали в 1547-м и последующих годах Святыми горами? Понятно было название их Донецкими горами... Почему же Донецкие горы названы Святыми? Как ни рассуждайте, — это название объясняется лишь тем, что с 1540 г. уже слишком известна была святыня Донецкой скалы — образ Святителя Николая, обретённый иноками... С какого времени стали здесь жить иноки, — на это нет пока письменных свидетельств. Несомненно только то, что столь общая известность, в какой представляется святыня Донецкой скалы с 1547 г., ясно говорит, что ей давно предшествовали тайные подвиги пустынников, спасавшихся в пещерах скалы. Потому со всею вероятностью можем положить, что в XIV веке уже существовала Святогорская обитель».

Летописи последующих веков пестрят сообщениями о нашествиях то крымцев, то ногайцев, то просто разбойничьих шаек, состоящих из людишек, предавших веру отцов (а иначе как назвать головорезов, пусть и говорящих на славянских языках, но посмевших поднять руку на соплеменников?)

Монахов за всё время существования обители многократно и убивали, и в плен уводили.

Ко всем этим несчастьям добавьте моры, нередкие в Средние века. После одной из таких эпидемий в монастыре осталось лишь два столетних старца.

В Средневековье обитель являлась, кроме всего прочего, ещё и сторожевым постом для государства, предупреждая о приближении вражеских полчищ.

Одно из подобных свидетельств, записанное, прошу обратить внимание, во Львовской летописи (датируется ориентировочно 1555 годом), гласит: «...и как воеводы пришли в верх Мжи и Коломака, и прибежал к ним сторож из Святых Гор, да станичник Лаврентий Колтовский товарища прислал с тем: царь Крымский Донец перелез со многими людьми и идёт к рязанским и тульским окраинам...»

Меловые обнажения восхитительны, скалы приобретают фантастический, неземной облик. Люди фотографируются и по пути, у небольших меловых «пещер» — и на Поклонной горе, где установленны стеллы в память погибшим воинам-освободителям от фашистской чумы. Прохожу вдоль стелл, ищу знакомые фамилии.

С Поклонной горы открывается изумительная панорама!.. Горизонт словно раздвинулся, расширились просторы — и, соответственно, восприятие — чувство не передать словами — расширилось ощущение нашей родной Земли — именно так, с большой буквы! Отдаляясь, линия горизонта словно уходит в небо — как табор уходит в небо (кстати, в соборе позже видел смуглых женщин и мужчин — православных цыган, скорее всего — с чистыми глазами, совсем непохожих на тех «гадалок», что крутились когда-то у Южного вокзала и на харьковских улицах). Просторы зачаровывают, манят за собой...

Когда плёлся вверх, задыхаясь и останавливаясь поминутно, и смотрел на склоны чуть снизу — поймал себя на мысли, что великолепный осенний наряд Святых гор напоминает мне 80-е годы, поездку в Кинтришский заповедник на востоке древней Колхиды... Величественный хребет вдоль бурлящих ледяных вод Кинтриши — и то же буйство красок. Заповедник там и заповедник тут.

Юношеский рейд в далёкую Аджарию всплыл в памяти неспроста. Приходит ощущение молодости. Времени, когда мы все летали во сне — и наяву. На крыльях любви. В прямом и переносном смысле. Последний раз я летел в самолёте, кажется, в 1987-м, чтобы предложить любимой женщине выйти замуж — понятно, за кого.

«Двадцать лет спустя...» — и уважаемый Дюма здесь ни при чём.

Воспоминания временно «смазывают» картину восприятия — или, напротив, подсказывают что-то?..

В середине 17-го века Святогорской обители пришлось поддерживать не только морально — утешать и кормить многие тысячи украинских переселенцев из-за Днепра, спасавшихся от преследований католиков и униатов, желающих огнём и мечём «перекрестить» православных людей в «истинную веру».

(Что-то мне подсказывает, новоявленных «крестоносцев» интересовала вовсе не вера. Сочные чернозёмы, богатство Земли Русской, похоже, вызывали усиленное слюноотделение не только у гитлеровских вояк. Если меня попробуют «поймать» на «нелогичной постановке акцентов», напомню, что и в 19-м, и в начале ХХ-го века многие украинцы Правобережья и Закарпатья называли себя «руськими людьми» — за что тысячи их погибли в австро-венгерских концлагерях начала прошлого века-то есть, когда Гитлером или Сталиным ещё и не пахло. Все тираны и тиранчики одним мирром мазаны, «неча пенять», облаивая одних «за счёт» других — пусть всем им поровну!..)

Не изменяя вере предков, уходили сотни семей, покидали свои хутора и сёла, города.

Благодаря новым переселенцам с Правобережья малонаселённая местность превратилась в Слобожанщину с хуторами, небольшими сёлами, распространившись до самого Дона. Кубанское и Донское казачество имеет в своих корнях, в своей истории и эту общую с Восточной Украиной страницу — как бы ни морщило гримасой морды... простите, лица (или всё же морды?) иных политиканов.

А если вспомнить ещё и об участии казачества в освоении (не покорении, а именно освоении) Сибири-то многие околополитические страсти, всевозможные выяснения отношений на тему «кто кореннее» и чья нация «титульнее», явственно видятся мышиной — точнее, крысиной вознёй. Обречённой на забвение и безжалостный приговор самой Истории.

В 1786 году указом императрицы Екатерины Второй монастырь был закрыт, а его владения попали в лапы «светлейшего» князя Таврического — Григория Потёмкина.

В записках княгини Е. Горчаковой (1890 г.), позже, кажется, поспособствовавшей восстановлению обители, найдём упоминание о печальном для монахов событии:

«Есть предание, что светлейший князь Потемкин-Таврический проезжал в Крым мимо Св. Гор, пленился их красотами, пожелал получить их себе в собственность и воздвигнуть там великолепный дворец и что с этой целью он испросил себе у императрицы Екатерины эту „рощицу“, как он назвал это место...»

Стоит ли напоминать лишний раз о современных «светлейших» олигархах и простых, «рядовых» миллионерах, столь же легко обходящих законы сегодня, возводя свои дворцы на берегах Днепра, Донца или в Крыму?..

Что изменилось, братья и сестры, что, конкретно, изменилось со времён того дикого Средневековья?..

Потрясающий деревянный скит напомнил Кижи — те уникальные церкви знаю лишь по фото. Жаль, конечно, что никогда не увижу их — слишком далеко. Не долететь, не доехать.

Закат встречаю на ИНОЙ панораме — у верхнего входа в пещеры, у верхнего храма. Впитываю глазами солнце, жмурясь на ледяной ветер, брожу по широкому багровому небосклону.

Быстро темнеющая, но по-прежнему блестящая лента реки с высоты птичьего полёта выглядит удивительно. Странно глядеть на птиц, летящих там, внизу, над речной гладью.

О другом ските, расположенном в километре отсюда, написал в 1901-м году Е. Марков:

«Скит построен на том самом месте, где, по преданию, ещё в древности спасались ...отшельники, от которых оно, вероятно, и унаследовало своё название „Святого места“. Вместе с тем, скит оказался на месте какого-то неведомого древнего городища, земляные валы которого отчасти окружают его и теперь. Было ли это старинное сторожевое укрепление, какой-нибудь „стоялый острожек“, оберегавший татарский перелаз через Донец в дни Ивана Грозного или Бориса Годунова, а, может быть, это ещё уцелевший остаток гораздо более седой древности, сохранивший в своём имени память о каком-нибудь языческом святилище... Всё тут безмолвно и неподвижно...»

Потрясающей красоты меловые горы. И, приткнувшись к скале — самодельная кормушка в виде домика, из которого выглядывают звонкие синички.

Казаки метут опавшие листья на ступенях лестницы.

Пронизывающие, ледяные порывы. Резко похолодало. А силы уже на исходе. Казаки разрешили, пока они заняты листьями, перекусить в тёплой бытовке. У меня с собой три куска чёрного хлеба — теперь очень вкусного. Поел, отогрелся. Можно ползти дальше.

На обратном пути второй раз вижу маленькую собачку с печальным ускользающим взглядом влажных глаз.

Солнце уже исчезло за горизонтом. Небо всё ещё переливается багровыми и фиолетовыми перьями. Графика причудливо сплетённых ветвей на быстро темнеющем разноцветном фоне заставляет останавливаться чаще — и смотреть, смотреть...

Резкий крик спугнутой кем-то птицы, и дальше чуть слышные голоса запоздавших посетителей парка. Вижу её крупный силуэт на фоне сине-багровой полосы, что протянулась над линией горизонта. Птица взлетела и уселась на дереве в профиль — наверное, чтоб я смог её лучше разглядеть.

Темень окутывает землю, горы. А в наступающей ночи — множество птичьих голосов, которые словно спешат обо всём переговорить перед сном — и колокольный перезвон там, внизу, от реки.

Волшебный Северский Донец.

Исчезают в сумраке осенние краски. Редкие пешеходы, отставшие экскурсанты почти бегут вниз по горному серпантину.

Выкурил трубку, сидя на низком бордюре — ноги не держат. И всё же со мной — ощущение счастья, огромного счастья, праздника, волшебного путешествия!..

Перед светлым чувством, дарованным Святыми горами, боль и усталость бессильны!..

Смотрю вверх, закрываю глаза, и вновь смотрю в бездонное чёрное небо...

Звёзды кажутся ближе, ярче.

А внизу, в мирской суете — за рекой — музыка из «кафэшек», слишком шумная жизнь. Гирлянды электрических огней — которым далеко до звёзд.