Слезы о Христе

...Светлый праздник... Праздник праздников... Пасха красная... Само солнышко играет, — говорил еще святой Амвросий Медиоланский в поучении своем на Пасху... Церковь ликует в песнопениях... Все целуются от радости... Яйца... Обилие цветов. Игры на улице...

А я, убогий, ныне на литургии плакал горючими слезами в алтаре и на проповеди... Карпато-руссы, не все понимающие по-русски, недоумевали. И лишь одна молодая христианка горько и с сочувственными слезами плакала со мною... И как это рассказать вам: почему?.. В новой нашей маленькой (человек на семьдесят — сто) церкви Иверской Божией Матери утреня прошла в полумолитве-полуспевке: карпато-руссам хотелось петь по-своему, и мы чередовались... Но наши напевы, сами знаете, быстрые, радостные; а у них тягучие, тяжелые (как у сербов, болгар, греков и доселе еще; остатки «большого» знаменного напева, вероятно, — и южнорусского медлительного характера). Не строилось дело... Но все же кончили... И разошлись. У карпато-руссов литургия совершается в десять часов утра... Оттуда мы поехали на Серафимовское подворье. Утрени здесь не было: некому совершать ее. А отслужили лишь литургию (американец о. Борис служил; я же с другими десятью богомольцами пел (устами, а не душою). Потом все певшие пошли разговляться, а я лег спать. Было около четырех часов утра... В десять был на новом подворье. Народу к этому времени — никого еще. Постепенно набралось до сорока человек. Пришли карпато-русские певцы... Но еще неопытные. Однако «старались»... Старался и сослуживший карпато-русс, протоиерей А. Гарпаш. Голос у него огромный — профундо-бас... Ростом маленький... И вот поют, читают, кричат... А сердце мое плакать стало... Как это вам рассказать? Смешанные чувства были там. Но главное, как думаю, было чувство,— как бы сказать,—«голоса вопиющаго в пустыне»... Я чувствовал одиночество: другие «поют», но поют горлом; а радости у них я не чувствую. Это шум, а не подъем духа. Это душевное, а не духовное. Это не настоящее. Ищу отклика в душах стоящих, и не слышу его. «...Ну зачем, зачем это Тебе, Господи? Разве же Тебе нужны наши голоса? Наше «пасхальное» пение? Ты зришь на сердца... А там? А в них нет того, что Тебе угодно... Где радость от Твоего пресветлого воскресения? Кто сейчас Тебе как ЖИВОМУ БОГУ кланяется сердцем, лобызает с мироносицами Твоими Пречистые БОЖИИ стопы? Кто ощущает Тебя в сердце? Кто стоит перед Тобою не телом в храме, а духом в небесах? Ведь Ты —ЖИВОЙ... А Тебя ощущают лишь в «умах или по преданию, по вере, по обычаю, на устах. Вот они там поют... А мое сердце мертво от их пения... Не вижу, не слышу я Тебя среди них там... А как бы мы все должны были ликовать, если бы Ты Сам предстал перед нами... И Ты везде всегда. А Тебя не вижу я в среде нашей...» И, чем громче было пение, тем этот контраст с внутренней пустотой был мучительнее для меня...

И стал я с воплями говорить Господу вполголоса,— когда никого не было возле престола... А может быть, и были; но мне не до того было: душа металась: «Господи, Господи! Ну, зачем, зачем, зачем мне все это нужно! Зачем храм? Зачем пение? Карпато-русское, русское, итальянское... Зачем архиерейство, начальство, управление?.. Зачем? Зачем? Ведь все это меня ничуть, ничуть не только не насыщает, а даже глушит... Ведь я совершенно осязательно ощущаю, что это не радует меня... Это все мертво... Мне ведь нужен только ТЫ... САМ ТЫ... Только ТЫ... А между тем все тут отвлекает меня от Тебя. Не хочу я этого всего: ни домов, ни людей множества... Ни пения громогласного... Я хочу, чтобы сердце мое было с Тобою... Я в одном лишь этом ощущаю жизнь... Иначе — смерть и в сердце. Ну зачем мне все это? Ах, как бы я ушел тогда, куда глаза мои глядят... Ушел бы в пустыню и оттуда вопил бы к Тебе Единому и наедине... И знаю, что я там праздновал бы ПАСХУ КРАСНУЮ... Но Ты меня не пускаешь, Ты меня связал начальством, управлением, к которому я к тому же всегда мало был способен..»

...Вот пишу вам и плачу, плачу, переживаю свои пасхальные «непасхальные» чувства... И душа в этих слезах понемногу оттаивает, оживает, воскресает... И тогда, и теперь... Не нужно мне все это... Не вижу в нем, внешнем мире, жизни... Дай мне САМОГО ТЕБЯ, ГОСПОДИ, ГОСПОДИ!..

А в это время диссонансом резали громкие напевы «радости». И хотелось мне «прорваться» сквозь них к НЕМУ... Ах, зачем, зачем мне это?.. Не нужно все это...

...Вот вам и рассказал частичку моих воплей... Услышали хоть немного их...

И хотелось бы мне иметь крылья и вылететь отсюда на простор. Но некуда... Невозможно... И оставалось лишь плакать в плену.

Причащалось человек десять... Мирные, хорошие души... Но жизни и в них было мало: традиция, благочестивый обычай... Жизни нет... Вышел говорить проповедь... Сказал: как Церковь радуется в песнях. Как радовались мироносицы при встрече с Воскресшим. Как горело сердце у Клеопы и Луки на пути в Эммаус... А ныне... Ныне не горим ИМ. Не чувствуем ЕГО в сердце... А ведь Он обещал пребывать с нами во все дни до скончания века (Мф. 28:20). Вспомнил слова тропаря 7-й песни канона: «Жены с миры богомудрыя в след Тебе течаху. Егоже яко мертва со слезами искаху, поклонйшася радующиеся ЖИВОМУ БОГУ...» А ныне не чувствуется ЖИВОЙ БОГ. Без этого же все мертво... И плакал. Плакал... А люди недоумевали. Но мне все равно было... Мое сердце страдало, и жаловалось, и рвалось к НЕМУ ЕДИНОМУ... И в мире потухает радость во Христе...

Кончилась служба. Хорошо, что нас никто не пригласил на угощение. И я поехал «домой»... Где мой «дом»?.. Сердце продолжало невидимо плакать... И пища пасхальная не утешала уже... Прилег отдохнуть... Но тут прибыл автомобиль из Пассейка за мной на вечерню... Там тысяча народа... Там проповедь уже о том, что ВОИСТИНУ Он воскрес... Там я уже не плакал: неуместно было бы... Говорил с силой: этим хотелось внедрить в слушателей, что Он ведь ЖИВ...

Часов в десять вечера возвратились «домой»... Не наплакалось досыта сердце... На другой день на Серафимовском подворье доканчивало...