Лишь «разбойники» похищают Царствие Небесное

Юрий Пущаев

Одними из самых цитируемых евангельских изречений являются слова «От дней же Иоанна Крестителя и доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают Его» (Mф. 11:12). Эта очень выразительная и энергичная фраза звучит, словно удар колокола (который мы все равно, впрочем, не слышим), напоминающий, что во всякое время нельзя спать.

Однако очень интересно, что в греческом оригинале энергичность этих строк вырастает еще больше, на порядок, вплоть да самой настоящей парадоксальности. Вот как эта фраза звучит по-древнегречески: ἀπὸ δὲ τῶν ἡμερῶν Ἰωάννου τοῦ βαπτιστοῦ ἕως ἄρτι ἡ βασιλεία τῶν οὐρανῶν βιάζεται, καὶ βιασταὶ ἁρπάζουσιν αὐτήν.

Дело в том, что в русском переводе Нового Завета словосочетанием «употребляющие усилие» переведено слово ὁ βιαστής (biastēs), которое, если дословно, точнее переводить как «применяющий силу». Оно образовано от существительного ἡ βία (bia) — сила, насилие, принуждение. Поэтому одним из основных значений βιαστής в древнегреческом языке было слово «разбойник».

И вероятность прочитать βιαστής как разбойника вырастает еще больше благодаря употребленному в этой фразе рядом глаголу ἁρπάζω (harpadzō), который в высоком стиле перевели как «восхищать» — в смысле достигать чего-то высокого. Однако основное значение этого древнегреческого слова — «хватать», «похищать», «захватывать», «грабить».

Поэтому данную фразу из Евангелия вполне можно прочитать и так: «От дней же Иоанна Крестителя и доныне Царство Небесное насилием берется, и разбойники похищают Его». Слово «разбойники» тут можно и нужно, наверно, поставить в кавычки, потому что имеются в виду не собственно они, а те, кто лишь с ними схож в определенном отношении.

Ведь здесь говорится о том, что нам, расхоложенным современным людям, трудно даже представить. Что ревность к Богу и жизни по Его заповедям должна быть неостановимой и неукротимой, что она должна доходить до нарушения правил обычной жизни. Что стремящиеся к Богу должны выходить, вырываться из мира и плена обыденности так же, как из него по-своему выходят разбойники. Речь идет о внутреннем огне, который должен разгораться все больше и больше, и поглотить всего человека.

Мне кажется, что удачно этот оттенок определенной внезаконости, предельной ревности в стремлении к Небесному Царству, который должен быть у верующего, хорошо иллюстрируют следующие слова из книги Сергея Иосифовича Фуделя «Путь отцов»:

«Тайна христианства необычайна для мира сего» (прп. Макарий Великий, Д 1, 177). Любовь в христианстве не «кодекс моральных правил», а непостижимая природа Божества, и соучастие в ней выводит нас из арифметики наших представлений. Почему теряет меру человек, вкусивший вина? Это сравнение опасно, но именно его часто приводят святые.

«Живущий в любви, — говорит св. Исаак Сирин, — плодоприносит жизнь от Бога, и в этом еще мире обоняет оный воздух воскресения. Любовь есть царство. О ней Господь таинственно обетовал Апостолам, что вкусят ея в царстве Его. Ибо сказанное Да ясте и пиете на трапезе царствия Моего (Лк. 22:30), что иное означает, как не любовь? — Вот вино веселящее сердце человека (Пс. 103:15). «Блажен, кто испиет вина сего!» (Д II — 743—744).

При действительном, а не словесном соприкосновении с Божественным миром, очевидно, невозможна умеренность. Чем более разгорается в человеке любовь ко Христу, тем все ярче она освещает человеку его темноту. Чем больше возгорается в человеке огонь Христов, тем больше человек смиряется, чувствуя свое ничтожество перед этим огнем, и чем больше смиряется, тем все больше этой огнеопальной любви вожделеет.

«Я всеми силами молюсь о вас к Богу, чтобы Он вверг в сердца ваши огонь, который Господь наш Иисус Христос пришел воврещи на Землю» (Лк. 12:49) (прп. Антоний Великий, Д I — 29).

foma.ru