Уроженец города Киева Максимилиан Кириенко-Волошин (1877–1932) был человеком незаурядным, даже легендарным и эксцентричным, ибо внушал самые противоречивые мнения о себе. Весёлый язычник, христианский философ, безумствующий эстет, тайновидец и провидец, позёр и кривляка, миротворец и чудотворец, балагур и шарлатан, мистик-эзотерик, православный подвижник. При этом он был выдающимся поэтом, критиком, акварелистом и... чудаком.

Этот легендарный чудак превратил свой коктебельский Дом Поэта в одну из столиц русской и мировой культуры. Каким был внутренний мир этого загадочного человека разгадать крайне сложно. Прислушаемся к его голосу — голосу поэта и художника, раскрывающего себя миру в произведениях...

М. Волошин. Автобиография

Я родился 16 мая 1877 года, в Духов день, «когда земля — именинница». Отсюда, вероятно, моя склонность к духовно-религиозному восприятию мира и любовь к цветению плоти и вещества во всех его формах и ликах. Поэтому прошлое моего духа представлялось мне всегда в виде одного из тех фавнов или кентавров, которые приходили в пустыню к святому Иерониму^[1] и воспринимали таинство святого крещения. Я язычник по плоти и верю в реальное существование всех языческих богов и демонов и в то же время не могу его мыслить вне Христа.

Родился я в Киеве и корнями рода связан с Украиной. Мое родовое имя Кириенко-Волошин, и идет оно из Запорожья. Я знаю из Костомарова^[2], что в XVI веке был на Украине слепой бандурист Матвей Волошин, с которого с живого была содрана кожа поляками за политические песни, а из воспоминаний Францевой — что фамилия того кишиневского молодого человека, который водил Пушкина в цыганский табор, была Кириенко-Волошин^[3]. Я бы ничего не имел против того, чтобы они были моими предками.

На своей родине я никогда не жил. Раннее детство прошло в Таганроге и Севастополе. Севастополь помню в развалинах, с большими деревьями, растущими из середины домов: одно из самых первых незабываемых живописных впечатлений.

С 4 лет до 16 — Москва. Долгоруковская улица, Подвиски — обстановка суриковской «Боярыни Морозовой», которая как раз в то самое время писалась в соседнем доме^[4].

Потом окраины Москвы — Ваганьковское кладбище и леса Звенигородского уезда: те классические места русского Иль де Франса, где в сельце Захарьине^[5] прошло детство Пушкина, а в Семенкове^[6] — Лермонтова. И то и другое связано с моими детскими воспоминаниями.

Позже — Поливановская гимназия и казенная 1-я гимназия. Это самые темные и стесненные годы жизни, исполненные тоски и бессильного протеста против неудобоваримых и ненужных знаний.

16 лет — окончательный переезд в Крым — в Коктебель. Коктебель не сразу вошел в мою душу: я постепенно осознал его как истинную родину моего духа. И мне понадобилось много лет блужданий по берегам Средиземного моря, чтобы понять его красоту и единственность.

Я окончил феодосийскую гимназию и сохранил на всю жизнь нежность и благодарность к этому городу, который в те годы мало напоминал русскую провинцию, а был, скорее, южноитальянским захолустьем.

Два года студенческой жизни в Москве оставили впечатление пустоты и бесплодного искания. В 1899 году я был выслан в Феодосию за организацию студенческих беспорядков^[7]. Потом уехал в первый раз за границу: в Италию, Швейцарию, Париж, Берлин. Я еще раз возвращался в Москву. Был допущен до экзаменов. Перешел на третий курс юридического факультета, опять уехал в Италию и Грецию; возвращаясь, был арестован, привезен в Москву и выслан в Среднюю Азию.

Полгода, проведенные в пустыне с караваном верблюдов, были решающим моментом моей духовной жизни. Здесь я почувствовал Азию, Восток, древность, относительность европейской культуры.

Это был 1900 год — год китайского пробуждения^[8]. Сюда до меня дошли «Три разговора» и «Письмо о конце Всемирной Истории» Вл. Соловьева, здесь я прочел впервые Ницше^[9]. Но надо всем было ощущение пустыни — той широты и равновесия, которые обретает человеческая душа, возвращаясь на свою прародину.

Здесь же создалось решение на много лет уйти на запад, пройти сквозь латинскую дисциплину формы.

С 1901 года я поселился в Париже. Мне довелось близко познакомиться с Хамба-ламой Тибета^[10], приезжавшим в Париж инкогнито, и прикоснуться, таким образом, к буддизму в его первоисточниках. Это было моей первой религиозной ступенью. В 1902 году я так же близко соприкоснулся с католическим миром, во время моего пребывания в Риме^[11], и осознал его как спинной хребет всей европейской культуры.

Затем мне довелось пройти сквозь близкое знакомство с магией, оккультизмом^[12], с франкмасонством^[13], с теософией^[14] и, наконец, в 1905 году встретиться с Рудольфом Штейнером^[15], человеком, которому я обязан больше, чем кому-либо, познанием самого себя.

Интерес к оккультному познанию был настолько велик, что совершенно отвлек меня от русских событий 1905 года и удержал меня вдали от России. Первую русскую революцию я увидал в том преображении, которое выразилось в моем стихотворении «Ангел мщенья», осуществившемся воочию только теперь^[16].

Литературная моя деятельность, если не считать моих детских стихотворений, началась с 1900 года библиографическими заметками и статьями в «Русской мысли», а потом фельетонами в газете «Русский Туркестан». После — перерыв в два года, когда меня не печатали как «декадента». Затем — первый цикл стихов, напечатанный в 1903 году в журнале «Новый путь», стихи в «Северных цветах», основание «Весов», участие во всех художественных изданиях: «Грифе», «Перевале», «Золотом руне», «Аполлоне» и т. д. — в качестве художественного и литературного критика.

С 1904 года я стал писать художественные и литературные фельетоны в газете «Русь». Жил большею частью в Париже, лишь изредка наезжая в Россию. Газетная моя работа изредка прерывалась всеобщими газетными травлями, вызываемыми по большей части моими публичными лекциями, — и тогда страницы всех газет на время для меня закрывались. Были годы, когда мне негде было писать и мои книги не принимались на продажу книжными магазинами. Так было перед началом Европейской войны. Это дало мне возможность прожить несколько лет безвыездно в Коктебеле, вновь вернуться к оставленной на некоторое время живописи и отойти от суеты литературно-журнальной сутолоки.

В самые последние часы перед началом войны я успел проехать в Базель, где принимал участие в построении Дома святого Иоанна^[17].

Потом был в Париже, в Лондоне и вернулся в Россию лишь в 1916 году. В феврале 1917 года был в Москве, а после не покидал берегов Черного моря.

В моих странствиях я никогда не покидал пределов древнего средиземноморского мира: я знаю Испанию, Италию, Грецию, Балеары, Корсику, Сардинию, Константинополь^[18] и связан с этими странами всеми творческими силами своей души. Форме и ритму я учился у латинской расы. Французская литература была для меня дисциплиной и образцом.

К стихам своим я относился всегда со строгостью. Мой первый сборник вышел, когда мне было 33 года. До внимания публики мои стихи доходили медленно. Газетная шумиха, слишком часто подымавшаяся вокруг моих статей, мешала мне как поэту. Меня ценили, пожалуй, больше всего за пластическую и красочную изобразительность. Религиозный и оккультный элемент казался смутным и непонятным, хотя и здесь я стремился к ясности, к краткой выразительности.

Мои стихи о России, написанные за время революции, вероятно, будут восприняты как мое перерождение как поэта: до революции я пользовался репутацией поэта наименее национального, который пишет по-русски так, как будто по-французски.

Но это внешняя разница. Я подошел к русским, современным и историческим, темам с тем же самым методом творчества, что и к темам лирического, первого периода моего творчества. Идеи мои остались те же. Разница только в палитре, которая изменилась соответственно темам и, может быть, большей осознанности формы.

Мой поэтический символ веры — см. стихотворение «Подмастерье», которое я написал как предисловие к «Иверням» — сборнику избранных моих стихотворений.

Мои политические credo разбросаны по всем моим стихам о современности.

Мое отношение к государству — см. «Левиафан».

Мое отношение к миру — см.«Corona astralis».

<20-е годы>

^[1]   Святой Иероним (330–419) — один из учителей западной церкви, богослов.
^[2]   Костомаров Николай Иванович (1817–1885) — историк; упоминаний о Матвее Волошине в его трудах пока не обнаружено.
^[3]   Точнее — Кириенко-Волошинов Дмитрий. См.: Францева Е. Д. А. С. Пушкин в Бессарабии (из семейных преданий) // Русское обозрение. М., 1897. Т. 43.
^[4]   Неподалеку от Волошиных жил художник Василий Иванович Суриков (1848– 1916), запечатлевший эти места (Новая Слобода) в картине «Боярыня Морозова» (1884–1887).
^[5]   Захарьино (иначе — Захарове) — имение бабушки Пушкина по матери.
^[6]   Семенково — по-видимому, Середниково, подмосковная дача Столыпиных, где Лермонтов бывал в возрасте 14–16 лет.
^[7]   Волошин был заместителем представителя Крымского землячества в Московском университете и агитировал «за беспорядки». См.: Купченко В. Вольнолюбивая юность поэта // Новый мир. 1980. № 12.
^[8]   Имеется в виду Ихэтуаньское восстание (Боксерское) в Китае в 1899–1901 гг.
^[9]   Ницше Фридрих (1844–1900) — немецкий философ; Волошин познакомился с его работой «По ту сторону добра и зла» (1886).
^[10]   Хамба-лама Тибета — Агван Доржиев (1854–1938) — реформатор ламаизма.
^[11]   Волошин заинтересовался католицизмом летом 1902 г., попав в Ватикан. В рецензии на постановку «Сестры Беатрисы» М. Метерлинка он пояснял: «Я люблю католицизм потому, что он принял в себя все живое, настоящее, жизненное, что было в язычестве» (Русь. 9 дек. 1906).
^[12]   Оккультизм — общее название учений, признающих существование скрытых сил в человеке и космосе, доступных лишь для посвященных.
^[13]   Франкмасонство или масонство (от фр. franc mason — вольный каменщик) — религиозно-этическое движение (в начале XVIII в. в Англии, а затем во многих странах); масоны стремились создать тайную всемирную организацию с утопической целью мирного объединения человечества в религиозном братском союзе.
^[14]   Теософия: 1) в широком смысле — всякое мистическое учение, претендующее на раскрытие божественных тайн; 2) мистическая доктрина Е. П. Блаватской (соединение мистики буддизма и других восточных учений с элементами оккультизма и неортодоксального христианства).
^[15]   Штейнер Рудольф (1861–1925) — немецкий религиозный философ, основатель Антропософского общества; пытался найти синтез религии и науки в целях самосовершенствования человека; сыграл особую роль в формировании взглядов Волошина.
^[16]   9 января 1905 г. Волошин был в Петербурге и видел расстрелы манифестаций. Под влиянием событий начавшейся первой русской революции он пристально изучает материалы о Великой французской революции; отношение зрелого Волошина к проблеме революции и возмездия см. в статье «Пророки и мстители» и в стихах революционных лет.
^[17]   Гетеанум (иначе — Иоганнес-Бау) — своего рода храм антропософов (со сценой для постановки мистерий).
^[18]   Существует легенда и о путешествии Волошина в Египет, которая не имеет никаких подтверждений.