С чего начинается человек?

Ответов на поставленный вопрос может быть несколько. Один из самых верных, самых точных — С БЛАГОДАРНОСТИ, потому что все другие ответы могут быть сведены к этому.

Не зря же главное христианское таинство названо словом «Евхаристия» — греч. «Благодарение»^[1]. Душа человеческая — христианка по природе^[2], потому, где начинается христианин, там начинается и подлинный человек.

Неблагодарные люди — всегда недовольны, исполнены претензий к миру, окружающим, Богу. Такие живут в ощущении, что все им должны, все чего-то не додали (обокрали), а потому любое внимание, оказанное ближними, любые дары воспринимают как должное, ими заслуженное и, разумеется, недостаточное.

Смиренные сердцем, наоборот, чувствуют себя должниками перед Богом и людьми. Даже самое малое участие со стороны ближних — для них милость и чудо любви. Они всем признательны: птице, за то, что дарит радость своим пением; щенку — за умиление и преданность; дереву — за то, что питает или укрывает от солнца; книге — за научение разуму; родителям — за дар жизни; детям — за счастье отцовства или материнства... — всё это сливается в единую радость жизни и рождает в душе искреннюю песнь благодарения Творцу.

Сделай человеку добро — и узнаешь кто он. В зависимости от того, кого сочтёт он причиной добра, кому припишет его: себе или ближнему...

*   *   *

Есть ещё один ракурс, заслуживающий внимания. Герой Экзюпери в романе «Цитадель» рассуждает таким образом:

«Если тебе спасут жизнь, — не благодари. Не преувеличивай собственной благодарности. Если твой спасатель ждёт её от тебя, он — низок. Неужели он полагает, что оказал услугу тебе? Нет, Господу, если ты хоть чего-то стоишь. А если ты изнемогаешь от благодарности, значит, у тебя нет достоинства и нет скромности. В спасении твоей жизни значимо не твоё маленькое везенье, а дело, которому ты служишь и которое зависит и от тебя тоже. Ты и твой спасатель трудитесь над одним, так за что же тебе благодарить его? Его вознаградил собственный труд: он сумел спасти тебя. Это я и называю сотрудничеством в общем деле.

У тебя нет достоинства, если ты идёшь на поводу низменных чувств твоего спасателя. Потакая его мелочному самолюбию, ты продаёшься ему в рабство. Будь он благороден, он не нуждался бы в твоей благодарности.

...Все видели, как растёт дерево. Но когда оно выросло, видел ли кто-нибудь, чтобы оно наслаждалось своими плодами?».

Сильные слова, перекликающиеся с мыслью свт. Иоанна Златоуста: «Если тот, кто имеет царя должником своим, почитает себя счастливым и безопасным на всю жизнь, то представь, сколь счастлив должен быть тот, кто своими добрыми делами, и малыми, и великими, сделал должником своим человеколюбивого Бога, всегда живущего!».

Герой Экзюпери задаётся вопросом «За что благодарить спасающего?». Ответ на него прост: за сохранённую возможность служить общему делу, за подаренное счастье соучастия.

Делающий во Христе, действительно, сам в себе уже имеет награду и не нуждается в благодарности. И всё же, благородный и благодарный человек старается указать на значимость ближнего, чтобы поднять его имя, его достоинство на высоту. А ещё, чтобы не уязвить, не соблазнить, чтобы не пробудить дремлющую в в каждом смертном змею самости...

*   *   *

Но потакание самости — весьма опасное занятие, и следует всячески избегать случая «покормить» эту разъеденительницу всех со всеми. Помнится, митрополит Антоний Блум рекомендовал даже священникам глядеть на себя не как на Христа, а как на осла, на котором едет Христос — дабы не возноситься. И патриарх Павел, сербский праведник, спасался тем, что был скромен не по чину.

Как-то одна сербка попала к нему на приём. Обсуждая своё дело, она случайно взглянула на ноги патриарха и пришла в ужас от его обуви — это были старые, некогда порванные, а затем заштопанные ботинки. «Позор для нас, сербов, что нашему патриарху приходится ходить в таком рванье, — подумала женщина, — неужто никто не может подарить ему новую обувку?». Патриарх тут же с радостью ответил: «Видите, какие у меня хорошие ботинки? Я их нашёл возле урны, когда шёл в патриархию. Кто-то выбросил, а ведь это настоящая кожа. Я их немного подшил — и вот, они ещё долго смогут послужить».

Патриарх Павел сам стирал для себя, сам готовил. А митрополит Лавр, уже будучи предстоятелем РПЦЗ, вносил своё имя в список дежурных по кухне для мытья посуды.

И это не просто чудачества блаженных старцев. Скорее — это ревность по Богу, охранение в себе здравого умом человека — т.е. адекватного, знающего цену вещам. Это своего рода стратегическая «хитрость» подвижников, аскетическое упражнение, смысл которого — забота о Христовом в себе.

«Если нужно погибнуть, лучше быть мёртвым человеком, чем живой нелюдью. Пусть нас не будет, но и в этом исчезновении останемся людьми Христа»^[3]. Вот что их волновало более всего — забота о совершенстве и целомудрии внутреннего человека.

*   *   *

Помните исторический анекдот о Марии-Антуанетте, ставший символом крайней отрешённости власти от реальности и проблем простого народа: «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные!»?^[4]

Кто не остерегается, легко может дойти до равнодушия и окамененного нечувствия, зацементироваться в должностном кресле или на должностном стуле. Можно оторваться от реальности настолько, что не Бог, а собственный «трон» окажется в центре вселенной, и все должны будут почитать его за центр, и ублажать сидящего в центре — т. е. идолопоклонствовать.

«Живи не ради своих затей, а ради Бога и ради людей»^[5] — это лучший способ избежать дурного пристрастия к чему-либо ветхому, не стоящему внимания. Земное имеет смысл и значение не само по себе, но в причастности к небесному, вечному.

*   *   *

«Мои владения — это не стада, не поля, не дома, это нечто совсем иное, это то, что главенствует над ними и связует их воедино»^[6], — делится добытой мудростью Экзюпери. «Вот мои часовые обходят по кругу крепость, и я вовсе не думаю, что все они пылают усердием. Большинство зевает и мечтает об ужине. Если все боги спят в тебе, то не спит желание телесного довольства: все, кому скучно, думают о еде. И я вовсе не жду, что их души будут непрестанно бодрствовать. Сопричастность целостности, Божественному узлу, что связует все воедино, зову я душой, душа не ведает о преградах. Я жду, чтобы в одном из моих дозорных замерцала душа. Забилось сердце. Проснулась любовь, и на миг он ощутил... вдруг в себе пространство, дотянулся до звёзд, обнял горизонт и стал сродни раковине, шумящей шумом моря»^[6].

Благодарность родится в сердце — как сакральное чувство приобщённости, встроенности, причастности к Целому, как переживание сопричастности Бытию.

Благодарение, призываемое нами за каждым Богослужением, — не есть что-то обыденное и легко приобретаемое. Оно тоже дар, оно — цветок небесный, расцветающий в сердце, готовом принять Бога. «Ибо нет возможности одарить, если ты не готов принять подарок. Гость не придёт, если ты не построил дом, чтобы принять его»^[6].

Когда кров готов, остаётся только ждать: деятельно, а не в бездействии, но ждать. Ни в коем случае не надо изображать благость, не надо рядиться не в свои одежды. «Плод правды — совершенство добродетели, из него вырастает древо жизни»^[7]. И первым плодом этого Древа, растущего посреди сада души, является благо-дарность.