Восстановитель русского святогорского монашества иеросхимонах Арсений Афонский

Особую роль в возрождении русского святогорского монашества на Афоне в XIX веке сыграл иеросхимонах Арсений Афонский (†1846). Его имя ныне многими несправедливо забыто, однако именно благодаря непрестанным заботам и трудам этого выдающегося подвижника обильно возросло на Святой Горе то явление, что ныне принято называть «Русскиим Афоном».

Промыслом Божиим старец Арсений сыграл решающую роль в судьбе всех трех русских святогорских обителей. Он стоял у истоков возрождения Ильинского скита и Русского Пантелеимонова монастыря, активно содействовал основанию Русского Андреевского скита, не говоря уже о том, что благодаря его прямому участию и по его благословению на Афоне было создано большое количество русских келлий.

Родился иеросхимонах Арсений в городе Балахна Нижегородской губернии, на берегу великой и славной реки Волги, от благочестивых родителей-мещан, фамилия которых неизвестна. По рождении он был просвещен святым крещением и наречен Алексием. В отрочестве обучался чтению и письму. Юность его была наполнена житейскими и мирскими попечениями. Но Господь, провидя в нем жилище Святаго Духа, не дал ему погрязнуть в мирских страстях и похотях. С раннего детства вложил ему в разум желание заняться чтением Божественных и святоотеческих писаний, благодаря которым Алексий скоро мог рассмотреть и познать суету и прелесть этого мира и бесполезность для его души всего того, что этот мир мог дать ему. На двадцатом году жизни Алексий Бога ради оставил дом свой и родителей и пошел странствовать по российским монастырям, искать удобного места для спасения своей души.

Придя в Московскую губернию, в Песношскую общежительную пустынь, он положил начало своей монашеской жизни, определился в число братии и три года проходил там различные послушания. Потом появилось у него желание идти за границу, по молдавским монастырям, которые тогда славились великими старцами и подвижниками. Когда он открыл такое желание своему духовному отцу — игумену Песношской обители, то игумен долго его отговаривал от исполнения этого намерения, однако в конце концов благословил, и Алексей отправился в путь.

Дойдя до Киева и поклонившись святым мощам киево-печерских чудотворцев, нашел он там себе спутника именем Никита, уроженца Тульской губернии, который после этой встречи был ему сподвижником во всех скорбях, трудах и подвигах более сорока лет, до самой смерти. Взяв благословение киевских чудотворцев и помолившись им, они вместе отправились в путь.

В Молдавии, обойдя все монастыри и скиты, Алексий с Никитой нашли себе духовного отца и пастыря в Балашевском скиту, находившемся примерно в четырех часах пешего хода от города Буташана, и препоручили ему свои души. Через некоторое время духовный отец постриг их обоих в монашество: нарек Алексию имя Авель, а спутнику и сотруднику его Никите — Никандр.

Позже наставник, видя подвиги и смирение отца Авеля, благословил его на рукоположение во иеромонаха. Со многими слезами просил отец Авель своего пастыря не налагать на него тяжкого бремени сверх сил и оставить работать Господу только в монашеском чине. Однако старец сказал ему, что совершенному послушнику не подобает иметь своего рассуждения, но должен он даже до смерти творить приказанное, а не учить своего старца.

Авель поклонился ему до земли и сказал: «Прости мя, отче святый! Согрешил пред тобою, твори, как тебе угодно». И вскоре он был хиротонисан в иеромонаха и по согласию всей скитской братии определен к ним духовником. Несмотря на то, что Авель стал иеромонахом, своего послушания и смирения он не изменил, во всем повиновался своему старцу и никогда без его благословения ничего не начинал.

Так, проведя в совершенном послушании и отсечении своей воли восемнадцать лет, повиновались отец Авель с отцом Никандром своему пастырю и наставнику до самой его кончины. Препроводив своего духовного отца как ходатая за себя ко Господу Богу своему на вечное блаженство, остались они сиротами и, так как по своей воле жить не хотели, решили поступить по-братски: одному у другого быть в послушании и не разлучаться до самой смерти. Сие и исполнили они на самом деле. Хотя отец Никандр и желал видеть отца Авеля своим пастырем, потому что тот был иеромонахом и духовником, отец Авель никак не соглашался с этим — быть старцем.

Так они подвизались еще немногое время, и было им обоим откровение от Бога, повелевающее идти на Святую Гору Афон и там провести остаток жизни. Это откровение они объявили один другому и начали собираться в путь. Услышав об этом, скитские и прочие отцы начали их отговаривать, имея в виду, что в то смутное время невозможно было идти на Святую Гору, которая тогда была под властью Турции. Даже насельники Афона, и те оттуда все вышли. Говорили им, что полна Гора турок, монастыри все заняты иноверцами или стоят запертые, а в келлиях живут разбойники. По всей Турции христианам нет прохода, повсюду льется христианская кровь.

Отец Авель отвечал им: «Отцы и братия, воистину так, как вы говорите. Это и нам известно. Но как Богу угодно, так и будет».

И действительно, положение в тогдашней Турецкой империи было таковым, как говорили отцы. Еще недавно в Константинополе убили Патриарха Григория, и великое было там смущение. Но отец Авель чувствовал призвание Божье, что есть Его святая воля идти им на Афон. Он не послушал советов человеческих и, несомненно, верил, что Господь не попустит им искушений выше сил. Колебался отец Никандр как человек, но старец Авель его укреплял, внушая, что лучше послушать Бога, чем людей. И, наконец, решили они отправиться в путь. Что имели, раздали братьям, а с собой взяли немного денег и книг.

Поехали в Галату. Там сели на корабль и отправились в Константинополь. В Константинополе же увидели одно горе и слезы, как христианская кровь греческая потоками льется по улицам. Сами греки говорили им: «Зачем вы, отцы, приехали теперь? Захотели разделить с нами горькие минуты? У вас ведь в Молдавии не режут так баранов, как нас здесь режут ежедневно по сто и по двести, и это происходит прямо на площадях, при всех... Отправляйтесь обратно в Молдавию. На Святую Гору вам идти невозможно, хотя бы вы и очень желали этого. По морю корабли не ходят, а по суше добраться до Афона невозможно, потому что всюду рыщут разбойники. И сама Гора Афон полна разбойников, в монастырях же, притесняя монахов, живут турки».

Но наши отцы верили и твердо надеялись, что будут на Святой Горе. В то время в Константинополе хлеб был весьма дорог. Все имеющиеся у них с собой деньги были израсходованы, частью ими они оплатили проезд на корабле, а остальные отдали, добывая пищу. И вот у них уже ничего не осталось, а книг никто не покупал. Отцы ходили по торговым рядам, просили милостыню: сами питались, да еще и питали бедных греков, делясь с ними своей скудной пищей, на которую удавалось собрать хоть сколько-то денег.

Так перезимовали. Сколько скорбей они претерпели в Константинополе! Про то знает только Один Господь, который их туда и послал. Дождавшись весны, отцы оставили свои книги у одного грека, а сами пошли по суше к Святой Афонской Горе. И здесь на пути они опять претерпели множество скорбей, напастей и побоев. Опять же только Один Бог был свидетелем их страданий. Как злато в горниле, искушал их, да превратит в чистейший металл. Почти каждый час нападали на них разбойники. Но взять у них было нечего: денег не было, а одежды на них были ветхие, истрепанные. Иные разбойники только побьют, другие возьмут последние сухари, иные поиздеваются, да так и отпустят. И так шли отцы более месяца и, наконец, дошли до Афона. Было это в 1800-1805 годах.

Вот что увидели они на Святой Горе: жилища монашеские опустели, сады одичали и заросли лесом, монастыри стоят запертые, а ополчение Царицы Небесной разбежалось по разным странам: иные скрылись по непроходимым лесам, горам и вертепам, иные затворились внутри монастырей — и мало кого из них можно было увидеть. Русский монастырь вовсе запустел и стал пристанищем диких зверей. Братия его скиталась по Святой Горе, не имея места, где главы приклонить.

Отцы наши тогда отправились к Самой Настоятельнице Горы Афон, в Иверский монастырь, к чудотворной иконе Царицы Небесной Иверской, ко Вратарнице Афонской. И когда пришли к воротам монастыря, то отцы иверские приняли их, впустили внутрь монастыря и привели в церковь поклониться Божией Матери. Придя туда и увидев Ее, русские странники очень обрадовались, пали на колени, пролили много слез и просили принять их в Свой святой Удел.

Радуясь, они также удивлялись, что в такое смутное время, когда монашеское ополчение по большей части разбежалось, Она, Царица и Владычица, стоит на своем месте, как ни в чем не бывало, во всем своем полном убранстве, украшенная золотом и серебром и драгоценными камнями. Турок полон монастырь, а они не могут разграбить Ее убранство.

Отцы наши спросили греков: почему те икону не спрятали в укромном месте, почему не сняли украшения и почему турки не могут похитить с нее золото, серебро, камни, представляющие такое богатство? Отцы иверские им отвечали: «А куда и зачем нам ее убирать? Она наша покровительница и защитница, Назирательница Горы Афонской. Хотя и наказала нас за грехи, но лика своего не отвернула, не до конца прогневалась и пребывает еще с нами. И так как Она на нас еще весело смотрит, то имеем надежду, что пройдут эти скорби. Теперь у нас только в том радость и утешение, что Она, Царица Небесная, пребывает с нами. Когда же находят на нас невыносимые скорби от турок и от наших немощей, то мы прибегаем к ее помощи и обретаем в скорбях своих утешение.

Вы спрашиваете: почему турки не похитят ее убранство? Они не только не могут снять драгоценностей, но не могут и войти в малый храм. Вот уже третий год живут в монастыре, а еще нога их не ступала в храме. Когда разозлятся на нас, начинают требовать от нас золота и серебра и церковной утвари, то мы отвечаем, что не имеем их, хотя на самом деле все спрятано. Ничего не открываем, готовы пострадать даже, чтобы не досталось им монастырское богатство. Показываем им эту святую икону и говорим: «Вот на иконе много золота и серебра и дорогих камней, если вам угодно, то возьмите себе». Они же, стоя в дверях, говорят: «Мы не можем к ней подступиться. Нас одолевает страх. Вон Она на нас как сердито смотрит!» — и отходят посрамленные, не в силах что-либо сделать. А мы благодарим Царицу Небесную за то, что Она Сама Себя защищает и нас, грешных, спасает, покрывая своей милостию. И за то еще благодарим Владычицу нашу Богородицу, что послала турок смирить нас, грешных: если бы их не было, то тогда уже разбойники нас совсем бы разорили и опустошили храм.

Еще скажем вам вот что: год тому назад великое было смущение и тревога на Святой Горе, так что и оставшиеся отцы, афонские жители, хотели бежать отсюда вон. До этого смущения пребывало на Святой Горе всей братии до сорока тысяч, а ныне осталось не более одной тысячи. Да и те хотели оставить свое место и бежать кто куда. Думали, что Божия Матерь покинула их, и оттого запустеет Святая Афонская Гора. Но когда начали так помышлять, скорая помощница, Царица Небесная, Владычица наша Богородица, явилась многим отцам и пустынникам и сказала: «Почему так испугались вы? Почему входят такие помышления в сердца ваши? Все скорби и притеснения пройдут, закончатся, и вновь наполнится Святая Гора монашествующими. Знайте, что пока Моя икона будет находиться на Святой Горе, в Иверском монастыре, ничего не бойтесь, спокойно живите в своих кельях. А когда уйду из Иверского монастыря, тогда каждый заберет торбу свою и пусть идет кто куда знает».

И теперь все пустынножители каждую неделю приходят к нам в монастырь и смотрят, на своем ли месте стоит Божия Матерь, и, убедившись, что она незыблемо пребывает там же, вновь возвращаются в свои пустынные келлии».

Отцы наши, услышав это, очень обрадовались, во-первых, потому, что узнали о покровительстве Царицы Небесной, а во-вторых, потому, что есть еще пустынники на Святой Горе Афон. Затем иверские отцы привели их в гостиницу и угощали целую неделю, после чего сказали: «Отцы святые, мы вас на первый случай приняли, а больше уже нас не обременяйте, потому что нам теперь и самим пропитание взять негде. У нас сорок человек турок, а кормить их нечем. Всюду разбойники, а с метохов доходов никаких нет. Возьмите в нашем скиту святого Иоанна Предтечи одну келлию, с малой церковью. Там станете обрабатывать огород и заниматься рукоделием. Так и пропитаетесь как-нибудь. А какая в чем будет нужда, мы поможем. Ночевать ходите в монастырь».

Отцы наши поблагодарили иверских отцов за их гостеприимство, взяли в скиту келлию и жили уже там. Возделывали огород, резали ложки... Но рукоделие их тогда никто не покупал. И так перетерпели все смутное время. Продолжалось оно более четырех лет. Чем они питались? Одному Богу известно. А сами они никому о том не рассказывали. А ведь хлеб в то время достать было очень трудно. Много раз впоследствии спрашивали старцев: «Отцы святые, чем вы питались в то смутное время?» Они же отвечали: «А что Господь сказал в Евангелии: «Ищите же прежде царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам» (Мф. 6:33); и еще: «Воззрите на птицы небесныя, яко не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их» (Мф. 6:26). Так и нас Господь питал». Так отцы наши пропитались, и не одни они, но более тысячи оставалось их на Святой Горе. И все они не оставлены были без Божией помощи.

В те годы собрали они себе великое богатство духовное. С великим терпением пережили все скорби и в недостатке для удовлетворения телесных нужд духовно процвели и созрели, принеся многие плоды. Наградил их Владыка Царь Небесный дарами Духа Святаго и даровал им помощь на одоление врага — дьявола, древнего нашего супостата, чтобы победить страсти душевные и телесные. И достигли они тихого пристанища — душевного спокойствия и безмолвия — соединения ума с Богом. Отцу Авелю дал Господь дар рассуждения и прозорливости, отцу же Никандру — дар слез, так как плакал он о своих грехах день и ночь до самой смерти.

Когда после смутного и скорбного времени послал Господь Бог на землю мир: пропали все разбойники, всюду настала тишина и спокойствие, — тогда и братия вновь стала сходиться на Святую Гору. Тогда и православные христиане потекли на поклонение к ее святыням. И отцам нашим стало легче. Начало продаваться их рукоделие. Пришел один купец и купил все, у кого что было. Отцы продали все свои ложечки и получили за них две тысячи левов, т. е. 400 рублей. Отец Авель сказал тогда отцу Никандру: «Да, теперь поправим все наши нужды».

Однако в скором времени пришел к ним один мирянин просить милостыню. Отец Авель спросил его, откуда он и какую имеет нужду. Мирянин стал отвечать ему со слезами: «Я, отче святый, с острова Хиоса. Жену и детей моих турки взяли в плен. Требуют за них пять тысяч левов. И я собираю их уже два года. Набрал, слава Богу, три тысячи, а две тысячи еще надобно. Бог даст, и это помаленьку соберу». Услышав это, отец наш сказал ему: «Зайди ко мне в келью, и я чем-нибудь помогу тебе». Тот зашел, отец же наш вынул все деньги, что имел, и отдал ему со словами: «Возьми, иди и выкупи жену свою и детей». Мирянин же, не в силах поверить ему, говорил: «Отче святый! Что глумитесь надо мной?! Мне и без того тяжко. Дайте мне один лев, я и пойду». Отец ему отвечал: «Нет, чадо, я не глумлюсь над тобой. Как могу я обижать человека с такой бедой! Возьми все да иди с Богом». Пришедший к отцу заплакал, не зная, как же ему поступить, а отец вложил ему деньги за пазуху и проводил его до двери.

Отец Никандр, видя это, заплакал горькими слезами и сказал: «Отче, что ты наделал! Зачем ты отдал все деньги? Четыре года мы трудились и думали покрыть все свои нужды, а теперь вновь будем иметь скорби». Отец же наш ответил ему: «Ох, отец Никандр, разве будем мы совершенными монахами? Уж не Господь ли нас провел уже сквозь столько скорбей, а ты еще немоществуешь. В самое трудное время Господь не оставил нас, пропитал. Теперь ли не сможем этого сделать? Теперь, слава Богу, рукоделие продается. Вновь будем работать да продавать плоды наших трудов, а лишние деньги отдавать Богу. Зачем беречь лишнее? Еще и ум от Божьего будем отвлекать. Станем на молитву, а ум пойдет к ним, к деньгам. Господь сказал: «...идеже бо есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше» (Мф. 6:21). Пусть они лежат у Бога, а мы будем и сердце там же держать». Тогда отец Никандр умилился, пал ему в ноги, плакал и просил прощения. С того дня он уже ни во что не вмешивался, а только до самой смерти плакал.

Вскоре оба постриглись в великую схиму: отец Авель, духовник, наречен был Арсением и принял схиму от схимонаха Арсения. Отец же Никандр наречен был Николаем, а принял схиму от самого Арсения. И стали уже жить они как старец с учеником, и прожили в скиту Иоанна Предтечи десять лет.

C увеличением числа братии в скиту умножилась и обычная житейская суета. Обоих отцов это очень отягощало. И они согласились удалиться во внутреннюю пустыню ради совершенного безмолвия, чтобы не иметь никаких житейских попечений и жить Одним Единым Богом. Ибо пустынник не любит молвы и суеты. Они оставили скит и прежнюю свою келлию. Взяли более уединенную келлию во имя святителя Иоанна Златоуста. Находилась она на холме, в почти непроходимом месте, около часа пешего хода от скита и на таком же расстоянии от Иверского монастыря.

Прежде это была великая келлия, но во время смуты она почти до основания была разорена. Отцы восстановили ее своими руками, только в меньшем размере, освятили церковь и пристроили к ней две жилые кельи. Так положили они начало своей жизни по пустынному уставу. Не имели никаких житейских попечений. Не занимались ни садом, ни огородом. Хотя там и были масличные деревья, но отцы не пользовались их плодами. А когда поспевали на них маслины, то приглашали какого-нибудь знакомого бедняка и поручали ему собрать урожай для себя.

В это время прославил Господь отца Арсения многими благодатными дарованиями. Со всех уголков Святой Горы шли к нему для исповеди и духовного руководства, особенно иеромонахи и иеродиаконы, жившие в греческих монастырях. Вскоре и для всех русских он также стал духовником. И не только великороссы, но и малороссы, болгары, сербы и молдаване приходили к нему за советом. И греки почитали его за великого старца, нередко смиренно прибегая к его мудрости. Имя отца Арсения почитали на всей Святой Горе, многие просились к нему в ученики, жить вместе с ним и отцом Николаем. Однако жить вместе с собой они никого не принимали, говорили так: «С нами быть никто не может. Мы за тридцать лет едва достигли того, что и теперь еще искушаемся и изнемогаем. Хотя дух и бодр, но плоть наша немощна. И если бы благодать Божия не подкрепляла нас, то мы бы и так-то не смогли жить».

С того времени как они пришли на Святую Гору, отец Николай прожил 19 лет, а отец Арсений — 24 года. И не вкушали они ни рыбы, ни сыра, ни вина, ни масла. Пищей для них были сухари, моченные в воде, которые они носили на своих плечах из Иверского монастыря к себе на гору. Еще любили черные квашеные баклажаны, посыпанные стручковым красным перцем, которого много солили.

Вот повседневная их трапеза: сухари, перец и баклажаны. Случалось вкушали и лук, если кто принесет. Соленые маслины и смоквы предлагали только гостям.
И всегда имели трапезу один раз в день, в третьем часу пополудни. А в среду и пятницу оставались без нее.

Распорядок их жизни был таков. После трапезы до вечерни занимались чтением духовных книг в кельях. Потом правили по уставу вечерню, читали всегда со вниманием и со слезами, не торопясь, тихо и кротко. Затем повечерие с каноном Богородице и на сон грядущий молитвы. Ночь всю проводили во бдении, молитве и поклонах. Если сон их преклонял, то спали сидя не более часа во всю ночь и притом неприметным образом, более сопротивляясь сну, часто для этого ночью прохаживаясь.
Часов у них не было. Но они всегда знали который час, так как в Иверском монастыре на колокольне били часы.

В самую полночь отцы сходились в церковь на соборную молитву и там читали полунощницу, а потом утреню по уставу. После утрени пели канон Пресвятой Богородице с акафистом, после чего предавались они безмолвию, пока не рассветет.

После наступления дня занимались рукоделием. Резали по десять ложек на брата в день, работая в разных местах. Разговоров между собой никогда не вели, если только о нужном и необходимом. Пребывали всегда в молчании, в хранении сердца и непрестанной умной молитве.

Ложки делали самой простой работы. Потом читали часы и молебен Божией Матери. Трапезничали. И так проводили дни и ночи в беспрестанной молитве и рукоделии.

Еще старец Арсений любил служить Литургию. Когда было у них вино и просфоры, то совершал ее почти каждый день. Однако бывало так, что они имели в них великую нужду.

Служили Литургию по большей части вдвоем. Служили ее, растворяя слова молитв слезами. Два старца, удрученные и иссушенные постом, предстояли пред Господом. Один в алтаре пред престолом Божиим плакал так, что от слез не мог произносить возгласов, и только одними сердечными воздыханьями тихо творил божественные слова молитвы. А другой, стоя на клиросе, рыдал, и от плача его и от немощи телесной мало что можно было разобрать из произносимых им слов. Хотя человеческим ушам мало было слышно и понятно, но на их Литургию призревал Сам Господь по обетованию: «И на кого воззрю, токмо на кроткаго и молчаливаго и трепещущаго словес моих?» (Ис. 66, 2). Здесь «Трисвятую песнь» припевали: «...ни единого житейского попечения не имуще, и воистину ничтоже земное помышляющее», — здесь, посреди двоицы, Сам Господь пребывал по обетованию: «...идеже бо еста два или трие собрани во имя мое, ту есмь посреди их» (Мф. 18, 20).

Эти два старца так возлюбили Господа своего, что ни на одну минуту не хотели расставаться с Ним, но всегда беседой с Ним наслаждались умом и сердцем, непрестанно пребывая в Боге. Если у них между собой и были разговоры, то только о молитве или о любви к Богу и к ближнему. А если кто начинал при них говорить осуждающе о своем брате, то они прекращали беседу. Всякого ближнего любили больше, чем себя самого, что явно показывали их дела.

Кто бы к ним ни пришел с какою нуждой, они никого из келлии своей не отпускали унывающим. Кто телесной ради нужды скорбел, того они поддерживали материально, если даже это было сверх сил. Последние свои книги отдавали в залог, чтобы помочь ближнему. А уже после того, как им поможет Бог, выкупали их обратно. Кто душевную скорбь имел, того утешали благими своими беседами. Бедные имели в них помощников, скорбящие — утешителей, немощные грехами — скорое исправление и освобождение от них.

О безграничной доброте отца Арсения составитель жизнеописания старцев иеросхимонах Парфений (Агеев) писал так: «Когда я пришел на Святую Афонскую Гору, то не имел у себя почти ни одной копейки. Отец Арсений благословил научиться делать ложечки, но мне не на что было купить инструмент. Когда я ему открыл это, он сказал: «О том не скорби». Взял с окна сумочку, высыпал деньги, пересчитал, отдал мне все, что у него было, и сказал: «Возьми. Имею всего только тридцать левов». Я заплакал и сказал: «Отче святый, а себе что-нибудь оставили?» Он же мне ответил: «Мы сыты будем, о нас не имей печали. Нам Бог пошлет. А сколько нужно денег на инструменты?» Я сказал, что пятьдесят левов. Он пошел в церковь, принес оттуда книгу, отдал мне ее со словами: «Иди, заложи у Кореневых и возьми денег столько, сколько надобно, а я после выкуплю». О, каких слез мне это стоило! Я всю дорогу проплакал. И до сих пор позабыть этого не могу. Как только вспомню, так плачу».

У отца Арсения первый вопрос ко всем приходящим был таков: «Доволен ли ты, брат, не имеешь ли какой нужды?»

Однажды брат Феоклит взял с собой все что имел, сто пятьдесят левов, и пошел на праздник купить себе рясу и холста. Пошел и все потерял. От того он сделался весьма печален и скорбел. Увидев его, отец Арсений спросил: «Почему так скорбишь?» Тот отвечал, что потерял все деньги. Старец спросил его: «Разве нужду великую имеешь?» Потом вынул свою сумочку и дал ему денег, сказав: «Вот только имею шестьдесят левов, иди и купи, что тебе нужно». Отец Феоклит взял. Пошел от него. Потом сам в себе рассудил: «Я человек молодой, могу заработать, а они стары и немощны и отдали мне последнее! Надеются на Бога, что сыты будут. И меня Господь не оставит! Пойду и отдам деньги назад». Вернулся к отцу Арсению. А старец денег не берет. Он же, пав ему в ноги, со многими слезами едва упросил, чтобы тот взял их обратно. Старец при этом спросил его: «Не будешь ли скорбеть?» Отец Феоклит ответил: «Не буду, отче святый. Теперь мне радостно, что удалось возвратить вам все назад».

В 1835 году приехал из России на Афон великий постник, бывший князь Ширинский-Шихматов, теперь иеромонах Аникита. Обошел всю Святую Гору, посетил и наших двух подвижников в их пустыне. Долго беседовал со старцами на духовные темы, весьма возлюбил их и избрал старца Арсения себе духовным отцом.

В это время не было у русских иноков своего монастыря, не было пристанища, где могли бы они в общежительном послушании, ежедневном руководстве отцов духовных, в молитве и богослужениях на родном языке обрести мир душевный и спасение от страстей. Будучи их духовным наставником, старец Арсений говорил, что Бог не даст им погибнуть, потому что Матерь Божия любит их особо, ведь они пришли из самой далекой от Афона страны, оставив боголюбивое и благочестивое свое Отечество, родную Церковь, благоденственные российские монастыри. «Радуйтесь и веселитеся, — утешал их отец Арсений, — что вы не в миру суетном и не в ограде многомятежной, а в тихом и небесном пристанище, в уделе Божией Матери. Скоро Царица Небесная наградит нас таким местом для спасения, что вся Святая Гора удивится. Иные будут и завидовать, а другие — радоваться и прославлять Бога. Только потерпите еще немного».

Отец Аникита, зная о том, что говорил старец, решил совершить великое дело — возвратить русских иноков в родную им обитель, на что и взял благословение у своего духовника. Но в этом благом деле возникли нестроения, так как он не посоветовался с отцом Арсением, кого именно из русских иноков пригласить в монастырь святого великомученика Пантелеимона и кого поставить над ними духовным руководителем. Не зная, какого свойства и характера все эти люди, он набрал много неблагонадежных. Впоследствии это явилось препятствием сему великому и богоугодному делу. Именно из-за этого произошло возмущение среди греческой братии, которое привело к тому, что русские иноки опять разошлись по всей Святой Горе.

Довольно много лет прожили отец Арсений с отцом Николаем в своей пустыне и пожелали сходить в святой град Иерусалим поклониться Живоносному Гробу Господню. И здесь не оставил Господь рабов своих, исполнил их желание. После того как отец Аникита по своему усмотрению набрал кандидатов для проживания в Пантелеимоновом монастыре и передал материальную помощь на построение в обители храма святителя Митрофана Воронежского, он захотел паломничать во Святую Землю. Узнав о таком же желании старцев, он с радостью предложил: «Не угодно ли Вам вместе со мною путешествовать в Иерусалим?» — на что они согласились.

Сходили они в святой град Иерусалим, поклонились Живоносному Христову Гробу и прочим святым местам и, прожив в Иерусалиме всю зиму, проводив Пасху, возвратились на Святую Афонскую Гору, где вновь затворились в своей пустынной келлии.

Как и для каждого христианина, поездка в Иерусалим была для них большим утешением, но в то же время она оказалась для них, пустынножителей, испытанием. Вот как описывал это сам отец Арсений: «Мы были довольны всем от Бога и от людей. Лучшего нельзя было и ожидать. В Иерусалиме поклонники задарили нас червонцами. Но мы их, по милости Божией, все раздали бедным арабам. Но скорбь наша была в другом. Много лет проведя в пустыне, мы уже почти позабыли, что такое мир. А здесь окунулись в самую его гущу и суету. Больше всего скорбели в пост. Все хотели нас угостить. Принимали как самых почетных гостей. Но мы не могли вместить всего этого. Только и думали о том, как скорее доехать до Святой Горы».

Спустя некоторое время по возвращении из Иерусалима скончался сомолитвенник отца Арсения отец Николай. Случилось это 6 февраля 1841 года, на Сырной неделе, в четверг. Отец Арсений остался один с Единым Богом и сам готовился к исходу. Многие желали с ним жить, но он никого не принимал целый год. Потом получил от Бога известие, что осталось ему некоторое время еще пожить в этом мире, и начал принимать всех желающих. Вскоре собралось таковых восемь человек. Тогда его заставила нужда оставить свою келлию, не вмещавшую всех подвизавшихся с ним. И ушел он в самую далекую пустыню, в скит Лак во имя святого великомученика Димитрия, где поселился со всеми учениками в одной большой келлии.

Скитские отцы весьма обрадовались, что пришел к ним такой светильник. Но русские братья, жившие близ Кареи и на Капсале, весьма скорбели, что удалился от них отец и пастырь их. Жил он теперь от них на расстоянии полутора дней пути. Впрочем, хотя далек и труден был путь, но от своего утешителя они не отстали и продолжали наведываться к нему даже туда. Духовник же не велел им утруждаться, но просил избрать себе другого духовника, проживающего ближе. Но они ему отвечали: «Отче святый! Много есть духовников, но другого такого утешителя и отца в скорбях наших обрести не можем».

Многие из учеников отца Арсения не могли вместить его образа жизни и нестяжания. Думая отойти от него, стали просить благословения, чтобы он отпустил их избрать себе на Святой Горе другое место для жительства. Он же, утешая их, говорил: «Чада мои возлюбленные, чем вы недовольны? Чем я вас отяготил? Или скорбите, что много трудов? Сидите каждый в своей келье, храните безмолвие. Не оставляете келейного своего правила и соборной церковной службы. Упражняетесь всегда в богомыслии и беспрестанной умной молитве. Всеми силами стараетесь очищать внутреннего человека и не принимать никаких прилогов дьявольских. Открываете все свои помыслы, не удерживая их, да не обладает никем из вас дьявол. Или вы пищей недовольны? И о том не скорбите. Все вам Господь потребное пошлет к насыщению и утешению. Ибо он сказал: «Ищите же прежде царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам» (Мф. 6, 33)».

Но некоторые ученики не слушали наставлений старца и говорили: «Кто может вместить твое нестяжание? Что Господь нам и пошлет, то ты все раздаешь прочим». Он же сказал им: «Кто хочет со мной жить, да подражает мне. Кто не хочет последовать моей жизни, да живет где хочет. Я благословляю. Только живите внутри Святой Горы Афонской, а вон из Святой Горы выходить не благословляю, кроме особенной воли Божией».

После этого многие разошлись от него по прочим монастырям и скитам, кого куда Бог назначил. Впрочем, отлучились они телом, а духом и любовью все к нему остались привязаны.

Прожив в скиту три года, по некоторым благословенным обстоятельствам отец Арсений вышел оттуда с оставшимися учениками. Они купили себе келлию Святой Троицы близ монастыря Ставроникита и обосновались там. Все русские братья весьма обрадовались, что вновь к ним возвратился их отец и пастырь. Здесь старец оставался до самой смерти.

Отец Арсений сделал на Святой Горе великие распоряжения, и никто ему не мог противоречить. По его благословению игумен Ильинского скита иеромонах Павел уступил в споре за игуменский пост братьям-малороссам и оставил им свою должность, благодаря чему сохранились добрые отношения между малороссами и великороссами.

Впоследствии отец Арсений и далее старался умиротворять и примирять малороссов с великороссами, но, встретив упорство с их стороны, дал благословение молодым подвижникам, отцу Виссариону (Толмачеву) и отцу Варсонофию (Вавилову), организовать новый скит специально для великороссов, что с Божией помощью вскоре и свершилось.

По его благословению иеросхимонах Аникита (Ширинский-Шихматов) принял приглашение греков Пантелеимонова монастыря и со своими учениками поселился в древней русской обители. По его же благословению и во второй раз вошли русские во главе с иеросхимонахом Павлом в Пантелеимонов монастырь. По его же благословению после смерти отца Павла русскую братию Пантелеимонова монастыря возглавил молодой отец Иоанникий. Многих он благословил проводить жизнь свою на Афоне, хотя те и не желали этого. А многих выслал со Святой Горы в разные места, в числе таких был и составитель его жития отец Парфений (Агеев), отправленный отцом Арсением в Россию, в сибирскую страну, для основания там монастыря. Отец Арсений был духовным отцом всех русских монахов, проживавших тогда на Афоне, как великорусских, так и малорусских, и, бесспорно, не только сыграл выдающуюся роль в жизни отдельных лиц, но и повлиял на будущее развитие всех русских обителей на Святой Горе.

Старец Арсений славился по всей Горе Афон также своими чудотворениями. Расскажем о нескольких таких дивных событиях. В 1839 году в келлии братьев Кореневых лежал больной монах Иоасаф. Однажды ночью сделалось ему весьма тяжко. Ожидая смерти, пожелал он духовника. У Кореневых ночевали тогда посторонние. Двое из них пошли с фонарями за отцом Арсением. До его келлии идти было более 5 верст. Придя к нему, монахи сказали, что отец Иоасаф умирает и желает видеть духовника. Они просили, чтобы тот поскорее шел с ними, но обязательно с фонарем, так как ночь очень темная да к тому же льет дождь. Он согласился: «Да, нужно поспешать. Брат действительно умирает. Вы идите вперед, — сказал он им, — а я сейчас соберусь и догоню вас со своим фонарем!» Отцы просили его идти вместе с ними и поспешить, но он их отослал и обещал догнать. Они шли скоро, но беспокоились о том, как он пойдет под дождем лесом один. А еще боялись, что больной умрет до прихода духовника.

Когда они добрались до келлии, встретил их монах Филипп и сказал, что отец Иоасаф уже умер, и спросил, почему они так долго не приходили. Те отвечали: «Мы шли быстро и очень торопились, чтобы застать отца Иоасафа живым!» Монах же Филипп укорил их: «Что вы оправдываетесь! Уже духовник пришел более получаса назад, исповедал, причастил умирающего и отходную прочитал. Сию минуту отец Иоасаф скончался!» Они, услышав это, очень удивились, так как не прошло еще и часа, как они ушли от отца Арсения. Подошли к нему, поклонились и спросили: «Отче святый, как же вы пришли так быстро? Мы даже не заметили, как вы нас обогнали!» Он же отвечал: «Нельзя было медлить, и то я едва успел, чтобы застать умирающего живым. А прошел я более прямым путем, которого вы не знаете!» Те замолчали, хотя хорошо знали, что никакой другой дороги нет, и втайне помышляли: «Не тем ли путем он шел, которым пророк Аввакум обед носил из Палестины в Вавилон к пророку Даниилу, сидящему в яме?» Еще к двоим больным приходил он на Капсале таким же образом.

Еще нечто удивительное случилось в 1845 году. 4 июля вздумал отец Арсений идти на праздник в Лавру святого преподобного Афанасия Афонского. В этот день, отслужив Литургию, он отправился в путь вокруг Афона и пришел к всенощному бдению в Лавру. Расстояние от его келлии до монастыря святого Павла 8 часов ходу, всего около 75 верст. А от святого Павла до Лавры еще 7 часов.

Отстояв в Лавре бдение и Литургию, продолжавшиеся 16 часов, на трапезу он не пошел, а, взяв хлеб, отправился в обратный путь. К вечерне пришел в свою келлию. Все удивлялись этому происшествию. Молодому монаху потребовалось бы три дня, чтобы проделать весь этот путь, а тут 70-летний старец, да еще и немощный, с больными ногами, простояв 16 часов на службе, все одолел менее чем за двое суток. После спросили его: «Отче, как вы смогли так быстро сходить, когда и путь ваш был все с горы на гору, да еще по острому камню?» Он же отвечал: «Обновися, яко орля, юность моя не по естеству, а с Божией помощью!»

В начале 1846 года старец Арсений приблизился к своей кончине. Ему небезызвестна была дата своего отшествия на небо. Раз, когда он вскопал весь огород, один из учеников его спросил: «Зачем вы, отче святый, так много трудитесь? Почему не заставляете учеников своих?» Он же ему ответил: «Мне уже немного осталось покопать, а ученики еще без меня накопаются».

Вскоре отец Арсений заболел ногами и не мог уже ни работать, ни ходить, но каждую седмицу служил четыре Литургии: в воскресенье, среду, пятницу и субботу.

Марта 23-го числа 1846 года, в навечерие Благовещения, на пятой неделе Великого поста, когда читаются на Литургии слова из Евангелия «се восходим в Иерусалим...», спев накануне в Субботу Акафиста сладчайшую песнь ко Пресвятой Богородице и отслужив последнюю свою Литургию, отходил отец Арсений из жизни этой в горний Иерусалим. По всем монастырям и келлиям Афонской Горы оповестили ученикам его, что старец весьма нездоров, чтобы все пришли получить последнее благословение. В воскресенье, т. е. 24-го марта, рано собрались все его духовные дети: отец Иероним из русского монастыря, отец Паисий из Ильинского скита и прочих множество.

«Что же ты, отче, уходишь от нас? — спрашивали ученики его. — На кого оставляешь нас, кому передаешь все свои благие дарования?» Возложив слабеющие руки свои на голову отца Иеронима (Соломенцова), великий авва сказал: «Вот ему оставляю вас, ему передаю все». И велел подходить на последнее лобзание к себе и на благословение к преемнику своему, новому общему духовнику отцу Иерониму. Так, по изволению Божию, отец Иероним был возведен на новое высокое служение рукою своего умирающего духовника и старца.

Подошел к нему его ученик, отец Павел, хромой, стал его спрашивать: «Отче святый, хочешь ли ты от нас отойти и нас оставить?» Он же ответил: «Да, пришло время; надобно долг отдать». Отец Павел вновь спросил: «А что, отче, не боишься ли смертного часа, не ужасаешься ли и не трепещешь ли ответа перед праведным Судией, ты был более тридцати лет духовником?» Он же весело на него посмотрел и сказал: «Страха и ужаса не имею, но некая радость наполняет мое сердце, и великую имею надежду на Господа Бога моего, Иисуса Христа, что Он не оставит меня Своей милостью, хотя я добрых дел не сотворил. Ибо чем похвалюсь, кроме как немощами моими? По своей воле ничего не сотворил, а что и сотворил, то с помощью Господа моего и по воле Божией».

Потом приказал всем духовным своим чадам подходить по одному и каждого прощал и разрешал его грехи, давая последнее благословение и наставление. Говорил каждому, кому где проводить жизнь свою. И это продолжалось почти до последней минуты его жизни. Потом велел он всем от себя отдалиться, и все сошли вниз. Старец начал молиться, но никто не мог расслышать, что он говорил. Видно было только, как трижды он поднимал руки к небу, потом опустил их и затих. Когда подошли к нему, то увидели, что он уже скончался и предал душу свою в руки Господа своего. Похоронили его около самого алтаря келлии Святой Троицы, принадлежащей монастырю Ставроникита 25 марта 1846 года.

Старец Арсений был среднего роста, борода средняя с проседью, голову держал всегда наклоненной на правое плечо. Лицом был чист и светел. Характер имел веселый, но очи его всегда были полны слез. Был весьма сух, но на лице его всегда играл румянец. Особенно это было заметно, когда служил Литургию, чем всех приводил в удивление. В это время лицо его бывало как огненное. Речь была у него кроткая, немногословная и приправленная духовной солью. И всякий слушающий его с первых слов начинал плакать. Сей старец был весьма начитан и всегда подкреплял свои доводы свидетельствами из Священного Писания. Говорил и приводил свидетельства Писания наизусть, чему удивлялись и ученые люди.

afonit.info