Евангельское монашество
Евангелие Господа нашего Иисуса Христа — это благая и радостная весть, несущая в мир не просто учение, но новую жизнь взамен ветхой. Ветхая жизнь порабощена грехом, страстями, тлением, смертью и управляется дьяволом. Несмотря на все «естественные» радости, она оставляет горькое послевкусие, ибо это — не истинная жизнь, ради которой был создан человек, но жизнь растленная, нездоровая, отмеченная чувством парадокса, пустоты и смятения.
Новая жизнь дарована миру Богочеловеком Христом как дар, доступный для всех людей. Верующий соединяется с Иисусом Христом и таким образом причащается Его святой бессмертной жизни — вечной и истинной.
Необходимым условием к единению верующего с Христом и его оживотворению является его смерть как ветхого человека через покаяние. Верующий должен сначала распять ветхого человека (то есть эгоизм, страсти и собственную волю) на Кресте и похоронить во гробе Христа, чтобы воскреснуть вместе с Ним, «дабы нам ходить в обновленной жизни» (Рим. 6:4). Таково дело покаяния и взятия Креста Христова. Без покаяния — постоянного распятия ветхого человека — верующий не может обрести евангельскую веру и всецело предаться Богу и возлюбить Господа Бога «всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею» (Мк. 12:30).
Поэтому Господь сделал покаяние фундаментом евангельской проповеди и предпосылкой веры. «Покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк. 1:15). Он не скрывал, что путь покаяния является трудным, но ведущим наверх. «Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь» (Мф. 7:14), и ступить на него — значит поднять крест покаяния. Поскольку ветхий человек не покидает тебя без труда, и дьявол не побеждается без тяжелой борьбы.
Тесным и узким путем покаяния обещает в течение жизни следовать монах. Он отстраняется от мира, чтобы достичь своего единственного желания, умереть для ветхой жизни и начать жизнь обновленную, которую Христос дарует нам через церковь. Совершенного покаяния монах достигает посредством постоянной аскезы, бдения, поста, молитвы, отсеканием собственной воли и беспрекословного послушания по отношению к старцу. Тем самым он заставляет себя отречься от своих эгоистичных стремлений и полюбить волю Божью. «Монах есть всегдашнее понуждение естества». Так он исполняет слова Господа «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11:12). В муках покаяния постепенно рождается обновленный человек, подобный Богу.
Борьба покаяния включает в себя и непрестанное наблюдение за помыслами, имеющее целью отсечение всякого злого бесовского помышления, стремящегося осквернить человека. Наблюдение за помыслами помогает сохранить сердце в чистоте и стать отображением Бога, как сказано в заповеди блаженства: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».
Победа над эгоизмом и страстями делает монаха кротким, мирным и смиренным, истинно «нищим духом» и причастником всех добродетелей и заповедей блаженства, а также «чадом», которого прославил Иисус и призвал всех уподобиться ему, если они желают войти в Его Царство.
Весь жизненный путь монаха становится стремлением к покаянию, а его мораль — моралью покаяния. Монах — это «знаток» покаяния, «изображающий жизнь покаяния» (правило 43 Шестого Вселенского Собора) для всей Церкви. Скорбь и слезы покаяния являют собой самую красноречивую проповедь.
Весь образ монаха (образ добровольной смерти) судит этот мир. Мир же, молчаливо судимый монахом, безучастный к монашескому покаянию, отворачивается от него, презирает его, ненавидит и считает неразумным. Но «немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (1 Кор. 1:27).
Монах, будучи мудрым для Бога и неразумным по мирским критериям, остается чужим для этого мира, равно как и Сын Божий, Который «пришел к своим, и свои Его не приняли» (Ин. 1:11), не поняв Его, даже будучи людьми церковными, мудрыми и деятельными.
Мистическая и безмолвная жизнь монаха — это тайна за семью печатями для всех тех, кто не причастен его духу. Монаха считают социально бесполезным и миссионерски бездействующим. Таким образом, жизнь его — это тайна во Христе Боге и, «когда явится Христос, жизнь ваша, тогда и они явятся с Ним во славе» (Кол. 3:4).
Лишь сердце человека, непрестанно очищающегося покаянием от себялюбия, корысти и страстей, может истинно полюбить Бога и ближнего. Эгоизм и любовь несовместимы друг с другом. Часто эгоист полагает, что любит, в то время как его «любовь» является лишь скрытым эгоизмом, корыстью и поиском выгоды.
Кающийся монах пылает Божественной любовью. Любовь Божья охватывает его сердце, побуждая жить не для себя, но для Бога. Его душа-невеста постоянно с болью и тоской требует своего Жениха и не успокаивается, пока не соединится с Ним. Монах не довольствуется тем, чтобы любить Бога как раб (из страха) или как служитель (за вознаграждение Раем). Он желает любить Его как сын, чистой любовью. «Не боюсь более Бога, но люблю Его» — говорил Антоний Великий. И чем больше он кается, тем более возрастает в нем стремление к любви Божьей, и чем больше он любит Бога, тем больше кается.
Слезы покаяния разжигают в монахе пламя любви. Свое стремление к Богу он подпитывает молитвой, прежде всего умной и непрестанной, постоянным призыванием сладчайшего имени Иисуса и краткой молитвой «Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного». Молитва очищает его и обеспечивает его соединение с Богом.
Церковному служению монах также предается с любовью к Богу, а Бог предается ему. Много часов ежедневно монах проводит в храме, славя любимого Бога. Его участие в богослужениях — это не обязанность, но потребность его жаждущей Бога души. В афонских монастырях ежедневно совершается божественная литургия, и монахи не ожидают конца богослужения, сколько бы часов она ни длилась, поскольку для них нет более полезного занятия, чем находиться в общении со Спасителем, Его Матерью и друзьями. Таким образом, служение — это радость и праздник, весна души и предвкушение Рая. Монахи живут согласно словам апостола: «Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога...» (Деян. 2:44-47).
Но даже по окончании богослужения монах продолжает жить литургически. Вся его монастырская жизнь, послушание, трапеза и молитва, молчание и отдых, взаимоотношения с братьями и прием паломников — это приношения Святой Троице. Архитектура монастырей подтверждает это.
Все начинается на святом престоле соборного храма и здесь же заканчивается. Проходы, кельи — все имеет отношение к храму. Вся монастырская жизнь становится приношением и служением Богу.
Даже материальные аспекты богослужения свидетельствуют о преображении всей жизни и всего творения Божественной благодатью. Хлеб и вино святой евхаристии, освященное масло, ладан, било и колокола, обозначающие назначенные часы, свечи и кадила, зажигаемые в определенные моменты службы, движения канонарха и клириков, равно как и многие другие движения и действия, предписанные многовековыми монашескими типиконами — это не просто сухие формулы или психологические стимулы для чувств, но признаки, отзвуки и проявления нового творения. Все те, кто посещает Святую Гору, убеждаются в том, что богослужение имеет не статический, но динамический характер. Это некое движение к Богу: душа поднимается к Богу вместе со всем сущим.
Во время афонской всенощной верующий получает уникальный опыт радости, которую приносит в мир спасительная миссия Христа, отведывая жизнь высшего качества, даруемую нам Христом через церковь.
Первостепенное значение, которое монашество придает служению Богу, напоминает церкви и миру о том, что если божественная литургия и служение не станут центром нашей жизни, мир никогда не сумеет прийти к единению, преобразиться, преодолеть раскол и дисбаланс, пустоту и смерть, несмотря на все существующие честолюбивые гуманистические системы и программы по его улучшению. Кроме того, монашество напоминает, что божественная литургия и служение Богу не являются чем-то внутри нас, но центром, источником обновления и освящения всех аспектов нашего бытия.
Непосредственным плодом любви к Богу является любовь к образу Божьему — человеку и всем Божьим творениям. Посредством многолетней аскезы монах обретает «милующее сердце, способное любить так, как Бог. Согласно авве Исааку Сирину, милующее сердце есть «возгорение сердца у человека о всем творении, о человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы. От великой и сильной жалости, объемлющей сердце, и от великого терпения умаляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварию. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и были они помилованы; а также и об естестве пресмыкающихся молится с великою жалостию, какая без меры возбуждается в сердце его до уподобления в сем Богу» (Слово 48).
В Герондиконе — сборнике изречений и творений отцов-пустынников — мы встречаем примеры жертвенности и любви, напоминающие и обнаруживающие любовь Христову. Авва Агафон говорил, что «желал бы найти прокаженного и взять его тело». «Видишь совершенную любовь?» — комментирует это Исаак Сирин.
Кроме того, устройство киновии основывается на любви по образцу первых христианских общин Иерусалима. Как Господь с Его двенадцатью апостолами и первые христиане, так и монахи имеют общую собственность и общую жизнь во Христе. Игумен не имеет ничего более, кроме одного молодого послушника. Никто не располагает деньгами, которыми может распоряжаться по своему усмотрению, кроме тех, что он в качестве благословения получает от игумена на определенные нужды.
Общая собственность, равенство, справедливость, взаимоуважение и самопожертвование каждого монаха возводят киновиальную жизнь в сферу истинной любви и свободы. Те, кто имел счастье хотя бы несколько дней провести в истинной киновии, знают, какую благодать несет взаимная любовь братьев и как она успокаивает душу. Создается впечатление, что живешь среди подобных ангелам.
Учредитель киновиального монашества Василий Великий говорит о любви во Христе, которая царит в киновии: «Что равняется сему житию? Но что и блаженнее оного? Что совершеннее такой близости и такого единения? Что приятнее этого слияния нравов и душ? Люди, подвигшиеся из разных племен и стран, привели себя в такое совершенное тождество, что во многих телах видится одна душа, и многие тела оказываются орудиями одной воли.
Немощный телом имеет у себя многих состраждущих ему расположением; больной и упадающий душою имеет у себя многих врачующих и восстановляющих его. Они в равной мере и рабы, и господа друг другу, и с непреоборимою свободою взаимно оказывают один перед другим совершенное рабство — не то, которое насильно вводится необходимостью обстоятельств, погружающею в великое уныние плененных в рабство, но то, которое с радостью производится свободою произволения, когда любовь подчиняет свободных друг другу и охраняет свободу самопроизволением. Богу угодно было, чтобы мы были такими и вначале, для этой цели и сотворил Он нас.
И они-то, изглаждая в себе грех праотца Адама, возобновляют первобытную доброту, потому что у людей не было бы ни разделения, ни раздоров, ни войны, если бы грех не рассек естества. Они-то суть точные подражатели Спасителю и Его житию во плоти. Ибо как Спаситель, составив лик учеников, даже и Себя соделал общим для Апостолов, так и сии, повинующиеся своему вождю, прекрасно соблюдающие правило жизни, в точности подражают житию Апостолов и Господа. Они-то соревнуют жизни Ангелов, подобно им во всей строгости соблюдая общительность.
У Ангелов нет ни ссоры, ни любопрения, ни недоразумения; каждый пользуется собственностью всех, и все вмещают в себе всецелые совершенства» (Подвижнические уставы, глава 18).
В киновии монахи могут по-апостольски истинно проживать таинство Церкви как таинство общения и единения с Богом и людьми, жить в единстве веры и причастия Святого Духа, что является обязанностью всех христиан. Монах на собственном опыте знает, что Церковь — это не просто религиозное учреждение или некий институт, но во Христе братство, Тело Христово, собор рассеянных чад Божьих (Ин. 11:52), его семья во Христе. Этот экклесиологический опыт дает монаху возможность видеть братьев как части своего собственного тела и чтит их, как Христа. Это объясняет и участливое гостеприимство, которое монах оказывает паломникам и посетителям, и его постоянную слезную молитву о живых и усопших братьях, знакомых и незнакомых.
Любовь к мирским братьям монахи выражают различными способами, в частности приносимым им душевным успокоением и духовной поддержкой. Многие братья, измученные и морально уставшие, приходят в монастыри, в особенности на Святую Гору, чтобы душа их нашла покой рядом со старцами и духовными отцами, которые уже обрели мир в Боге. Нередки случаи, когда опытные афонские духовники выходят в мир, чтобы успокоить и укрепить в вере многих христиан.
Преподобный Серафим Саровский, великий русский исихаст прошлого века, характерно говорил: «Стяжи дух мирен, и тогда тысячи душ спасутся около тебя». Преподобный Серафим исходил из своего личного опыта и опыта многовековых традиций исихазма. Можно заметить, что, чем дальше примирившиеся с Богом отцы уходили вглубь пустыни, тем больше людей следовали за ними, чтобы обрести пользу.
В чрезвычайных случаях монахи призываются самим Богом, как это произошло с Космой Этолийским, принять на себя значительную проповедническую и пробуждающую миссию. Однако они всегда призваны Богом и не действуют по своему усмотрению. Разве смог бы святой Косма своей проповедью спасти и просветить порабощенный народ, если бы сам ранее не был просвещен и вдохновлен двадцатилетней монашеской аскезой, молчанием, очищением и молитвой?
Монах не ставит себе цель спасти мир посредством пастырской и миссионерской деятельности, поскольку, будучи «нищим духом», чувствует, что не имеет предпосылок к спасению других, пока не спасется сам. Монах предается Богу без каких-либо планов и перспектив. Он всегда находится в распоряжении Господа и готов услышать Его зов. Господь Церкви призывает работников Своего виноградника трудиться так, как Он сочтет спасительным и плодотворным. Святого Григория Паламу Господь призвал встать на пастырскую защиту Салоник и говорить об отеческом благочестии в духе православного богословия. Святого Косму призвал к апостольской проповеди, а преподобного Никодима Святогорца вразумил проповедовать, не выходя в мир, посредством своих богословских и духовных сочинений, которые и по сей день приводят к Богу множество душ.
Иные монахи были призваны Богом помочь миру своим молчанием, терпением и слезной молитвой, как в случае с преподобным Леонтием Дионисиатским, который на протяжении шестидесяти лет не выходил за пределы монастыря и жил, закрывшись в темной келье. Господь открыл, что принял его жертву, наделив его пророческим даром. После его смерти тело святого мироточило.
Но то, что в большей степени делает святого монаха радостью и светом мира, это тот факт, что он сохраняет образ Божий. В противоестественном состоянии греха, в котором мы существуем, мы забываем и утрачиваем представление об истинном человеке. И каким был человек до грехопадения, обоженный и носящий в себе образ Божий, нам являет святой монах. Таким образом, монах остается надеждой для людей, способных разглядеть глубокую и истинную человеческую природу, без приходящих идеологических предубеждений. Если человек не может обожиться и если лично он не был знаком с обожившимися людьми, ему сложно надеяться на то, что человек способен преодолеть свое падшее состояние и достичь цели, для которой его сотворил Всеблагой Бог — стать богом по благодати. Как писал святой Иоанн Лествичник: «Свет монахов суть ангелы, а свет для всех человеков — монашеское житие» (Слово 26).
Обладая уже в нынешней жизни благодатью обожения, монах становится символом и свидетелем Царства Божия в мире. А Царство Божие, согласно учению святых отцов, это дар поселения в человеке Святого Духа. Через обоженного монаха мир узнает неизведанный и видит невиданный характер и славу обоженного человека грядущего Царства Божия, которое «не от мира сего».
Посредством монашества в современной церкви сохраняется эсхатологическое сознание апостольской церкви, живое чаяние грядущего Господа (маран афа — грядет Господь), но и Его мистическое присутствие внутри нас: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21).
Благодатная память смертная и плодотворное девство ведут монаха к будущему веку. Как пишет святой Григорий Богослов: «Христоc, Который, благоволив и родиться для нас рожденных, рождается от Девы, узаконивая тем девство, которое бы возводило нас отселе, ограничивало мир, лучше же сказать, из одного мира препосылало в другой мир, из настоящего в будущий» (Надгробное Василию, архиепископу Кесарии Каппадокийской, P.G. Т.36, с. 153). Монах, живущий в чистоте по примеру Христа, преодолевает не только то, что противоречит естеству, но и то, что согласно с ним, и, достигнув сверхъестественного, входит в необычайное ангельское состояние, о котором говорил Господь: «В воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают как Ангелы Божии на небесах» (Мф. 22:30). Подобно ангелам, монахи хранят обет безбрачия, и не только, чтобы принести церкви практическую пользу — миссионерская деятельность — но и чтобы прославлять Бога «в телах и в душах своих» (1 Кор. 6:20).
Девство ставит преграду смерти, как пишет об этом святой Григорий Нисский: «Ибо как в Богородице Марии, „царствовавшая от Адама даже до“ Нее „смерть“ (Рим. 5:14), когда приступила и к Ней, то, преткнувшись о плод девства, словно о камень, сокрушилась о него. Так и во всякой душе, ведущей девственную жизнь во плоти, „держава смерти“ (Евр. 2:14) как бы сокрушается и разрушается, не находя, во что вонзить свое „жало“ (ср. 1 Кор. 15:55; Ос. 13:14)» (О девстве, глава 14).
Эсхатологический евангельский дух, который хранит монашество, защищает мирскую церковь от обмирщения и согласию с греховными состояниями, противоречащими евангельскому духу.
Живущий в уединении и молчании, но духовно и таинственно пребывая внутри церкви, монах проповедует с высокого амвона заповеди Вседержителя и потребность в абсолютно христианской жизни. Он направляет мир к горнему Иерусалиму и славе Святой Троицы как общей цели всего творения. Таков апостольский призыв, о котором во все времена проповедует монашество, предполагая полный апостольский отказ от мира, распинаемое житие и апостольскую миссию. Как и апостолы, монахи, оставив все, следуют за Иисусом и исполняют Его слово: «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Мф. 19:29). Ничего не имея, но обретают все, разделяя страдания, лишения, несчастья, бдение и мирскую уязвимость святых апостолов.
Но, как и святые апостолы, монахи удостаиваются стать «очевидцами Его величия» (2 Петр. 1:16) и получить личный опыт благодати Святого Духа, чтобы, подобно апостолам, сказать не только о том, «Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый» (1 Тим. 1:15), но и о том, «что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам» (1 Ин. 1:1-2).
Это видение славы Божьей и сладостное посещение монаха Христом оправдывает все апостольские подвиги, что делает монашеское житие «истинной жизнью» и «блаженной жизнью», которую смиренный монах ни на что не променяет, даже если благодатью Божьей лишь ненадолго познал ее.
Эту благодать монах таинственно излучает и на своих мирских братьев, чтобы все увидели, покаялись, уверовали, утешились, возрадовались в Господе и прославили милостивого Бога «давшего такую власть человекам» (Мф. 9:8).
Опубликовано: 28/07/2014