Житие иконописца: меж двух образов Успения

Преподобный Алипий Печерский

Один из самых светлых образов в рассказах Киево-Печерского патерика о первых на Руси преподобных отцах — иконник Алипий. В год 900-летия его исхода в вечность есть повод поговорить о нем и о роли Богородицы в его жизни.

В духовной жизни Руси в XI—XII вв. многое совершалось впервые. Алипий Печерский — первый известный (и прославленный современниками) русский иконописец. Более того — святой иконописец, претворивший свою жизнь в монашеское подвижничество. В Печерский монастырь под Киевом он пришел около 1084 г., чтобы обучиться искусству у греческих мастеров, украшавших мозаиками Успенскую церковь. Тридцать лет спустя его иконописное мастерство достигло таких высот, что даже ангел Господень, написавший в его келье икону, вынес ее на суд Алипия.

Небольшой рассказ Патерика об Алипии — это четыре эпизода его жизни, и в центре каждого из них — чудо. Но светлость образа иконописца создается не только дивными чудотворениями и не только личными свойствами кроткого, смиренного подвижника. В рассказе об Алипии Печерском одна из ключевых — тема божественного нетварного света, которым просияли две иконы Богоматери. Эти два образа как бы обрамляют всю известную нам жизнь преподобного, один стоит при ее начале, другой — при земном ее завершении.

Киево-Печерский монастырь посвящен Божией Матери — празднику Успения. С самого начала обитель пребывала под покровительством Богородицы, которая сама направила на Русь из Византии зодчих для строительства монастырского храма, а затем для украшения его привлекла греческих мастеров иконописи и мозаики. «Я сама приду посмотреть церковь и буду в ней жить», — прозвучало тогда Ее обетование. Зримым знаком исполнения этого обещания стала икона Успения, врученная строителям Царицей Небесной. Это была первая на Руси чудотворная икона именно праздника — а не просто образ Богородицы, как, например, Владимирский или Смоленский.

Молодому Алипию, проходившему курс художественных наук при отделке мозаиками только что построенной Успенской церкви, довелось стать зрителем «дивного и страшного чуда». Вместе с мастерами он «воочию видел Святого Духа, пребывающего в той святой и честной церкви Печерской», в виде голубя, вылетевшего из алтарной богородичной иконы и освятившего собой все прочие образы в церкви — в том числе праздничный Успенский. И «свет, ярче солнечного, озарил всех, ослепляя глаза человеческие» — тот самый свет, которым просиял на горе Фавор в день Преображения Сын Божий.

Свидетель одновременного явления Духа Святого и нетварного божественного света, Алипий уже не захотел жить мирской жизнью и принял иночество — в том же Печерском монастыре, под кровом Богоматери.

Поскольку Алипий был не просто печерский монах, а иконник, его отношения с Богородицей — особые. Первыми рукотворными иконами в истории христианства были образы Богородицы, написанные евангелистом Лукой. Пречистая Дева, благословив эти изображения, тем самым благословила иконописное искусство и явила свое благоволение иконописцам. В жизни и особенно в событиях кончины Алипия это благоволение видно отчетливо.

Об Алипии известно, что он не только писал иконы, но и был первым на Руси их реставратором: он просил, чтобы ему приносили старые, потемневшие, обветшавшие образа для поновления. Однако его труд как изографа и реставратора имеет и совершенно метафизическое измерение. В описании одного из чудотворений Алипий выступает как реставратор душ человеческих, поновитель изначального образа Божия, вложенного в человека, но затемненного и обветшавшего от грехов.

Некто из киевлян, не особенно усердный в христианской вере, а точнее совсем не усердный, заболел проказой и не мог вылечиться. Решив в конце концов прибегнуть к монастырскому способу — омовению водой из святого источника, он лишь еще больше покрылся язвами. Урок позволил ему осознать свою духовную нечистоту. Он пришел к Алипию (имевшему сан священника) и исповедался. Иконописец, «много поучив его о спасении души», взял краски, кисть и замазал гнойные язвы на лице прокаженного. Заново написал ему лицо, придав «прежнее подобие и благообразие». Затем причастил его, дал умыться водой из алтаря — и болящий исцелился.

При помощи материальных красок Алипий наглядно показал невидимое и невещественное: то, что происходит в человеческой душе, когда она возвращается к вере, к Богу и к христианским таинствам. Закопченая грехом икона Божия — христианин — восстанавливает в себе образ Божий. Человек очищается, исцеляется от духовных и физических язв, становится поновленой иконой и уже не смеет быть иконоборцем, сознательно обезображивающим в себе лик Господень.

Алипий-иконописец — врачеватель этого внутреннего иконоборчества. Прокаженный из рассказа Патерика — именно такой иконоборец, совершенно очевидный. «Покрылся он весь гноем за неверие свое», за то, что игнорировал «Единого на потребу», искал врачевства у волхвов-идолобесников, у врачей-иноверцев — но только не у Отца небесного. Своими деяниями он измазал копотью и грязью собственный образ Божий. Исцеление же, сотворенное руками иконописца, — это торжество иконопочитания, с IX столетия, после победы над ересью иконоборчества, празднуемое Церковью как Торжество православия.

Но прежде чем врачевать этот страшный недуг, Алипий сам должен был обновить в себе образ Божий и пойти далее — к возвращению утраченного некогда людьми богоподобия. Если в земной медицине врач может быть болен чем угодно и это не помеха его лекарской практике, то во врачбе духовной иначе — неисцеленный не станет лекарем. Язвительное присловье «врачу, исцелися сам» тут отпадает.

После этого случая по Киеву быстро распространилась слава об Алипии. А может, он уже был знаменит как искусный мастер. Во всяком случае, теперь соединяются в одно известность изографа и слава чудотворца. У Алипия появляются почитатели его талантов — иконописного и подвижнического, а также враги-завистники. Следующий рассказ Патерика соединяет тех и других в одном повествовании. Два печерских монаха, тоже занимавшиеся иконописанием, решили, что называется, подставить Алипия. Они взяли заказ на несколько икон у богатого киевлянина, чтобы подрядить на исполнение работ Алипия. Киевлянин желал, чтобы образа писал именно Алипий: «…благословения его хочу, и молитвы, и дела рук его», и несколько раз охотно давал пройдохам деньги. Когда подошел срок сдачи работы, выяснилось, что Алипий ничего не знает и иконы не сделаны. Точка в скандальном деле была поставлена свыше: когда принесли иконные доски, полученные ловкачами от заказчика, на них обнаружились написанные «с великим искусством» святые лики. Эти самоизобразившиеся иконы были поставлены в киевской церкви, а слава Алипия с этих пор стала еще громче, несмотря на то, что изгнанные из монастыря мошенники продолжали клеветать на чудотворца.

Вполне вероятно, что одну из тех икон сейчас можно видеть в Третьяковской галерее. Это большой образ Богоматери Великая Панагия, также называемый «Ярославская Оранта». Долгое время, с XII до конца XVIII в. он находился в ростовском кафедральном Успенском соборе, а затем с переводом епархии в Ярославль был отвезен туда. Там в 1919 г. икону и изъяли советские искусствоведы. Ну а в Ростов она попала благодаря еще одному чуду. Во время пожара в Киеве церковь выгорела, однако все семь Алипиевых икон остались невредимы. Это случилось уже после смерти иконописца, в годы киевского правления великого князя Владимира Мономаха. Князь, узнав чудную историю этих образов, отправил один из них в главный собор ростовской епархии.

Чтобы понять мотивы князя Мономаха в этом деле, надо знать, что Владимир Всеволодич, как и Алипий, еще в юности испытал на себе благодатное воздействие того благословения Богородицы, которым жил Печерский монастырь. Во время закладки Успенской церкви, сопровождавшейся обилием чудес, князь был исцелен от раны. С тех пор Богоматерь и праздник Успения заняли в жизни князя какое-то особенно значимое место. Именно Владимир Мономах заложил на Руси традицию посвящения главных городских храмов Успению Богородицы. Появление Успенских соборов в Смоленске, Ростове, Суздале по образцу великой Печерской церкви — это его труд. Из Суздаля же чуть позднее Успенский собор «перейдет» во Владимир, а оттуда — в Москву. Вместе с Успенскими храмами по стольным городам Руси будет путешествовать и благословение Божьей Матери, утвердившись в конце концов на первопрестольной — «граде Пречистой», каким Москва осознавала саму себя с XIV в.

Закольцовывает жизнь Алипия, как уже было сказано, еще один образ Успения Богоматери. Некий боголюбец заказал изографу престольную икону для городской Успенской церкви. Но Алипий не смог довершить дело, разболевшись. Однако обещал удрученному заказчику, что икона будет готова в срок. Он уже знал, что скоро покинет этот мир — и возложил исполнение заказа на Бога. И вот в келье явился «некий юноша светлый» — ангел — и стал писать образ. Алипий следил за его работой, а после, спрошенный ангелом — хорошо ли? нет ли ошибок и недостатков? — оценил результат: «Ты хорошо поработал». Наутро праздника Успения икона стояла на своем месте в церкви, отнесенная туда ангелом. Боголюбец-заказчик, придя первым, узрел ее «сияющую светлее солнца». Вечером того же дня он поспешил в монастырь и рассказал игумену о явлении иконы. Вместе они пошли в келью Алипия. Иконописец поведал им про ангела и сообщил, что этот же ангел сейчас заберет его душу. «И, сказав это, испустил дух».

Чувствуется в этой истории какой-то оттенок постановочности. Только постановка эта, фактически священнодействие, совершена не человеческим хотением, а волей свыше. Ведь Господь вполне мог дать еще немного сил Алипию, чтобы тот сам в срок закончил икону. Но Ему понадобилось, чтобы Алипий лежал на одре, а в его келье присутствовали небесные силы в лице ангела. Алипий был заранее предупрежден о смерти и готовился к ней. Он опечалил этим известием заказчика, но обещал ему, что «…по моем отшествии всячески утешит тебя Бог». Перед самым концом к иконописцу приходят игумен монастыря, заказчик, а также, вероятно, его домочадцы, тоже видевшие свет от иконы, и другие монахи, взбудораженные рассказом боголюбца, — и все они присутствуют при таинстве смерти святого, когда его душу принимает на свои руки ангел.

Что напоминает эта картина и все предшествовавшие ей обстоятельства — лишь с некоторыми существенными и вполне понятными отличиями? Ответ, кажется, очевиден, учитывая дни, когда это происходит: Успение Богоматери. Преподобному Алипию, особенно чтившему праздник Успения, было дано вкусить от духовной трапезы Успения Богородицы, как бы лично участвовать в этом священнодействии. Пусть это и другое успение, с маленькой буквы — но оно случилось через день после праздника Успения, а накануне его Алипий зрел само событие на иконе, которую писал ангел.

Кончина его была в 1114 году, 17/30 августа.

radonezh.ru