Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин: Без компромиссов с совестью

Митрополита Саратовского и Вольского Лонгина можно назвать опытным святогорским паломником: впервые он попал на Афон четверть века назад и с тех пор бывал там неоднократно. Почему, побывав на Афоне, паломники стремятся попасть туда снова и снова? Какие изменения заметны в жизни Святой Горы? На эти и другие вопросы отвечает Владыка Лонгин.

— Когда Вы впервые побывали на Афоне и какое впечатление произвело на Вас первое посещение Святой Горы?

— Мне посчастливилось посетить Святую Гору Афон впервые достаточно давно — в 1989 году, когда обычному паломнику из тогдашнего Советского Союза попасть туда было практически невозможно. Лишь один раз в год официальная делегация посещала русский монастырь на престольный праздник — в день памяти святого великомученика и целителя Пантелеимона. Как правило, в такую группу входило несколько человек в священном сане, мирян практически не было. Поэтому можно сказать, что как на Святую Землю, так и на Афон доступ для наших соотечественников был тогда практически закрыт. Хотя все верующие люди, конечно, знали об Афоне, читали о нем и интересовались тем, что там происходит.

В 1986 году я стал послушником в Троице-Сергиевой Лавре, и как раз в то время на Афон собиралась достаточно большая группа монашествующих Лавры — не первая, но самая большая. Те, которые отправлялись раньше, в основном из Псково-Печерского монастыря, из Почаева, и группами сложно было назвать — по три-пять человек, а тут — сразу около десяти монахов. По тем временам это было значительное количество братии. Я умел печатать на машинке, что в те докомпьютерные времена было редкостью. Поскольку лаврские машинистки не справлялись с объемом работ, я помогал некоторым братиям, по их просьбе, печатать анкеты, автобиографии и прочие необходимые документы для выезда за границу.

Свято-Пантелеимонов монастырь
до реставрации. Начало 1990-х годов

Сам я попал на Афон через несколько лет, когда учился в Болгарии, благодаря помощи владыки Нафанаила^[1], тогда викарного епископа Святейшего Патриарха Болгарского Максима. Мы с ним достаточно тесно общались, он много рассказывал о Греции и Святой Горе, где сам некоторое время подвизался, и я, естественно, не раз высказывал свое горячее желание туда попасть. И хотя в то время это было непросто, его удалось осуществить благодаря связям владыки в греческом посольстве. Мне дали визу, и я выехал, как сейчас помню, на автобусе «София — Салоники», имея на руках двадцать долларов. В Салониках, опять же по рекомендации владыки, я остановился в монастыре «Агиа Феодора» («Святая Феодора») и познакомился там с игуменом монастыря, другом владыки Нафанаила архимандритом Василием, который впоследствии стал митрополитом Элассонским^[2]. Он и помог мне получить разрешение на въезд на Святую Гору. Далось ему это с большим трудом. Мы с отцом Василием почти целый день ходили по кабинетам министерства Македонии и Северной Греции^[3], и ему пришлось приложить массу усилий, убеждая, уговаривая, а порой даже ругаясь с кем-то из чиновников, чтобы мне выдали разрешение. Как только они узнавали, что я из Советского Союза, сразу возникали препятствия непреодолимой силы, но в конце концов, по милости Божией, ему это удалось. Так я получил разрешение и отправился на Святую Гору.

Рассказами владыки Нафанаила я в какой-то мере был подготовлен к тому, что увижу, но тем не менее Афон произвел на меня совершенно ошеломляющее впечатление. Прежде всего, не мог не поражать сам факт того, что где-то на земле сохранилось такое место — монашеский рай; место, где полторы тысячи лет не прерывается иноческая жизнь и сохраняется духовная традиция. Нельзя сказать, чтобы я тогда очень уж глубоко разбирался в этом. Но от увиденного у меня просто было состояние духовного восторга!

В костнице монастыря Зограф.
Начало 1990-х годов

Очень хорошо помню, как ходил пешком по монастырям Святой Горы. В то время они имели совершенно другой вид. За последние 25 лет Афон преобразился и внешне, и внутренне. А тогда он был гораздо проще. Хотя большинство греческих монастырей уже тогда были благоустроены в духовном отношении, внешне они выглядели достаточно запущенными. А в славянских монастырях — русском, болгарском, сербском — помимо внешних проблем и внутренняя жизнь оставляла желать лучшего.

Когда я приехал впервые в болгарский монастырь Зограф, там было семь человек монахов и чудовищное количество кошек. Я вошел на монастырский двор и остановился, пораженный: не знаю, сколько их было, — сто или больше: везде одни кошки. Сел на лавочку около ворот, где уже сидел старый-престарый болгарский монах. Я сказал ему: «Отче, сколько же кошек у вас в монастыре!». Он вздохнул и ответил: «Эх, сынку, кошки у нас есть, — дал Господь. Монахов нету». Слава Богу, сейчас в Зографе совершенно по-другому: около 50 человек очень дружной, в том числе молодой, братии.

Особое впечатление тогда произвел на меня Русский Свято-Пантелеимонов монастырь. Без преувеличения целый город, точнее его руины — то, что осталось от величественного детища православной Российской империи. Разрушенные временем, сгоревшие и просто заброшенные корпуса — и среди всего этого около трех десятков монахов на территории, предназначенной для проживания нескольких тысяч человек.

Во время всенощного бдения
в монастыре Григориат.
Начало 1990-х годов

Потом, еще живя в Болгарии, я несколько раз бывал на Афоне, в том числе однажды встречал Пасху. Один раз жил там около месяца, прошел по многим монастырям, причем практически везде пешком. По Афону тогда передвигались или на собственных ногах, или иногда, вдоль побережья, на катере или лодке. Не было таких удобств, как сегодня, практически нигде не было электричества, — но была совершенно удивительная, неповторимая атмосфера. Для меня это было одним из самых ярких впечатлений в моей жизни. И с тех пор Афон стал для меня таким местом, куда я стремлюсь попасть при первой же возможности. Наверное, такой же след остается в душе у каждого человека, который попадает в этот сад Пресвятой Богородицы.

— Почему люди вновь и вновь стремятся туда, несмотря на тяжесть афонского устава? Это ведь не самое простое паломничество. Не секрет, что и дома многие тяготятся длительностью богослужений...

— На Афон паломники стремятся прежде всего потому, что видят здесь людей, живущих евангельской жизнью — действительно отдавших себя в полное послушание Богу, посвятивших Ему свою жизнь в самом прямом смысле слова. И когда это видишь, то, конечно, испытываешь ни с чем не сравнимое чувство. Ведь не секрет — каждый живущий в миру человек, даже тот, кто старается жить по-христиански, все-таки исподволь привыкает к компромиссам между Евангелием и теми обстоятельствами, в которых мы живем. И со временем этот путь компромиссов начинает казаться чуть ли не единственно возможным. Но когда ты видишь людей, бескомпромиссно следующих евангельским заповедям, это обновляет твою собственную решимость и заставляет внутренне собраться. Пребывание на Святой Горе оказало огромное, я бы сказал решающее, влияние на мою дальнейшую жизнь. Думаю, так происходило со многими.

Что касается тяжести афонского устава... Он не то чтобы крайне тяжелый и какой-то особенный. На самом деле это просто обычный церковный устав, который сохраняется на Афоне, при том что в других местах он ослаблен. А здесь к уставу относятся так, как будто он написан только сегодня и именно для нас с вами. Опять же, есть такое человеческое качество: когда мы читаем о примерах подвижничества в древних святоотеческих книгах, некий голос внутри нас говорит: «Да, это замечательно, но все это было так давно. А сейчас другое время, другие люди...». Ничего подобного! Вот на Афоне и сейчас можно увидеть людей, которые живут так, как жили и тысячу, и полторы тысячи лет назад. По крайней мере, они стараются так жить, не идя на компромиссы со своей совестью.

Келлия Панагуда, в которой жил старец
Паисий. Начало 1990-х годов

Вообще надо сказать, что церковный устав, если его соблюдать не фрагментами, а в совокупности, очень разумен. И он совершенно не ставит своей целью замучить человека, выжать его как лимон. Даже при том, что богослужения на Святой Горе более продолжительные, чем в миру, что здесь, на Афоне, несколько раз в году бывают и десятичасовые бдения (в обычные дни служба, конечно, поменьше), даже обычному человеку такая жизнь вполне по силам. Предусмотренное церковным уставом чередование молитвы, труда и отдыха — это жизнь правильная, разумно устроенная, и в ней нет ничего неподъемного. Наоборот, она укрепляет волю и придает силы. Хотя, конечно, нужно время, чтобы к такой жизни привыкнуть.

Кроме того, люди вновь и вновь стремятся на Афон потому, что там огромное количество великих святынь. Наверное, большинство известных святынь православного мира находится именно на Святой Горе, и это тоже имеет очень важное значение для верующего человека.

— Много ли различий в жизни монастырей, исторически принадлежащих разным Поместным Церквам и народам (например, Пантелеимонов — издавна русский, Зограф — болгарский, Хиландар — сербский, большинство монастырей — греческие)? Чем обусловлены эти различия?

— Различия есть, но в основе жизни всех монастырей, прежде всего, общий святогорский устав. Как я уже сказал, он не так уж и отличается от того устава, который формально принят у нас, но на самом деле мало где исполняется полностью.

Когда я лучше узнал жизнь Афона, походил по нему, ближе познакомился с монастырями (ведь когда живешь в них не день-два, а дольше и бываешь там неоднократно, то начинаешь видеть и какие-то внутренние ситуации, обстоятельства) — у меня сложилось четкое убеждение: на Святой Горе каждый монастырь является уменьшенной копией своей Поместной Церкви. Болгарский монастырь Зограф — один в один копия Болгарской Церкви (я четыре года прожил в Болгарии и немного ее узнал). Румынский скит Продром — ты заходишь туда и как будто попадаешь именно в Румынию (а по Румынии я тоже немало поездил)...

И состояние русского монастыря точно отражало то положение, в котором находилась Русская Церковь тогда, в конце 1980‑х годов. Вообще, русское наследие на Афоне было в ужасающем виде. Когда идешь по Святой Горе, везде видны остатки русских строений — келлий, скитов. Они выделяются своей русской архитектурой, ее сразу можно узнать. И тогда все это было примерно в том же состоянии, как где-нибудь у нас в Ивановской или Костромской губернии: полуразрушенное, с провалившимися крышами, с проржавевшими и покосившимися крестами.

Во время богослужения в соборном храме
Свято-Пантелеимонова монастыря

Очень интересно было в греческих монастырях: и потому, что там сохранялась не прерывавшаяся традиция монашеского делания, и потому, что в начале 1970‑х годов именно там началось возрождение монашества, связанное с именем старца Иосифа Исихаста. Его ученики буквально вдохнули новую жизнь в древние монастыри Ватопед, Филофей и другие.

Очень интересно братство Симонопетра, которое со своим старцем Емилианом перешло на Афон из Метеор^[4], когда Метеоры стали туристическим центром.

Там можно было просто ходить и смотреть, как живут монахи, как соблюдаются в этих монастырях все правила монашеского общежития, — и это уже приносило пользу. Помню, какое глубокое впечатление на меня произвел монастырь Григориат своим очень дружным братством, которое казалось воплощением христианского идеала на земле. Понятно, что все эти впечатления — это впечатления паломника, в значительной степени субъективные, но тем не менее они остались со мною и оказали большое влияние на мою жизнь.

Последняя четверть XX века — это период возрождения не только афонского монашества, но и монашества в целом, и он был достоянием греческих обителей. Это было очень интересно.

— Все афонские монастыри много пострадали в ХХ веке, большинство пережило запустение. Благодаря чему одни возрождаются быстрее и успешнее, чем другие?

— Конечно, благодаря иноческому подвигу и тем событиям, о которых я уже сказал. Новый подъем монашества связан с именами старца Иосифа Исихаста и его учеников Ефрема Филофейского, Иосифа Ватопедского, многих других.

В монастыре Зограф.
2014 год

Возьмем, например, монастырь Филофей, где вокруг старца Ефрема собралось большое, духовно успешное братство. А рядом были монастыри, которые переживали далеко не лучший период своего существования. И старец брал какую-то группу братии (пять-восемь человек), выделял опытного монаха, который мог уже оказать духовную помощь и научить других, — и «пересаживал» это братство в другой монастырь. Как рой из пчелиного улья. И таким вот образом, благодаря тем афонским монастырям, которые первыми пережили благотворные изменения, потом возрождались другие запустевшие монастыри.

На рубеже 1970—1980‑х годов все афонские монастыри из идиоритмических стали общежительными^[5]. Время от времени, когда монашество «устает» и начинает понемногу приходить в упадок, монастыри переходят на идиоритм. А когда, наоборот, начинается подъем, возрождение, монашество опять возвращается к общежитию. Это очень характерная черта. Так вот в течение 1980‑х годов это произошло.

Состоятельность монашества зависит от интенсивности духовной жизни. Сегодня во всех двадцати основных, кириархальных^[6] монастырях Афона (есть и скиты, которые им не уступают) — достаточно благоустроенная внутренняя жизнь. Ни об одном монастыре нельзя сказать, что он переживает состояние кризиса.

Практически во всех афонских монастырях ведутся активные ремонтно-восстановительные работы — причем некоторые даже считают, что чересчур активные... Все-таки монахи — народ достаточно консервативный (в хорошем смысле этого слова) и осторожный.

Скажем, Пантелеимонов монастырь восстанавливается благодаря помощи из России и с Украины, потому что много представителей власти и достаточно состоятельных людей посещают его и считают своим долгом помочь. Сейчас он находится в таком замечательном состоянии, в каком, может, и не был никогда с момента создания. Отреставрированы храмы, гостиницы, другие монастырские здания и сооружения. Я много лет езжу на Святую Гору, всегда останавливаюсь в русском монастыре. Вижу труды братии, их доброе отношение к паломникам, и это то, что остается в сердце надолго.

С помощью правительств своих стран реставрируются сербский монастырь Хиландар, который недавно пережил очень тяжелый пожар, и болгарский монастырь Зограф. А большинство греческих монастырей последние пятнадцать лет пользовались масштабной помощью Евросоюза: там до недавнего времени была программа по восстановлению и поддержанию памятников Святой Горы. Причем многие монастыри сначала не хотели эту помощь принимать. Были опасения, что после того, как монастыри воспользуются средствами Евросоюза, им скажут: «А теперь открывайтесь для всех, чтобы все могли прийти и посмотреть на то, что вы храните и что тут сделано». Но после многократных заверений на самых высоких уровнях, что такого не будет, братия постепенно успокоилась, и большая часть монастырей была отреставрирована на средства Евросоюза. Построены дороги, и это тоже предмет озабоченности и пререканий: были опасения, что дороги готовятся для расширения туристической деятельности.

Монахи, конечно, очень дорожат уникальным статусом Афона. Ведь не где-то далеко в недоступных местах, не посреди океана или тайги, а в центре Европы, на историческом, святом, намоленном месте продолжается больше полутора тысячелетий монашеская жизнь. И, конечно же, желание всей Православной Церкви — чтобы ничего здесь не нарушалось и не разрушалось. Хотя посягательства на самостоятельность монашеской республики были на протяжении всей ее истории. Относительно недавние — со стороны греческого правительства времен «черных полковников»^[7], которое вознамерилось сделать Святую Гору туристическим центром. Но Матерь Божия не попустила, и это правительство недолго продержалось у власти. Однако и сегодня предложения открыть Святую Гору для массового доступа туристов обоего пола звучат регулярно, и не только от маргинальных феминистских групп, но и на достаточно высоком уровне, и это не может не тревожить.

— Ради чего надо ехать на Афон, на что обратить внимание паломнику — что Вы посоветуете?

— На Афон надо ехать для того, чтобы приобщиться к неповторимой монашеской атмосфере Святой Горы. Просто помолиться Богу о себе, о своих близких.

На что обращать внимание? На всё, и особенно на святыни. Их очень много в русском монастыре. Это и глава святого великомученика Пантелеимона, и мощи многих святых Древней Церкви.

Надо обязательно сходить к Иверской иконе Божией Матери в Ивироне, к иконе Божией Матери «Всецарица» в Ватопеде, к «Скоропослушнице» в монастыре Дохиар. Большая часть чудотворных икон, которые мы знаем, в честь которых построены наши храмы, находится там, на Святой Горе, ведь это действительно удел Пресвятой Богородицы.

Беседовала Наталья Горенок
Журнал «Православие и современность»