Кракамбар

У одного царедворца родился долгожданный сын, а он возьми да и назови мальчика Кракамбаром.

— Что это тебе в голову-то взбрело? — спрашивают его. — Что за имя такое?

— Уж не хуже других имён, — глянул на них свысока молодой отец,— и как раз для покоев царских. Станет сынок мой чужеземцев каких или гостей почётных встречать, выступит важно вперёд и представится: «Я Кракамбар!» Вот потеха начнётся! Им захочется крикнуть: «Ух ты!» или «Вот это да!», а нельзя, неприлично. И будут пред ним все немы, только станут кланяться молча.

Заслышав это, родные махнули на царедворца рукой: что слова даром тратить?

— Поглядим, — решили, — что из эдаких глупостей выйдет.

Время шло, и за мальчиком с самого нежного возраста стали водиться странности.  У царедворцев, к примеру, принято жаловаться на жизнь. Этот парнишка никогда не куксился и не ныл. Кто обидит его — он молчит. На материнские люли и батькины затрещины не обижается.

«Может, болен он чем?» — удивлялся отец и всё проверял: нет-нет, да отвесит сынку оплеуху. И опять, всякий раз, Кракамбар всё прощал и не смущался.

Наконец, царедворец обеспокоился не на шутку и призвал придворного лекаря.

Тот напялил очки, постучал больного по лбу и по груди, заглянул в оба уха, в горло и в нос, и сказал:

— Сожалею, мой господин! Только мальчику этому царедворцем не быть: у него очень большое, просто огромное сердце. А это — беда, ведь с такой хворью в царском дворце не пригодишься. Да и на белом свете, поверьте уж старику, долго ему не протянуть. Словом, он у вас не жилец.

Отец опечалился:

— Вот как? А я было решил, что пойдёт сынок по моим стопам. И золотую ленту, что носят наперевес, ему сызмальства приглядел.

— Это, — лекарь ему отвечает, — невозможно вовсе. Пусть дочери Ваши будут хоть царедворшами, хоть цредворихами. Этот юноша — никогда.

— Что ж, и нет никакого снадобья от такой злой заразы?

— Почему же, одно имеется. Но его я открою только больному. И мудрый старик шепнул мальчику на ухо:

— Дорогой ты мой Кракамбар! Раздавай свое сердце другим — по кусочку. Только это, простое и вместе мудрёное средство может тебя спасти.

С тех самых пор стал мальчик задумчив.  А когда немножко подрос, взял хлеба кусок и вышел вон из дворцовых ворот.

Поселился он на окраине. Там что-нибудь подсобит, здесь поможет. Платы большой не требует, понемногу к каждому делу сердце старается приложить, а если на хлеб заработает, другим помогает даром. Сделает что — и скорее бежать, чтобы взамен ненароком не получить ничего.

Вскоре окраину будто кто ножом перерезал, так разделилась она: одним Кракамбар по душе, другие его ненавидят. А он нарочно к самым грубым почаще ходит: ведь таким сколько не отдавай, ничего не получишь обратно.

Всё бы шло хорошо, да забияки от слов перешли к тумакам, а там и за палки взялись. Теми палками и погнали они Кракамбара.

— Убирайся, — кричат, — нам такие в городе не нужны!

А Кракамбару того и надо. Торба, хлеба кусок, да посох — все богатства его.

Радостно зашагал Кракамбар прочь от города. «Видно, — думает, — мне повезло. Удалось изрядную долю сердца в город этот вложить.»

Но как скрылись дома за горизонтом, так почувствовал Кракабар: больно торба его тяжела.

Развязал, а в ней — гостинцев до самого верха! И записка лежит: «Пусть вернётся к тебе, дорогой ты наш человек, все добро, что ты нам сотворил!»

Тогда понял бедняга, что остался он в дураках: что ему удалось раздать, возвратилось назад. И почудилось ему вдруг, что не за горами смерть. И тогда, в первый раз за всю свою жизнь, он, присев на обочине, горько заплакал.

— О чем убиваешься, добрый человек? — спросил его прохожий.

— О том, что другие ко мне так непростительно милостивы, что вот-вот в гроб загонят.

— Э! Вот так горе! Вижу я, избавление твое близко. Ступай-ка ты к самому главному жадине, Царю-Великану. Вот кто никому ничего не спускает, никому ничего не платит. А ему как раз сторож для дочери нужен.

От удивления у Кракамбара тут же закончились слёзы:

— Это что же? Он дочь родную под замок посадил?

— А иначе никак. И висит тот замок на дубовой двери, а та дверь — в башне под облаками.

— За какую же это вину?

— Да её только и остаётся, что спрятать, потому что к придворной жизни она совсем непригодна. Не забудь, во первых, что отец её великан. Как приедут послы, да как выступят ей навстречу, так головы и позадирают, а шапки с затылков так и летят. Хочется, видно, всякому из них крикнуть: «Ух ты!» или «Вот это да!», но они приличия соблюдают, крепятся. Да разговора-то никакого всё равно не выходит!

— А во-вторых?

— Да царевна спорить совсем не умеет, и согласна всегда и со всем. А уж хуже этого с царской дочерью ничего и случиться не может.

Кракамбар просиял:

— Это то, что мне нужно!

Потом обнял прохожего, все гостинцы ему отдал и припустил со всех ног во владенья прижимистого царя.

Заявился к нему и говорит:

— Буду работать бесплатно за уговор: бранить меня нужно не меньше раза в неделю.

— По рукам! — хлопнул в ладоши Царь-Великан и приказал личной страже с пришельца глаз не спускать. А Кракамбара поставил в караул у царевниной башни.

После вахты волен он был идти, куда хочет. Но в первый же вечер стало ему так тошно на сердце! Так потянуло кого-нибудь чем-нибудь одарить!  Вышел он из дворцовых ворот, нашёл иву-красавицу, сделал дудочку и взобрался с нею в руках на пригорок.

Заиграла дудочка. К песне приложил музыкант и кусочек сердца: вдруг кому-то поможет она? Или кто-нибудь, да улыбнётся?

И вспорхнула малиновкой быстрокрылая песня, и над сёлами полетела. Кого встретила, развеселила, а потом приземлилась на окошко великановой дочки. И царевна тоже разулыбалась, перестала грустить.

Кракамбар же песней своей недоволен. «Слишком, — думает, — мало в ней сердца».

Не порадовала музыка и соглядатаев царских.

— На пригорке сидит, в самодельную дудку дудит, — доложили они.

Царь от этих вестей сделался сам не свой. Из угла в угол так и снуёт, и подозрений в нём — всё больше и больше.

Но певцу о том невдомёк. Спозаранку он в карауле.

Царевна сверху кричит:

— Кто ты? И твоя ли вчера была песня?

— Ох, моя, — сник от стыда Кракамбар.

Слово за слово, — и весь день они проговорили. А когда солнышко собралось отойти ко сну, Кракамбар уже снова сидел на пригорке, начиная новую песню. В этот раз так старался он, что вложил в неё половину сердца.

Взмыла в небо она, пролетела на сёлами соколом легкокрылым, промелькнула на царским городом, удивила всех и у царевнина подоконника притулилась.

А слуги царю должили, что вчерашний свистун и гудун —на том же холме, и опять потревожил вечерний покой.

— Что он всё туда шастает? — задрожал от страшной догадки  царь. — Не иначе, сокровища ищет? Покопайте-ка там вокруг.

И всё вышло по царскому слову. На холме копнули — и тут же клад обрели.

Царь от гнева кипит, Кракамбара — за шиворот и в темницу.

Уже новый день народился. Кракамбар ожидает казни, печалится, что так и не сумел сердца раздать, а не знает, что по городам и сёлам каждый ждёт его песни.

Стало стражникам невмоготу от Кракамбаровых вздохов.

— Слышь, и нам по душе пришлась твоя песня. Вот, держи другой прутик. Мы его отломили от ивы. Авось за это нам головы не снесут.

Кракамбар подскочил от радости. Поймал веточку налету, сделал дудочку, и последней песне своей, напоследок, отдал до донышка всё своё сердце.

И она взлетела белой лебёдушкой, пронеслась над всем царством. Так летела, что всякой душе подавала весть, всякому отчаянному дарила надежду, слёзы всякого печального осушала. Промелькнула в небе, а потом спустилась и прибилась к тому же, излюбленному оконцу.

Тут царевна вскочила на ноги, и давай барабанить в дубовую дверь с навесным замком:

― Немедленно позовите отца! В этот раз я совершенно с ним не согласна!

Царь примчался. Так бежал, что еле дух сумел перевести:

― Как же рад я, доченька! Ты, наконец, научилась спорить!

― Это точно. Так слушай же: хочу, чтобы ты отпустил Кракамбара, и не спорь со мной, папа! Я ещё и сама уйду вместе с ним. А не согласишься ― убежим всё равно, да всё найденное золото заберём с собой.

― Да за что же мне это? Чем я так провинился перед тобой? Как заберёте? Вот что, доченька: остынь-ка, не кипятись! И нельзя ли как-нибудь, чтоб сокровище у меня осталось? Поразмысли сама: уж тебе ли справиться с Кракамбаром? Хоть и споришь со мной сейчас, а всё тебе это непривычно. Кто же станет его бранить?

― Я и стану. Слово ему дала: чтобы он хорошо себя чувствовал, раз в неделю буду сердиться и негодовать. А богатство оставлю, коли ты нас отпустишь. Нам оно ни к чему.

Вот обрадовался Царь-Великан! Отпустил их с миром. Даже так растрогался от их щедрости, что принялся было золото раздавать, но потом спохватился и отобрал всё назад, да с приваром.

А Кракамбар с царевной поженились и прожили в ладу и согласии долго-предолго. Каждое дело и слово стало для них новой песней, которой дарили они сердца.

Но пришла пора им состариться, и однажды царевна простилась с супругом и умерла.

Взял тогда Кракамбар хлеба кусок и зашагал по дороге. Тут ему и повстречалась ватага детишек.

Старшенький паренёк вперёд выступил и спросил:

― Ты кто?

― Я Кракамбар, ― отвечал Кракамбар.

Половина детей немедленно завопила:

― Ух ты!

А другая:

― Вот это да!

А потом все вместе воскликнули:

― Скорей расскажи!

Кракамбар присел на пенёк и с тех с него не встаёт. Если поесть и отбежит, то сразу несётся назад. У него не кончаются сказки, а у детей ― вопросы.

― Расскажи про дальние страны!

― Про царевну!

― Про Царя-Великана!

Кракамбар теперь ― старый-престарый. Дети дёргают его за бороду, потому что она обросла зелёным и белым мхом, а в нём прячутся ягоды ― брусника и клюква.

И сейчас он на том же месте сидит. А не верите ― сами сходите и посмотрите.