Война в Сирии: масштабы культурной катастрофы

В ходе гражданской войны в Сирии разрушению подверглись не только объекты инфраструктуры и частные дома, но и 290 памятников, часть из которых находится под защитой ЮНЕСКО. Публикуем информацию о разрушениях, собранную у сирийских журналистов. С ними в ходе своей рабочей поездки в Ливан пообщался директор Научного центра восточнохристианской культуры, заведующий отделом Института мировой культуры МГУ, академик Российской академии художеств Алексей Лидов.

— Кто эти журналисты и почему они сами не могут рассказать о происходящем?

— Они обратились ко мне за помощью, зная, что я был экспертом ЮНЕСКО и имею опыт в деле защиты культурного наследия. Эти люди относятся к так называемой «сирийской интеллигенции»: они не поддерживают режим Башара Асада, но считают, что те, кто могут прийти ему на смену, еще хуже. Насколько я понимаю, это самая распространенная позиция среди образованных людей. Главный тезис, который я сформулировал после нашего с ними разговора, заключается в том, что происходит глобальная культурная катастрофа, о которой в мире практически ничего не знают. Гибнут выдающиеся памятники культуры. Одна из причин подобного замалчивания — политическая: правительство Асада старается не привлекать лишнего внимания к тому, что именно они несут ответственность за все, что происходит в стране. Это часть общей пропагандистской стратегии сирийского Министерства информации: гражданской войны нет или почти нет, а, если она и была, то официальная власть уже почти победила, за все разрушения ответственность несет оппозиция.

— По мнению ваших собеседников и по вашему мнению, именно оппозиция наносит вред памятникам?

— Эта информация практически официальная, потому что основные разрушения происходят в тех районах, которые захвачены оппозицией. Причем речь не о конкретных предметах, а о территориях, наполненных историческими, археологическими, культурными памятниками. О пространствах с архитектурой, с городской средой, с храмами и многим другим.

— Вы как-то классифицируете для себя разрушения по типу, результатам?

— Я вижу три группы разрушений, разные по типу, но одинаково кошмарные по результатам. Первая группа — грабеж «черных археологов», которые в поисках золота уничтожают памятники. Вторая группа — в каком-то смысле, более понятная — это разрушения от боевых действий. И третья группа разрушений — жертвы религиозной войны. Научно-исследовательский институт ООН(UNITAR) в конце декабря сообщил в своем докладе, что за время военных действий было разрушено 290 исторических памятников, 24 из которых уничтожены полностью.

— Поясните, кого вы причисляете к оппозиции?

— Оппозиция там очень «пестрая». Есть группировка самых «идейных» борцов с памятниками — в основном из числа сторонников радикального ислама (преимущественно суннитов), значительная часть которых состоит в ИГИЛ. Остальные — самые разнородные группировки, которые затруднительно перечислить.

— Из новостей известно, что в числе разрушенных исторических и культурных памятников находится Дура-Европос. Что вам известно о ее состоянии?

— Да, это позднеантичный город-крепость, на дальних границах античной цивилизации в Месопотамии, недалеко от Евфрата («дура» по-арамейски и означает «крепость»). Представьте: античный город в результате персидской осады в середине третьего века засыпало песком, что позволило ему идеально сохраниться. Оттуда никто ничего не уносил, все осталось нетронутым. В идеальном археологическом состоянии он простоял, скрытый от людей, до XX века, пока в 1920-х его не нашли солдаты британской армии, строя боевые укрепления.

— Какие наиболее важные археологические находки сохранились в этом сооружении?

— Помимо того, что комплекс уникален сам по себе, в нем сохранились памятники мировых религий. Иудаизм, христианство, религия Ваала, римские культы — все храмы этих религий остались нетронутыми, со всеми росписями, сделанными 1700 лет назад. И все они стоят на небольшом пространстве, рядом друг с другом.

Во многом благодаря экспедиции Йельского университета, занимавшейся там раскопками в 20-30 -х годах прошлого века, мы увидели, как протекала жизнь в позднеантичном мире в середине третьего тысячелетия. Как абсолютно легально, открыто и не противореча друг другу, существовали разные религии и их храмовые культы.

— Удалось ли что-то спасти из обстановки этих храмов?

— Отчасти: Дура-Европос был в центре внимания археологов более 90 лет. Многое удалось изучить и описать, но кое-что не удалось. Например, сохранились росписи синагоги с древнейшим библейским циклом в мире — главный памятник древнееврейского искусства. Они были сняты со стен и перенесены в исторический музей Дамаска. Туда же перевезены древнейшие из сохранившихся росписей христианской церкви. Среди них: «Христос — добрый пастырь» и евангельские сцены, которые украшали пространство, использовавшееся как баптистерий. Можно сказать, что это — истоки традиции христианского искусства на много столетий. Большая часть находок сейчас в музеях в Дамаске и в музее Йельского университета. Это пространство уничтожено не снарядами и не целенаправленными действиями религиозных фанатиков, а «черными археологами». Это тысячи людей, которые, фактически, уничтожают памятник так, как его не уничтожит ни одна ракета.

— Почему именно эти сооружения заинтересовали «черных археологов»?

— У всех лжеархеологов есть навязчивая идея, что во всех древних городах обязательно спрятаны клады и есть золото. Эта идея связана с их необразованностью, потому что клад — это, по большому счету, случайность. Их не интересует ни история, ни наука. Для быстрой реализации своего плана они подгоняют бульдозеры и просто уничтожают весь культурный слой, а вместо памятника остается куча мусора.

— Что еще пострадало от их рук?

— Город Эбла, существовавший с третьего тысячелетия до н.э.. В нем был найден уникальный архив из многих тысяч глиняных табличек, с невероятно ценной и уникальной информацией, нигде больше не повторяемой, о жизни Древнего Востока середины третьего тысячелетия. Эти «тараканы»-кладоискатели знали, что это — известное место, и «на всякий случай» решили его уничтожить.

— Сейчас все найденные ими предметы уже вылились на черный рынок?

— Да. В Ливане антиквары просто перестали покупать вещи из Сирии, именно потому, что понимают, что все они без исключения «грязные». Они и раньше были не очень «чистые», но сейчас это уже принципиальная позиция. Основной рынок, на котором сейчас продаются исторические и культурные сирийские находки — это Турция.

— Какие памятники были разрушены в результате второй причины по вашей классификации — от боевых действий?

— Самый «впечатляющий» пример — средневековая крепость Крак де Шевалье. Это крупнейшая крепость эпохи крестоносцев на всем Ближнем Востоке. Я там был еще до войны — ее сделали музеем. Это действительно поражающая воображение крепость, стоящая на высоком холме, практически неприступная, со множеством бастионов. Крак де Шевалье оппозиция «использовала по назначению» — захватила и отстреливалась от правительственных войск. Но прежде, чем уйти, они взорвали склад боеприпасов прямо в центре крепости. Совсем, как Эблу или Дура-Европос, ее уничтожить не удалось- все-таки грандиозное сооружение, из огромных блоков — камней, но очень многое оказалось изуродованным.

— Правда ли, что несмотря на усилия Башара Асада сохранить Алеппо, масштабы разрушения этого города также велики?

— Мне говорили, что правительственные войска несколько раз предлагали оппозиции не использовать памятники, воевать в других местах, но этот призыв остался без ответа. В радиусе 50 км от Алеппо находится более 300 «мертвых» городов, которые прекратили свое существование вместе с арабским нашествием в первой половине VII века. Значительная часть из них еще не раскопана археологами.

Сейчас Алеппо и район вокруг — зона страшных боев и разрушений, где о памятниках никто не думает. О нынешнем состоянии этого города не так много документальных свидетельств из-за регулярных кровавые боев, идущих там сейчас, в том числе на территории памятников. Очень сильно, как утверждают журналисты, пострадал исторический центр — я не знаю, где еще существует древний город так хорошо сохранившийся. Пострадали и архитектурные комплексы вокруг: Калаат Семаан и святилище Симеона Столпника, построенное византийскими императорами в V-VI веках.

— Та же участь постигла, как известно, и город Ресафа. Что пострадало там?

— Его также называют «исторический Сергиополь» — место, где находились мощи святого Сергия — того самого, в честь которого назван наш Сергий Радонежский. Паломничество и культы святых были важными факторами экономического развития. Раньше всегда возникал храм и монастырь, в котором хранились особо почитаемые мощи. Монастырь становился центром притяжения паломников и затем превращался в город с центрами ремесла и торговли. Ресафа стал одним из важнейших мест паломничества на территории христианской Сирии еще до прихода ислама в эту страну. Этот город в пустыне стал своего рода крепостью для оппозиции, так что можно легко представить масштаб разрушений. По той же причине, что и в Алеппо, никаких точных данных нет.

— Какие исторические памятники вы причисляете к третьей группе разрушений — жертв религиозной войны?

— В первую очередь религиозная война направлена против христиан, которых в Сирии довольно много. По официальным данным, в этой стране проживает около 10% христиан разных конфессий: православные арабы, принадлежащие к Антиохийскому патриархату, яковиты или иначе монофизиты, несториане, армяне Григорианской церкви и армяне-католики. У них всех есть свои памятники и храмы в Сирии, многие из которых оказались теперь разрушены.

Самая громкая история случилась с монастырем Святой Феклы в городе Маалюля, недалеко от ливанской границы. Его несколько лет назад целенаправленно разграбили и разрушили именно как христианский центр радикальная исламистская оппозиция, а монахинь взяли в плен. Позже женщин, к счастью, выкупили и освободили. Этой акции было достаточно для христианского мира, чтобы понять, что религиозная война началась.

Может быть, именно поэтому христиане единодушно поддерживают режим Асада — понимая, что, если к власти придет оппозиция, а особенно радикальные исламисты, то они вместе со своими культурными памятниками исчезнут первыми. Даже сейчас, в условиях гражданской войны, им это демонстрируют при любой возможности.

— Только ли христиане подвергаются религиозным гонениям?

— Нет, еще мусульмане — алавиты. Оппозиция, по большей части состоящая из суннитов, ненавидит эту разновидность шиизма — к алавитам принадлежит Асад и его семья, а также часть сирийской элиты. Многие сунниты исповедуют учение, смысл которого сводится к тотальному иконоборчеству, которое распространяется и на святые места. Для них святые места — это ересь — человеку не нужны никакие посредники для общения с Аллахом. Насколько живучими оказываются эти иконоборческие идеи, популярные в Византии VIII-IX веков и в протестантской Европе в XVI-XVII веках (в Англии, к примеру, они уничтожили большую часть средневекового наследия). Получается, что глобальная идея иконоборчества и разрушения памятников трансформируется, переходит из эпохи в эпоху, из традиции в традицию. Самое парадоксальное в этой истории ее «религиозно оправданная идеология»: в разрушении религиозных памятников оппозиция видит подвиг святости.

— Много ли им удалось уничтожить памятников этих религий?

— Достаточно много. Как только они захватывают территории, где есть такие памятники, они их немедленно уничтожают. Особенно, если речь идет о каких-то алавитских гробницах святых и местах поклонения. Тут двойной интерес: во-первых, святые места вредны, а, во-вторых, это алавитские места, сакральное пространство врага.

— Также известно, что уничтожают памятники в Пальмире. Что вы по этому поводу знаете?

— Мои собеседники в Ливане сказали, что в Пальмире пострадало не так много сооружений. Местные музейные работники подготовились к этой ситуации: заложили мешками с песком подземные гробницы и постарались спрятать все, что можно. Больше разрушений было в Хомсе. В Дамаске, по словам моих собеседников, один или два снаряда попали в мечеть Омейядов, в основании ее купола в небольшом количестве осыпалась мозаика.

— Кто еще, помимо музейных работников и войск Асада, пытается защитить эти памятники?

— Никто. Войска Асада, по большому счету, тоже этого не делают — им не до того. Миссии ЮНЕСКО там тоже нет. Только после окончания боевых действий экспертам можно будет посетить зоны разрушений. Благо, сейчас можно получать очень качественные и крупные снимки благодаря аэрофотосъемке, что и сделано в докладе института ООН.

— Вы не видите в части этих разрушений вину других стан, которые привлечены к конфликту? Например, США, Россия, страны Европы?

— Мы говорим о разрушении культурного наследия, не думаю, что это кому-то выгодно. За исключением той ситуации, когда идет война с сакральным пространством. Здесь уничтожение памятника — главная цель — даже более важная, чем уничтожение людей. На Западе об этом очень мало пишут, в том числе и потому, что здесь, как и в случае с Косово, работает отвратительная политическая конъюнктура. Когда возникает вопрос о разрушениях памятников, становится понятно, что огромная доля ответственности, если не основная, лежит на оппозиции, которую Запад поддерживает. И, если поднимать эту тему, то невольно встанет вопрос об ответственности Запада, который поддерживает оппозицию, которая разрушает памятники. Похожая ситуация была с храмами Косово. Human Right Watch, Amnesty International, группа ЮНЕСКО, в которой экспертом был и я, — все подготовили очень серьезные, резкие и честные доклады, но крупнейшие масс-медиа на Западе сделали вид, что этого не существует. И в итоге, когда я своим иностранным знакомым или коллегам рассказывал о 143 разрушенных косовских храмах, они делали большие глаза и спрашивали: «А почему мы об этом ничего не знаем?» . При этом об уничтожении буддийских статуй талибам знали буквально все, поскольку это было «политически правильно».

— Можно ли сравнить разрушение культурных памятников в Сирии с разрушениями в ходе войны в других странах?

— Сирия неуклонно идет по пути, который уже был пройден Ираком. Там огромная часть культурного наследия погибла безвозвратно. Но памятники разрушались не только во время гражданских войн. До сих пор я не читал ни одного внятного доклада о том, что было сделано в СССР во времена хрущевских гонений на церковь в начале 60-х годов. Тогда было уничтожено невероятное количество религиозных памятников.

Однако угроза сирийской оппозиции намного более актуальна, поскольку она продолжает активно действовать. Ясно также, что одной Сирией дело не кончится. На Ближнем Востоке уверены, что следующей целью Исламского государства может стать Иордания.

— Оценивая масштабы всей этой катастрофы, можно ли что-то восстановить или реставрировать впоследствии?

— В ближайшие десятилетия у сирийского правительства таких денег не будет, речь идет о миллионах и миллионах. Если мы говорим о Дура-Европос или Эбле, то боюсь, что они погибли навсегда. Реставрация при сильных разрушениях всегда новодел, муляж. После Второй Мировой войны больше половины Германии было восстановлено из руин. В значительной степени был восстановлен Киев, Новгород, про Сталинград, выстроенный заново из дымящихся руин, вообще не говорю. Один в один был восстановлен весь исторический центр Варшавы. Восстановить можно все, но между подлинником и самым профессиональным «новоделом» всегда существует непреодолимая пропасть.

— Какая традиция потеряла наибольшее количество своего культурного и исторического наследия в Сирии, на ваш взгляд?

— Сирия — та земля, из которой вышла христианская традиция. Традиции сирийской архитектуры пришли на Запад и стали истоком романской архитектуры. Сирийские памятники стали частью византийской цивилизации и, как часть этой цивилизации, пришли к нам. Для нас это не какое-то абстрактное культурное наследие, как, например, искусство древнего Перу. Та же Ресафа-Сергиополь, про которую я рассказывал, связана с нашим главным русским святым. Война в Сирии — гораздо более близкая к нам катастрофа, чем кажется. И без этого наследия наша картина мира никогда не будет полной.

— И что, нам теперь просто наблюдать за катастрофой?

— Мне кажется чрезвычайно важным осознать происходящую катастрофу, не забывать о ней как в СМИ, так и на государственном уровне. Стоило бы создать в Сирии или в соседнем Ливане информационный центр, который мониторил бы происходящее, давал актуальную информацию, в том числе о том, какие памятники сейчас находятся под угрозой. Многие журналисты в Сирии не всегда могут написать о том, что увидели, а писавшая на эти темы российская журналистка Анхар Кочнева, постоянно живущая в Сирии, и вовсе оказалась изгнанной в Ливан. Заметим, все новости из Сирии мы узнаем, несмотря на то, что там нет ни одного российского корпункта.

Нам надо переходить к действиям, иначе скоро мы останемся без большой части мирового культурного наследия. Культурное наследие — это достояние всего человечества и достояние очень хрупкое. Оно само по себе не нагружено никакими отрицательными смыслами, можно сказать, что это чистое и беззащитное добро. И если человечество сохраняет духовные ценности, какие-то духовные смыслы в своем существовании, то оно просто обязано защищать свою историю и культуру. Иначе нас ждет участь манкуртов, способных только потреблять и исполнять свои естественные надобности.

polit.ru