Борис и Глеб: претерпевшие до конца

Во времена Древней Руси обычная семья состояла, как минимум, из шести-восьми человек. Как правило, семьи были очень дружными и сплоченными. Но случалось и так, что многодетность приводила к серьезным конфликтам и ожесточенной борьбе за наследство, остававшееся после смерти родителей. При этом в ход шли любые средства вплоть до физического устранения конкурентов. Жертвой таких междоусобиц становились не только представители «заинтересованных сторон», но и ни в чем не повинные люди. Похожая драма разыгралась и в семье Великого Киевского князя Владимира сразу после его смерти в 1015 году.

У крестителя Руси было 13 сыновей и 10 дочерей от шести жен. Владимир умер в зрелом возрасте, внезапно, после болезни, и, как это часто бывает, прямая передача престола не состоялась. Главная трудность после смерти Великого князя была в том, что 11 его сыновей родились в язычестве, и только двое — Борис и Глеб — были детьми от церковного брака. Возник очень непростой вопрос. Правом на Великое княжение обладает самый старший потомок мужского рода. Но кого именно считать старшим? Если речь идет о старшинстве вообще, то таковым был Святополк — второй сын князя и самый старший на тот момент (первый сын Вышеслав умер еще при жизни отца). Если же речь идет о старшинстве среди законнорожденных сыновей, то наследником должен был стать Борис, которому в 1015 году исполнилось 29 лет.

Святополк и Борис были совершенно разными людьми. Родившись в язычестве и мало чем отличаясь от своего окружения, Святополк принял христианство уже в зрелом возрасте. Набожностью он не отличался, и крестился, скорее, по политическим мотивам, чем по личным убеждениям. Происхождение княжича весьма туманно — его мать до сожительства с Владимиром была монахиней, но вместе с тем обладала очень эффектной внешностью. Она приглянулась брату Владимира Ярополку, который поступил вполне традиционно для того времени — сделал женщину своей наложницей, несмотря на обеты целомудрия, данные ей при пострижении. Да и кого, собственно, интересовало мнение несчастной женщины? Понравилась князю? Хочешь жить? Тогда иди к нему в терем. От этой связи и родился Святополк. Но еще когда он был в утробе матери, Владимир в борьбе за власть убил Ярополка и занял Киевский престол. Все имущество брата, в том числе — и красавица-наложница, перешло победителю. Владимир принял женщину в свое окружение, сделал фавориткой, а еще не родившееся дитя провозгласил собственным ребенком.

Однако князь так и не смог полюбить своего приемного сына. Сначала — за то, что он был напоминанием об убитом брате, потом — за то, что не оправдал его надежд. Святополк рос грубым воякой и не обладал теми качествами, которые должен иметь государственный деятель. Иное дело — Борис и Глеб. Они родились еще до Крещения Руси, но их детство проходило уже в совсем иной атмосфере — Киев возвысился до уровня европейских городов, наладились связи с Византией и Болгарией, в столицу Руси приезжали проповедники, ученые и миссионеры. Младшие Владимировичи получили хорошее образование, но самое главное — они выросли при отце-христианине, которому удалось привить в сыновьях начатки искренней веры и любовь к евангельским идеалам. Повзрослев, Борис и Глеб стали верными соратниками Владимира, выполняли наиболее ответственные поручения князя. При этом святых братьев отличала простота и доступность, они не кичились своим происхождением, со всеми были приветливы, и такое поведение очень быстро позволило им снискать уважение народа и бояр. Есть некоторые основания, что креститель Руси всерьез подумывал над тем, чтобы переедать престол Борису. Но не успел...

* * *

...Шел 1015 год. С юга стали доходить вести о том, что кочевники-печенеги готовятся напасть на Киевские земли. Получив донесение разведки, Владимир помрачнел. Ох, как некстати было это донесение! Сейчас он лежал прикованный к постели, государство было на грани междоусобицы, а тут еще эти печенеги... Владимир, подозвал слугу.

— Радомир, собирайся, возьми еще нескольких провожатых и отправляйся в Ростов. Подолгу нигде не останавливайся, разве что для перемены лошадей. Мне нужен Борис. Срочно. Еще скажи нашему вояке Пинеге, пусть снаряжает дружину. Похоже, нам снова придется потрудиться...

Борис прискакал быстро. Он уже знал, что отец не будет звать его просто так. Не снимая оружия, княжич взбежал на крыльцо дворца, преодолел несколько комнат и очутился в просторной палате. Владимир лежал на одре, его лицо было бледным. Вокруг обессилившего князя суетились несколько слуг, в углу перед иконами монах читал Псалтирь. Появление Бориса немного оживило Владимира, в его глазах на миг вспыхнул знакомый всем огонек. Дав знак прислуге освободить палату, он подозвал сына к себе.

— Сынок... Недоброе время мы сейчас переживаем. Мне доложили, что степь снова пришла в движение. Хотел бы я лично проверить, но не могу — видишь, я заболел. Собери дружину, по пути призови еще несколько князей — возможно, вам действительно придется столкнуться со степняками. Поезжай, разберись, потом вернешься сюда. Я хочу объявить тебя наследником...

— Отец, я все сделаю, как ты велишь! Твоя воля — моя воля, ты же знаешь. Только вот... Меня это сильно смущает... Наследник... Тебе лучше видно, в чьи руки отдать престол наших предков. Но не станет ли это соблазном для моих братьев? Примут ли они меня как старшего над собою?

— Примут! Еще никто не шел против воли Владимира Рюриковича! Никто! — В этот миг Борису показалось, что перед ним — не больной немощный человек, а исполинский богатырь, который просто прилег отдохнуть перед боем. Но это было лишь мгновение. На постели снова лежал обессиленный князь. Он тихо обнял и поцеловал сына.

— Поезжай... Потом все обсудим... И да хранит тебя Бог!

* * *

Тревога оказалась ложной — ни дозорные, ни перехваченные «языки» не подтвердили предыдущих донесений. Степь была спокойна. Борис смутился, все это показалось ему очень подозрительным, и он решил подождать день-другой на границе. Прошла неделя, но степь по-прежнему была спокойна, а патрули не приносили никаких вестей кроме восторженных рассказов о подстреленных зайцах и перепелах. Борис дал команду собираться в обратный путь. Вдруг вдалеке заклубился столб пыли. Он быстро приближался, и вскоре княжич различил десять конников. Золотистый крест на малиновом стяге говорил о том, что мчащаяся навстречу конница — русская. Борис насторожился. Когда между лагерем и нежданными гостями было менее сотни шагов, от группы отделился всадник и поскакал прямо к княжеской палатке.

— Мой господин, — тяжело дыша, конник начал с расстановкой свою речь. — Твой отец, наш Великий князь... Твой отец почил и отошел к предкам своим...

У Бориса земля уплыла из-под ног, и он медленно, словно в беспамятстве, сел в пыльную траву. Княжич разом вспомнил веселое свое детство, молодого крепкого отца, его улыбку и живой раскатистый голос. Вспомнил и первое причастие, когда его, пятилетнего малыша, Владимир сам нес к Чаше. Вспомнил и первое катание на лошади, когда было ему, маленькому, сразу и страшно, и радостно. Вспомнил и военные походы, во время которых князь обучал его — еще совсем зеленого дружинника — правильному владению оружием. Когда он пришел в себя, весь лагерь уже знал печальную новость. Кто-то молился, кто-то по старому обычаю пил за упокой господина. И все молчали. Казалось, все вокруг наполнилось скорбной тишиной.

— Мой господин! — перед Борисом снова выросла фигура посланника из столицы. — Киевский престол занял твой брат Святополк. Люди уже присягнули ему. Он просил передать тебе вот это, — гонец протянул княжичу опечатанный свиток.

Это было письмо от Святополка, который предлагал мир и сотрудничество. Борис понял, к чему клонит его брат — тот чувствовал, что его положение очень шаткое, и спешил заручиться поддержкой законного сына Владимира. Но была в его письме и скрытая угроза. Борис знал, что новый Киевский князь очень коварный человек, и сейчас просто ищет союзников, чтобы начать войну против остальных своих братьев. Больше всего Бориса угнетала мысль, что если он станет помогать Святополку, то ему придется убить и любимого брата Глеба — таков был закон того дикого времени. Меньше всего хотелось княжичу участвовать в этой мясорубке. А еще он понимал, что и его самого Святополк попытается уничтожить при удобном случае...

— Будь нашим князем! Ты законный сын Владимира! За тобою пойдет весь народ, веди нас в Киев! Возьми то, что принадлежит тебе по праву! — кричали воины, когда Борис шел между рядами дружинников. Он и сам понимал, что такой путь весьма привлекательный, и ему ничего не стоило свергнуть Святополка с престола. Но Борис прекрасно знал, чем кончаются подобные свержения — кровью, бунтами, клятвопреступлением. Конечно, потом можно будет все это замолить, покрыть черной монашеской ризой, задобрить Бога очередной каменной церковью. Нет, этого ничего не хотел Борис! Он хотел одного — быть верным Христу и оставаться вдали от политической борьбы. Набравшись сил, княжич вышел в круг перед воинами и сказал:

— Братья! Я не буду бороться за престол! Мое место — здесь, на границе — защищать Отечество!

И Бориса бросили! С ним осталась только горстка верных слуг, которые готовы были пойти за ним на смерть. Остальные воины ушли — принимать присягу новому правителю. Это были люди которые умели только воевать. Без разницы — с кем и во имя чего.

Прошло несколько дней. Отряд продолжал нести дозор. Ночью, обойдя посты, Борис вернулся в палатку и стал читать молитвы перед сном. Ему уже доложили, что где-то неподалеку кружит отряд, высланный Святополком для убийства. Помолившись, он уснул, но проспал недолго. На улице уже серело. Княжич позвал походного священника, и они стали творить утреннее правило. Вдруг за стенками шатра послышался шепот. Миг — и в палатку с треском ворвались четверо вооруженных палачей. Бориса пытались защитить слуги, но все они были тут же убиты.

Четыре раза тело Бориса пронзили копьями насквозь, но даже после этого он был еще жив. Истекая кровью, святой выбежал из шатра и увидел, как люди Святополка добивают оставшихся воинов. Мученик упал на колени и из последних сил произнес:

— Слава Тебе, Господи, что дал испить мне эту чашу до дна!

Потом обратился к убийцам:

— Заканчивайте скорей то, что вам поручено! И да будет мир брату моему и вам!

Когда его погрузили на телегу, он был уже мертв. Но во избежание сомнений, убийцы дважды пронзили сердце Бориса. После возвращения в Киев его похоронили тайком ото всех, справедливо полагая, что такое варварское злодеяние вызовет возмущение народа и подмочит репутацию князя. Так оно и произошло — слух об убийстве распространился очень быстро и дошел до других сыновей Владимира. Узнал о трагедии и Глеб.

...Младшего из святых мучеников убили по дороге в Киев. Ему было отправлено письмо с просьбой срочно явиться в столицу. Старший брат Ярослав долго отговаривал Глеба от этой поездки, но тот не верил, что у Святополка поднимется рука совершить второе убийство. Зато сам Святополк думал иначе — он считал, что Глеб будет мстить за брата, и хотел решить эту проблему раз и навсегда. Навстречу Глебу он послал самых жестоких головорезов, которые только имелись в его команде. Они и выследили Глеба в пяти верстах от Смоленска, когда тот плыл вниз по Днепру в своей ладье. Но княжескую кровь проливать они не рискнули: убил княжича его собственный повар, которому посланцы Святополка пообещали сохранить жизнь. Совершив преступление, убийцы закопали тело мученика на берегу Днепра, положив в простой деревянный ящик.

Кроме Бориса и Глеба от рук Святополка погиб еще один брат — Святослав. Его с семерыми сыновьями зарубили, когда он прятался в Карпатах. Но братоубийце не судилось долго княжить в Киеве — против него выступил брат Ярослав, позже получивший прозвище Мудрый. Братья несколько раз выбивали друг друга из Киева, пока Святополк окончательно не сошел с исторической арены. Летописи даже не указывают точного места его смерти.

После своего утверждения на Киевском престоле Ярослав разыскал останки святых братьев и положил их в специально построенном храме. Но до наших дней он не сохранился, поскольку был разрушен ордами Батыя. Во время татаро-монгольского ига пропали и сами останки святых мучеников. Трижды предпринимались попытки их найти, но все они оказались безрезультатными.

Князья Борис и Глеб были канонизированы почти сразу после своей кончины — в 1072 году. Летописи полны рассказами о чудесах исцеления, происходивших у их гроба. Известны также случаи, когда святые братья являлись перед решающими сражениями и благословляли полководцев (например, они поддержали Александра Невского в битве со шведами). Но больше всего Церковь чтит братьев за то, что они показали пример мужества перед лицом страшного выбора — либо умереть самим, либо стать убийцами собственного брата, пусть даже и такого, каким был Святополк.

Так, святые братья вошли в вечность, исполнив, пожалуй, самую трудную заповедь Христа: «...любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Специально для подвига Бориса и Глеба наша Церковь определила новый чин святых — страстотерпцы. То есть — претерпевшие безвинные страдания, но простившие своих гонителей, и встретившие смерть с христианским смирением.

foma.ru